"…На четвертый день вдруг возник спор: лучше ли для кавалерии колоть по-шведски или рубить по-русски? Царь был последнего мнения, а герцог придерживался первого так усердно, что спор сделался шумным, а Эйхгольца бросало в пот, как Иуду".
Возвращаясь домой, Эйхгольц сказал герцогу: "Ради Бога, ваша светлость, берегитесь! Вы имеете дело с таким государем, с которым надобно обходиться осторожно. Какое вам дело, что лучше: колоть или рубить? Конечно, вы приехали сюда, чтобы колоть, но иначе".
Меж тем шло активное обсуждение брачного договора. Главное было на повестке дня – содержания двора Екатерины Ивановны. Эйхгольц в своих расчетах ссылался на расходы первой жены герцога. Но русские – Головкин, Шафиров и Толстой – подняли его на смех. Княжна Екатерина Ивановна дочь русского царя, ее нужно обеспечить куда богаче, чем прежних герцогинь Мекленбургских. Ранее герцог и герцогиня имели одного духовника. Это понятно, оба были одного вероисповедания. Но русская царица, хоть дома, хоть на чужбине, не может обходиться без архимандрита. А как обряд церковный соблюдать? Для этого надобно двенадцать певчих и ни на одного человека меньше! И вольно вам было платить гофмейстерине 500 талеров. Наши дамы стоят дороже. Жалованье гофмейстерины не менее 3000 талеров, и соразмерно этой "зарплате" должны получать и придворные дамы. Эйхгольц спорил до хрипоты, но сам герцог соглашался на все требования русских министров.
На радостях царь расщедрился и предложил Карлу Леопольду 200 000 рублей серебром. Это было наследство Екатерины Ивановны от покойного отца. Сумма эта в пересчете составляла 400 000 талеров. Карл Леопольд отказался от этих денег, напомнив царю, что ему обещан Висмар. Обиженный такой расточительностью герцога, Эйхгольц писал потом: "Так у нас из-под носу ускользнули 400 тысяч талеров. Зачем было не взять этих денег в зачет за несправедливые притеснения, претерпеваемые Мекленбургским краем от российского войска? Берегитесь, ваша светлость, чтобы эти русские не пожрали целого Мекленбурга!
– Пустое, – ответил герцог, – они нам ничего не сделают. Нет народа, который довольствовался бы столь малым. Русские едят траву и пьют воду".
Хорошее же мнение было у герцога о своей невесте и о России в целом!
* * *
Бракосочетание состоялось 8 апреля 1716 года в четвертом часу пополудни. Площадь перед домом, где жил царь, была полна народу. Люди приветствовали герцога криками. Маленькая подробность: когда герцог выходил из кареты, он зацепился своим роскошным париком за гвоздик и предстал перед людьми с лысой, как коленка, головой. Верный Эйхгольц поторопился снять парик с гвоздя и нацепить Карлу Леопольду на голову. Трудная, унизительная минута. Если есть какие-нибудь приметы относительно париков, то этот эпизод явно предвещал что-то нехорошее.
А во всем остальном все прошло благополучно. На бракосочетании присутствовали государь Петр, царица, король Польский и множество знатных русских и иностранных лиц. Перед торжественной церемонией царь, как раньше выражались, наложил на герцога орден святого Андрея Первозванного. Орден этот был учрежден 17 лет назад и считался в России самым главным. Герцог Карл Леопольд Мекленбургский был четвертым европейским монархом, ставшим кавалером этого ордена.
Обряд венчания состоялся в специально построенной для этого случая часовне. Таинство совершил православный архиерей. Далее последовал широкий свадебный пир. Темное небо расцветили огни фейерверков. Следующие дни тоже были отданы обедам и увеселениям. Король Август, желая блеснуть перед Петром, устроил различного вида потехи, в частности показную битву саксонцев с городским войском.
