18 августа начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер предложил Гитлеру нанести удар по Москве со стороны Брянска, то есть с юго-запада. Гудериан должен был создавать видимость движения на юг, после чего перегруппировать свои части и неожиданно повернуть на север через Брянск на Москву. "Директору" в Москве сразу же стал известен этот вариант. Еременко пишет в своих мемуарах под датой 24 августа: "Товарищ Шапошников проинформировал меня, что завтра будет наступление на Брянск". Поэтому Еременко сгруппировал большую часть сил так, "чтобы сдержать удар с западного направления согласно приказу Генерального штаба".
Тем временем 21 августа Гитлер решил, не информируя Гальдера, что 2-я танковая группа Гудериана не будет атаковать Брянск и Москву, а, имея большую свободу маневра, двинется на юг с целью захвата Киева. "Люси" не знал об этом, следовательно, в Москве также ничего не было известно.
23 августа Гудериан защищал свою точку зрения, доказывая, что необходимо наступать на Москву. "Гитлер, - пишет генерал, - разрешил мне говорить, ни разу не прервав". Однако переубедить фюрера не удалось; приказ звучал: "Киев и Украина", поэтому генерал подчинился.
Я не вижу в этом решении Гитлера "непрофессионализма и дилетантства", как написал в своей книге бывший офицер Абвера Герт Бухгейт. Именно это решение ввело в заблуждение противника. Оно позволило уничтожить пятнадцать советских армий и захватить огромную территорию с развитой промышленностью и сельским хозяйством.
Отдых дивизии "Рейх" продолжался недолго. Мы приняли участие в тяжелых боях на флангах противника восточнее Киева, которые вели части Гудериана, прибывающие с севера, и части генерала фон Клейста, перебрасываемые с юга. Результат превзошел все наши ожидания: до 15 сентября было захвачено 665 000 пленных, 884 танка и 3718 орудий. В этот же день Сталин требовал от Черчилля "20–25 дивизий, которые смогли бы высадиться в Архангельске".
Мы вели бои в районе Прилук и Ромны, где в 1708 году романтичный и смелый король Швеции Карл XII разместил свой штаб. Затем мы двинулись на север через Гомель к Рославлю и прибыли туда в конце сентября, чтобы принять участие в первой фазе операции "Тайфун", предусматривающей захват Москвы.
Не преувеличивая, скажу, что до этого времени самым упорным и опасным противником для нас были местность и климат. Летом пыль и песок выводили из строя наши двигатели и забивали фильтры. Гудериану требовалось 600 новых двигателей, а он получил лишь половину; дивизии "Рейх" тоже не повезло. С 3 по 20 сентября шли дожди, и пыль сменилась грязью. Когда мы дошли до Десны, меня считали счастливчиком, так как я имел сотню исправных грузовиков. После тяжелых боев в попытках окружить противника на Украине, марш на север стал очередным хождением по мукам.
В начале октября мы повернули на северо-восток в направлении Юхнова и Гжацка. Было заметно, что приказы Сталина выполняются, так как в лесах, через которые двигалась колонна, уже тогда действовали партизанские отряды. Это были небольшие группы солдат, сумевших вырваться из окружения, усиленные убежавшими военнопленными. А убежать было очень легко - мы с трудом могли выделить одного солдата для охраны 500 пленных. Наши войска занимали две или три деревни из двадцати, а в остальных хозяйничали партизаны, командиры которых силой или уговорами подчиняли население.
В Гжацке мы были вынуждены воевать на два фронта: на западе с частями противника, предпринимающим усилия прорвать окружение, а на востоке с дивизиями, посланными Тимошенко для защиты "автострады" Москва - Смоленск.
Зима в тот год наступила очень рано: первый снег выпал в ночь с 6 на 7 октября. Я вспомнил, что Наполеон, форсировавший Неман 22 июня, вошел в Москву 14 сентября, а 19 октября вынужден был оставить сожженную столицу и начать вместе со 100-тысячной армией трагичное отступление.
Наблюдая за падающим снегом, придавшим утром 7 октября 1941 года грустный вид окружающему ландшафту, я ощутил мрачное предчувствие, которое, однако, сумел преодолеть благодаря своему природному оптимизму. Мы были неоспоримыми хозяевами перекрестка под Гжацком; до Москвы оставалось преодолеть приблизительно 160 километров по автостраде. "Автострада"! Это слово ассоциируется у нас с широкой мощеной или асфальтовой дорогой; в России она представляла собой широкий земляной вал, покрытый гравием.