Молодые весело провели медовый месяц. После свадьбы они отправились в Шверин. Туда же 8 мая прибыл Петр и был торжественно встречен войсками и министрами. Царю предоставили лучшие во дворце покои, но он отказался от них, переехав в помещение, предназначенное для его камердинера. Эйхгольц высказал предположение, что царь выбирает себе для ночевки тайные места из соображений безопасности. Но это чушь. Петр сызмальства чувствовал себя комфортно в маленьких комнатках с низкими потолками.
Петр мотался по европейским городам и весям, писал приказы, торопил в военных действиях союзников. В Шверин и Росток он только изредка наведывался, зато государыня Екатерина Алексеевна жила у молодой четы подолгу. Она не хотела задерживать Петра в его разъездах.
В Европе у Петра была серьезная задача, он искал дипломатические пути для заключения мира со Швецией. За этим он и взял с собой в поездку Шафирова, Толстого, Остермана и прочих своих "птенцов". Быть посредником в трудном замирении вызвалась Франция. Петр поехал в Париж. Пока царь знакомился с красотами Версаля, дипломаты сочиняли пункты мирного русско-шведского договора.
Здесь немного забежим вперед и дадим необходимые пояснения, чтобы потом не возвращаться к этой теме. Переговоры со шведами начались в 1718 году. Король Карл XII смирился с потерей балтийских владений, но неожиданная его смерть в Норвегии при Фридрихсгалле (и там он воевал!) круто изменила ситуацию. На шведский престол взошла сестра Карла – Ульрика Элеонора. Она думала ценой проволочек как-то договориться с русскими. Не получилось. Война возобновилась с новой силой.
Все эти страсти мало касались молодого Мекленбургского двора. Герцог плел домашние интриги, занимался большой политикой и мелкой склокой, герцогиня жила делами женской половины дома. Из записок Эйхгольца мы знаем, что у герцогини Екатерины, кроме обер-гофмейстерины, были еще три фрейлины: Салтыкова, Наталья Балк и Воейкова. Все трое были красавицами. Герцог и Эйхгольц решили приволокнуться за девицами, разыгралась придворная интрига, в результате которой Салтыкову отозвали в Россию.
Наталья Балк вышла впоследствии замуж за морского офицера Лопухина и в правление Елизаветы стала главной участницей драмы под названием "бабий заговор". Все перипетии этого заговора подробно описаны нами в романе "Трое из навигацкой школы" (серия "Гардемарины"). Бедную женщину подвергли публичной казни, отрезали ей язык и сослали в Сибирь.
На первый взгляд у герцога Карла Леопольда и супруги его все выглядело благополучно, живи и радуйся, но на деле было не так. Неприятности давно поджидали молодую чету, да и самого Петра. Собственно, они появились еще до свадьбы. Вся Европа была настроена против этого брака. Дипломат Куракин писал Петру из Гааги: "Женитьба герцога Мекленбургского и отдача ему Висмара противна двору английскому. Мой долг донести, что никак не должно спешить с этою женитьбой, но прежде обстоятельно узнать о разводе герцога с его первой женой. Я от многих слышу, что при цесарском (венском) дворе еще идет процесс об этом разводе; цесарский министр мне говорил, что новый брак герцога не может считаться законным и дети от него рожденные способными к наследству. Положим, что этого брака не желают из зависти, не желают, чтобы царское величество имел сообщение с империей посредством Балтийского моря, то и этого достаточно. Если все друзья царского величества завидуют и подозревают и через это нынешняя дружба может быть потеряна, дружба очень нужная при нынешних обстоятельствах, то не знаю, сможем ли мы получить столько же пользы от герцога Мекленбургского, сколько от тех, которых дружбу для него можем потерять".
Куракин прав. И Англию, и Вену, и Данию, и ганноверского министра Бернсторфа волновала судьба Висмара. И дело здесь не только в том, что все эти государства не желали возвращения торгового города и порта Мекленбургии. Европа боялась Петра, боялась, что он начнет распоряжаться там, как в собственной вотчине, а ведь Россия никогда не имела недостатка в солдатах. Мы союзники, воюем сообща со Швецией и воюем, у каждого свой интерес. Но оставь нам право распоряжаться по-своему южными берегами Балтийского моря!
Петра эти европейские измышления не волновали. Свадьба свадьбой, но голова его всегда была занята делами государственными. Он оставил отечество не для того, чтобы на свадьбе у племянницы плясать, а чтобы лично следить за военными делами и реализовать основной план. В соответствии с ним, по договору с Данией последняя должна была высадить на шведский берег десант, а также помочь перевести морем туда же наши войска. По замыслу Петра, эта операция должна была вынудить Стокгольм просить мира. Необходимо также было отвоевать у шведов обещанный герцогу Висмар. Датчане готовы были воевать за Висмар, но явно не собирались отдавать его Мекленбургии. А что касается высадки десанта, то они безобразно тянули время.
Кончилось дело тем, что датчане не высадили десант ни в июне, ни в июле, ни в августе, летнее время для операции было потеряно, но еще большая конфузия произошла с Висмаром. Генерал Репнин пришел к Висмару с четырьмя полками и пятистами драгунами на помощь датчанам, которые до этого осадили город. Но датчане объявили, что город и так им сдается и русская помощь не требуется. Репнин взбунтовался: как же не требуется, если он послан сильнейшим из союзников – русским государем! Но датчане стояли на своем: "В трактате о висмарской осаде, – сказал датский генерал Девиц, – ничего не упомянуто о русском войске, а только о датском, прусском и ганноверском, и теперь я без указа впустить русских в город не смею". Дело чуть не дошло до драки, но русские войска в Висмар так и не впустили, Репнин должен был повернуть назад.
Карл Леопольд Висмара тоже так и не увидел. Энциклопедический словарь за 1892 год сообщает: "Висмар был в 1256–1358 годах главным городом Мекленбурга и принадлежал Ганзейскому союзу. По Вестфальскому мирному договору (1648 год. – Ред.) после тридцатилетней войны он перешел во владение Швеции. В 1803 году Швеция заложила его Мекленбург-Шверину за 1 258 000 талеров с условием, что после уплаты той суммы она сможет взять его обратно, так что и теперь Швеция имеет номинально некоторые права на город, но о реализации их, конечно, нет и речи".
* * *
От герцога Карла Леопольда одна за другой шли жалобы на разорение его земли войсками датскими, прусскими и ганноверскими. Петр пытался защитить своего нового родственника и давал своим дипломатам жесткие указания обуздать союзников. Но главными врагами герцога были не датчане и не ганноверцы, а его же собственная шляхта. Местное дворянство было крайне недовольно политикой своего государя. Причем они готовы были терпеть неудобства от европейских армий, но только не от русских. Шляхта была готова приложить все усилия, чтобы выдавить армию Петра из Мекленбурга. Русские были чужаки, они были непонятны и неприятны.
Главным врагом герцога и самого Петра в этом деле был ганноверский министр Бернсдорф, урожденный мекленбуржец. Он с самого начала был против брака герцога с русской княжной и в своих интригах дошел до того, что рассорил Петра с Англией и много навредил в отношениях России с союзниками. У Бернсдорфа было много "согласников" и при датском дворе, и в самом Мекленбурге. Формируя оппозицию, он откровенно пользовался денежным подкупом.
Сам герцог своих подданных иначе как "мятежниками" не называл. Эйхгольц дает описание заседания правительства Мекленбурга, на котором герцог председательствовал. Со стороны царя во дворце присутствовали Шафиров и барон Шлейниц. Заседание обсуждало проблемы нового брака герцога, Висмара, военных убытков и дворянства. Первые вопросы были быстро согласованы, но дальше пошла ругань. Видимо, четвертый пункт касался прав и привилегий шляхты. Герцог так поносил своих дворян, грозил им такими карами, что Эйхгольц сказал ему в сердцах: "Если ваша светлость станете так поступать, то лишитесь земли и подданных". Шафиров держался дипломатично, утверждая, что не знает законов Мекленбурга, поскольку в каждом германском княжестве свои законы.