На юге от наших позиций сражения под Вязьмой и Брянском (30 сентября - 14 октября) закончились разгромом девяти советских армий. Генералы Гудериан, Гот, фон Арним, фон Мантеффель и Модель взяли в плен 663 000 солдат, уничтожили или захватили 1242 танка и 5142 орудия. 16 октября мы атаковали под Бородино первую линию обороны Москвы.
Именно здесь 7 сентября 1812 года Наполеон победил Кутузова и генералов Багратиона, Уварова, Барклая де Толли и Раевского, открывая себе путь на Москву.
Дивизия "Рейх" вела наступление совместно с бригадой генерала Бруно фон Хауншилда, входящей в состав 10-й танковой дивизии, 7-м бронетанковым полком, батальоном 90-го полка механизированной артиллерии и 10-м мотоциклетным батальоном. Между "автострадой" и старой почтовой дорогой, расположенной немного севернее, неприятель заминировал поля, возвел заграждения из колючей проволоки, противотанковые рвы и блиндажи. Их защищали спецподразделения, вооруженные огнеметами, отличной артиллерией и "органами Сталина"; русских также поддерживала авиация. И еще один неприятный сюрприз - под Бородино нам впервые пришлось сражаться с сибиряками. Это рослые, превосходные солдаты, отлично вооруженные; они были одеты в широкие меховые тулупы и шапки, на ногах - меховые сапоги.
С нами сражалась 32-я пехотная дивизия из Владивостока мри поддержке двух новых танковых бригад, состоящих из танков Т-34 и КВ.
Из всех ожесточенных сражений, в которых мне пришлось участвовать, это, без сомнения, было самым кровопролитным. Это продолжалось два дня. Я видел, как погибли многие мои хорошие товарищи, "папа" Гауссер был тяжело ранен и потерял глаз. Однако артиллерия под командованием полковника Гельмута Вейдлинга проделала брешь в обороне противника. И нее ринулись наши штурмовые подразделения, и первая линия обороны Москвы была уничтожена. 19 октября мы вошли в Можайск; до Москвы оставалось чуть более 100 километров.
После Можайска сопротивление ослабло, и мы были убеждены, что в начале ноября войдем в Москву. Но произошла катастрофа - с воскресенья 19 октября начались проливные дожди, и группа армий "Центр" на три дня завязла в грязи. Я получил приказ вытащить грузовики, застрявшие на "автостраде". Картина была ужасная: на сотни километров растянулась колонна техники, где в три ряда стояли тысячи машин, увязшие в грязи иногда по капот. Не хватало бензина и боеприпасов. Обеспечение, в среднем 200 тонн на дивизию, доставлялось по воздуху. Были потеряны три бесценные недели и огромное количество материальных средств. В изданной в 1958 году книге "Decisive battles of the Occidental World", английский генерал Д. Ф. Фуллер написал: "Москву спасло и с сопротивление русских, хотя оно было упорным, а то, что немецкая техника застряла в грязи по всему фронту".
Ценой тяжелого труда и каторжных усилий нам удалось проложить 15 километров дороги из кругляка. Несмотря на контратаки сибиряков и танков Т-34, мы форсировали реку Москву выше Рузы. Нам хотелось быть первыми на Красной площади.
Мы мечтали, чтобы побыстрее похолодало. Мороз ударил с 6 на 7 ноября. Нам доставили боеприпасы, топливо, немного продовольствия и сигарет; раненые были эвакуированы, и началась подготовка к решительному наступлению.
Мы должны были войти в Москву через Истру - этот городок был центральным бастионом второй линии обороны столицы. Мне поручили не допустить уничтожения местного водопровода и обеспечить его функционирование. Церковь в Истре осталась нетронутой - сквозь туман виднелись светящиеся купола ее колоколен. Несмотря на потери, наш боевой дух был высок. Возьмем Москву! Мы решительно двинулись на окончательный штурм. Неожиданно 19 ноября температура снизилась до -20 °C. У нас не было зимнего масла для двигателей и вооружения, двигатели заводились проблематично. Однако 26 и 27 ноября подполковник Гельмут фон дер Шевалье захватил Истру, располагая 24 танками, оставшимися от 10-й танковой дивизии, и мотоциклетным батальоном дивизии "Рейх" хауптштурмфюрера Клингенберга (он первый вошел в Белград). Истру защищала элитарная часть - 78-я сибирская стрелковая дивизия. На следующий день советская авиация стерла город с лица земли.
Левее и немного впереди наших позиций находились Химки - московский порт, расположенный всего лишь в восьми километрах от советской столицы. 30 ноября моторазведка 62-го саперного батальона танкового корпуса (4-й танковой армии) Гепнера без единого выстрела въехала в этот населенный пункт, вызвав панику среди жителей. Но случай не был использован, разведчики почему-то уехали назад. Время вспомнить другой очень таинственный эпизод наступления, который до сегодняшнего дня обходят молчанием все историки. Нашим ответом на сеющие страх "органы Сталина" были реактивные снаряды нового типа, образующие в районе своего взрыва зоны низкого и высокого давления. Они были похожи на большие авиационные бомбы. По моему мнению, они были эффективны, и благодаря им сопротивление противника значительно ослабевало.
Напротив наших позиций русские разместили мощные динамики, которые использовали для очень плохо организованной пропаганды. Через несколько дней после первой атаки наших "ракет" Советы предупредили нас по радио, что если мы опять используем это оружие, то они применят отравляющие газы. Новые снаряды убрали и больше на нашем участке фронта их не использовали. Я думаю, что в других местах их также не применяли.
2 декабря мы продолжали двигаться вперед и смогли замять Николаев, расположенный в 15 километрах от Москвы - во время ясной солнечной погоды я видел в бинокль купола московских церквей. Наши батареи обстреливали предместья столицы, однако у нас уже не было орудийных тягачей. Шевалье располагал лишь 10 боеспособными танками. Температура снизилась до -30 °C!
С 9 октября по 5 декабря дивизия "Рейх", 10-я танковая дивизия и другие части XVI танкового корпуса потеряли 7582 военнослужащих, что составляло 40 процентов их штатного личного состава. Через шесть дней, когда наши позиции были атакованы вновь прибывшими сибирскими дивизиями, наши потери превысили 75 процентов начальной численности.
В тот же день нам стало известно, что после атаки на Перл-Харбор Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. Это известие пагубно повлияло на боевой дух некоторых моих товарищей. Мы задавались вопросом, как поведет себя наш японский союзник в отношении СССР? То, что нам приходилось постоянно воевать с новыми сибирскими частями, не предвещало ничего хорошего.
На следующий день, 12 декабря 1941 года, был отдан приказ отступить на линию Волоколамск - Можайск.
Почему мы не захватили Москву? Уже многие историки задавали этот вопрос и по-разному отвечали на него. Наша дивизия принадлежала к тем частям, которые вынуждены были отступить, находясь практически у цели, поэтому сегодня мне ясны причины нашего поражения.
Попробую изложить их как можно короче.
С 1938 года главнокомандующим сухопутных войск был фельдмаршал Вальтер фон Браухич, происходивший из прусской офицерской семьи и считавшийся хорошим генералом старой школы. В 1941 году ему исполнилось 60 лет, и, без сомнения, на этот пост следовало назначить более молодого человека, лучше понимавшего современные методы ведения войны, которые, согласно концепции Манштейна-Гудериана, применял Гитлер. Фельдмаршал был представителем старого Генерального штаба, и, безусловно, лучше спланированная и организованная штабными специалистами логистика позволила бы вермахту избежать огромных потерь.
Атакованная нами страна, о чем я уже упоминал, защищалась благодаря своим болотам, топям, дождям и морозу. Наши легковые автомобили, грузовики, самоходные артиллерийские установки и танки вязли на песчаных и болотистых дорогах. После катастрофических осадков в сентябре и октябре температура снизилась до -25–40 °C, и ее не выдерживали ни люди, ни механизмы.
Как солдаты войск СС, мы не пользовались какими-либо особыми привилегиями, мы подчинялись вермахту и имели точно такое же обеспечение, как и другие солдаты. Но тем не менее уже после первых снегопадов интендантская служба нашей дивизии потребовала от тыла положенного нам зимнего обмундирования и, подобно нашим товарищам из 10-й танковой дивизии, мы получили теплую одежду уже в половине ноября. Тщательно изучив снаряжение мужественных сибиряков, взятых в плен под Бородино, мы узнали, что, например, если нет бурок, то кожаные сапоги или же сапоги с короткими голенищами не надо подковывать и, главное, они должны быть свободными, не жать ступни. Это было известно всем лыжникам, но не нашим специалистам вещевой службы. Практически все мы носили меховые сапоги, снятые с убитых русских солдат.