Дело кончилось тем, что Петр поддержал герцога, и многие депутаты мекленбургского дворянства были арестованы. Ягужинский советовал царю этого не делать, Европа не Россия, но к его мнению не прислушались.
Тем временем, содержание русского экспедиционного корпуса числом до 10 полков легло тяжелым бременем на мекленбургское дворянство, которое взбунтовалось против Карла Леопольда так, что ему пришлось бежать за пределы герцогства и начать собирать армию, чтобы наказать обидчиков и противников его монаршей власти. В конфликт на стороне дворянства вмешался австрийский император Карл VI, который и направил в конце 1718 года в Мекленбург ганноверско-брауншвейгский корпус. Армия герцога была разбита, часть ее дезертировала.
Теперь герцог постоянно должен был прятаться за спину русского царя. В 1717 году к Петру, пребывавшему тогда в Ахене, явился вдруг Эйхгольц и высказал просьбу своего господина. Герцог просил при удалении русских войск из страны оставить семь полков для защиты его особы "против всякого насильства". Царь спросил удивленно: "Знает ли герцог, что требуемые семь полков составляют 11 000 человек? Не много ли это для его личной защиты?"
Эйхгольц промолчал. Он часто находился между двух огней. Петр поручил Остерману и Толстому разобраться с "просьбой" герцога. Может быть, его жизни действительно угрожает опасность? В конце концов, решено было оставить Карлу Леопольду для личных услуг два русских полка.
Эйхгольц очень нервничал, везя в Шверин царский ответ, ведь герцог всегда требовал от приближенных, чтобы его приказы исполнялись неукоснительно. Однако на этот раз Карл Леопольд остался доволен распоряжением царя, послал ему благодарственное письмо с курьером, но потом не удержался и опять стал канючить о защите его особы от врагов, реальных и мнимых.
Петр разозлился и велел ответить герцогу, что не намерен ради прихоти Карла Леопольда ссориться со всеми, и в частности с Австрийской империей.
А тут произошла и вовсе детективная история. Герцогиня Екатерина Ивановна, во всяком случае первые годы, жила в согласии с мужем, выполняла его желания и тоже писала царю просительные "грамотки". Одно из таких писем Эйхгольц передал царю. Тот из-за занятости не распечатал его сразу, а сунул в шкатулку. Готовясь к отъезду из Ахена, Петр в ту шкатулку заглянул и увидел письмо племянницы. Приведем это письмо с сокращениями и с исправлением орфографических ошибок: "Милостивый Государь мой дядюшка и батюшка, царь Петр Алексеевич, здравствуй на множество лет! При сем прошу Ваше Величество не применить своей милости до моего супруга, понеже мой супруг слышал, что есть Вашего Величества на него гнев, и он то слыша, в великой печали себя содержит, и надеется, что некий наш злодей Вашему Величеству донес неправду, не хотя его видеть в Вашей милости. При сем просит мой супруг дабы Ваше Царское Величество не изволили слушать таковых несправедливых доношений на него; истинно мой супруг Вашему Величеству себя объявляет верным слугой" и т. д.
При прочтении письма присутствовали Толстой и Шафиров. Легко понять, что про некого "нашего злодея" Екатерина не сама придумала. Герцог через жену обращался к Петру по-родственному, а у Карла Леопольда все вокруг были негодяи и мошенники, такими же он видел и окружение Петра. Но не тут-то было. Толстой и Шафиров смертельно обиделись и обозлились – кто этот "наш злодей"? Что значит "донес неправду"? К ответу был призван Остерман. Ведь это он вместе с Толстым урегулировал вопрос с русской армией и охраной герцога от "злопыхателей".