В конце октября 1941 года мы с изумлением заметили, что наша 5-я танковая дивизия начала получать летнюю форму для солдат и оборудование и технику песчаного цвета - изначально она формировалась для пополнения Африканского корпуса. Уже во время первых боев русские прорвали позиции 5-й дивизии, и мы вынуждены были вмешаться, чтобы спасти ситуацию.
И наши офицеры, и офицеры 5-й танковой дивизии не скрывали своего удивления, когда Геббельс обратился в ноябре 1941 года к немецкому народу с призывом посылать свои лыжи и теплую одежду немецким солдатам на Восточном фронте. Мы поняли, что обозначал этот запоздалый призыв: штаб фон Браухича не выполнил свою работу как следует, хотя операция "Барбаросса" готовилась целый год. Даже если бы нашим частям удалось войти в Москву в конце октября, зимняя одежда все равно была бы необходима. Когда мы начали отступать, я приказал раздать запасы теплой одежды, которую один офицер-интендант собрал в сарае и отказывался выдавать без приказа своего начальника, солдатам, одетым лишь в обыкновенные мундиры и легкие шинели. Интендант получил приказ сжечь эти вещи, хотя они могли спасти жизнь многим нашим товарищам из вермахта.
Зная, что зимой в России снегопады и морозы, администрация и интендантская служба сухопутных войск должны были уже с апреля работать для обеспечения солдат необходимой одеждой. Однако руководителем Управления военного хозяйства и вооружения Верховного главнокомандования вермахта был не кто иной, как генерал Георг Томас, один из заговорщиков, позднее - участник событий 20 июля 1944 года. Обязанностью Томаса, как непосредственного подчиненного фельдмаршала Кейтеля, было планирование потребностей армии во всех видах довольствия, включая автомобильную технику, вооружение, боеприпасы и так далее. Он отвечал за это совместно с Герингом (выполнявшим функцию уполномоченного по вопросам четырехлетнего плана), а также министрами вооружения и боеприпасов, Фрицем Тодтом, а позже Альбертом Шпеером. Томас сообщил в марте Верховному главнокомандованию вермахта, что 3000 орудий и боеприпасы к ним будут готовы к началу мая. По плану ОКВ они должны быть распределены и доставлены на фронт службами генерала Фридриха Ольбрихта, подчиненного командующего резервными войсками, генерала Фридриха Фромма (начальником штаба у которого был полковник фон Штауффенберг), имевшего штаб в Берлине на Бендлерштрассе. Любая неточная информация, переданная Верховному главнокомандованию вермахта службами Томаса или Ольбрихта, любая непредусмотренная задержка в производстве или поставке имели очень существенные последствия как для подготовки операций в Верховном главнокомандовании, так и для сражающихся на фронте.
Я думаю, что несмотря на грязь, мороз и бездорожье, несмотря на предательство и бездарность некоторых начальников, неразбериху в нашей логистике и героизм русских солдат, мы захватили бы Москву в начале декабря 1941 года, если бы в бой не были введены новые сибирские части.
Группа армий "Центр" не получила в декабре в помощь ни одной дивизии. В это самое время Сталин бросил против нас 30 стрелковых дивизий, 33 бригады, 6 бронетанковых и 3 кавалерийские дивизии. 17 октября под Бородино дивизия "Рейх" сражалась с 32-й сибирской стрелковой дивизией, в декабре - с 78-й дивизией, отлично оснащенной и поддерживаемой (как и 32-я дивизия под Бородино) новой танковой дивизией. Я не говорю уже о других частях Красной Армии, сражавшихся столь же мужественно, как и сибиряки.
Добавлю, что в ноябре и декабре наша авиация, уже тогда не располагавшая достаточным количеством самолетов, не смогла эффективно атаковать Транссибирскую железнодорожную магистраль, благодаря которой сибирские дивизии прибыли на выручку столице, - а ведь Москва считалась обреченной уже в октябре, когда ее оставило правительство.
Чтобы подойти к Москве на расстояние в двадцать километров, наша дивизия вынуждена была сражаться с врагом, который уже в октябре имел трех- и даже четырехкратный перевес в живой силе и пятикратный в артиллерии (благодаря "органам Сталина"). В конце декабря это преимущество возросло еще больше, особенно по оснащению, боеприпасам и топливу.