Дело принимало неприятный оборот. Объяснить все мог только Эйхгольц. Когда пришел грозный приказ царя "идти на ковер", бедный Эйхгольц сидел в ванне. На негнувшихся ногах пошел он прояснять ситуацию. Ему пришлось немало повыкручиваться! Он клялся, что ничего не знал о содержании письма герцогини. Божился, что даже представить не может, кого герцог, вернее герцогиня Екатерина, подразумевает под "злодеем и доносителем"! Допрос вел один Шафиров, Толстой по приказанию царя успел отбыть в Вену в поисках скрывавшегося там царевича Алексея. Но, конечно, Эйхгольц не осмелился приписать вину Толстому. Он говорил, что скорее всего оскорбительные намеки Карла Леопольда относятся к Головкину или Долгорукову… поскольку герцог подозревал недоброжелательство последних к его особе. Так Карл Леопольд одним махом восстановил против себя окружение царя.
Далее герцог Карл Леопольд сочинил некую меморию. Это был список претензий к своему дворянству. Карл Леопольд беззастенчиво присваивал себе движимое и недвижимое имущество своих подданных, сорился из-за меркантильных интересов с австрийским императором, а у Петра просил для себя защиты. Петр отдал меморию Остерману для перевода на русский язык, а когда ознакомился с этим трудом, сказал герцогу с раздражением: "Что вы тут затеяли? Это вещи несправедливые и весьма тиранские. Не забывайте, что император этого никак не позволит. А я не могу и не хочу вам помогать в подобных делах".
Меж тем дела с оформлением развода тоже шли с большим скрипом. Первая жена герцога была не согласна с решением суда. Она требовала, чтобы герцог вернул ей приданое и назначил пенсию, приличную ее сану. Но герцог скандалил, не соглашался и кричал, что это грабеж. Скуп был Карл Леопольд. Он никак не хотел расставаться со своими деньгами.
Когда Петру рассказали об этом последнем, он пришел в ярость. Рушились все его планы. Если долго тянуть с разводом, то брак Екатерины Ивановны могут счесть недействительным. Царь не пожелал разговаривать с Карлом Леопольдом, который находился тут же, во дворце за стеклянной дверью, а вызвал секретаря и велел передать на словах.
– Скажи ему, что я дал племянницу свою на совесть, но никогда не соглашусь, чтобы ее могли когда-либо считать за наложницу!
Через стеклянную дверь Петр видел, как герцог, выслушав секретаря, заломил в тоске руки: "О, горе мне!" Карл Леопольд был не только хорошим интриганом, но и неплохим актером.
Но деваться ему было некуда. С разведенной герцогиней был заключен новый договор. Ей выдали единовременно 30 тысяч талеров, а также назначили пенсию в 5000 талеров. Развод был оформлен по всем правилам, брак русской княжны с герцогом был всей Европой признан действительным. И как раз вовремя, потому что 7 декабря 1718 года Екатерина Ивановна родила дочь. При крещении по лютеранскому обряду девочку нарекли Елизаветой Христиной. Ребенок родился крепким и здоровым. При крещении в России в православную веру девочка получила имя Анны Леопольдовны. Так ее по русской традиции и называют.
Екатерина Ивановна загодя написала в Петербург, что ей вскоре предстоит стать матерью. "Принимаю смелость я, государыня тетушка, Вашему Величеству о себе донесть: милость Божию я обеременела, уже есть половина. И при сем просит мой супруг, також и я: да не оставлены мы будем у государыня дядюшки, також и у Вас, государыня тетушка, в неотменной милости. А мой супруг, такоже и я, и с предбудущим, что нам бог даст, покамест живы мы, Вашему Величеству от всего нашего сердца слуги будем государю дядюшке, такж и вам, государыня тетушка, и государю братцу царевичу Петру Петровичу, и государыням сестрицам: царевне Анне Петровне, царевне Елизавете Петровне".