Однако первая прогодуновская манифестация москвичей оказалась столь малочисленной, что Борису пришлось отклонить "всенародную" просьбу взойти на престол. В течение следующих суток сторонники правителя развили невероятную активность. В ход были пущены обещания, деньги, угрозы. Вдовствующая царица энергично проводила "политические консультации" с командирами столичного гарнизона – сотниками и пятидесятниками, деньгами и обещанием будущих льгот вербуя их в "избирательный штаб Годунова". Ирина добивалась, чтобы верные ей офицеры вели пропаганду в гарнизоне и среди москвичей: всем выступать за шурина покойного царя.
Наконец, 27 февраля открылся Земский собор. "Преданный патриарх Иов уверенно стал дирижировать собранием 422 представителей. Спросив, кто должен быть царем, Иов не стал дожидаться ответа, а тут же подсказал вариант "правильного голосования" – москвичам "молить Бориса Федоровича, чтобы он был на царстве, и не хотеть иного государя". Клакеры из "партии Бориса" тут же поддержали авторитетное мнение. А затем ободренный Иов заявил более смело: "Кто захочет искать иного государя, кроме Бориса Федоровича, того предадут проклятию и отдадут на кару градскому суду".
Чтобы преодолеть сопротивление Думы, решили провести еще один крестный ход. Ночью во многих храмах провели богослужение, привлекшее своей необычностью множество людей. А утром, прямо из церквей, в Новодевичий монастырь двинулся внушительный крестный ход, увлекший большое число московских жителей. К тем же, кто идти не хотел, подходили сторонники Годунова и угрожали штрафом в два рубля – бешеные деньги по тем временам.
Патриарх заявил, что, "если Борис Федорович не согласится, то мы со всем Освященным собором отлучим его от церкви Божьей, от причастия Св. Тайн, сами снимем с себя святительские саны и за ослушание Бориса Федоровича не будет в церквах литургии, и учинится святыня в попрании, христианство в разорении, и воздвигнется междоусобная брань, и все это взыщет Бог на Борисе Федоровиче".
В толпе, собравшейся на дворе монастыря, сновали приставы, следившие за прогодуновскими наемниками, которые должны были горестно рыдать. Тех, кто плохо вопил, приставы били. "И они, – говорит летописец, – хоть не хотели, а поневоле выли по-волчьи". Другие со страха мочили глаза слюной.
Годунов вышел к народу и, обмотав вокруг шеи платок, потянул его вверх, показывая, что скорее удавится, чем согласится стать царем. Эта его последняя попытка проявить скромность имела успех. Те, кто еще вчера взахлеб сплетничал о преступлениях правителя, теперь, по словам очевидца, "нелепо вопили, раздувая утробы и багровея лицом", требуя Бориса на царство. При виде такого всенародного волеизъявления Годунову ничего не оставалось делать, как только сказать: "Господи, Боже мой, я Твой раб, да будет воля Твоя!" – и принять царский венец.
Пройдет всего семь лет и эта же толпа выкинет его прах из Архангельского собора.
А пока Годунов мог праздновать победу. Оставалось лишь получить согласие Думы, но его все не было и не было. Напрасно потеряв почти неделю, Борис торжественно въехал в Москву. В Успенском соборе он получил благословение патриарха Иова и стал ожидать появления представителей Думы, надеясь, что бояре смирятся со свершившимся фактом. Но этого не случилось, и к концу дня стало очевидно, что венчание на царство не состоится. Обескураженный правитель покинул Москву и вновь укрылся в монастыре.
Борис решил откусить от пирога власти с другого конца. Его доверенные представители выехали в крупнейшие города страны. Они везли с собой значительные суммы денег и приказ: привести провинцию к присяге новому царю. Эта акция практически нигде не встретила препятствий. Осталось покорить Москву.
По улицам столицы прокатилась еще одна многолюдная манифестация в поддержку правителя, а царица-инокиня Ирина приказала брату без промедления "облечься в царскую порфиру". Этот "царский" указ, не имевший, впрочем, никакой законной силы, должен был компенсировать упрямство Думы и заменить так и не полученную от нее санкцию. 30 апреля Борис еще раз попытался венчаться на царство. После торжественного въезда в столицу и праздничной службы в Успенском соборе, патриарх возложил на Годунова крест святого чудотворца митрополита Петра, что должно было знаменовать "начало венчания и скипетродержавия". Дума была абсолютно не согласна с такой постановкой вопроса, но в ней самой не было единства. Романовы, Шуйские и Мстиславские никак не могли поделить трон и решили пригласить на престол крещеного татарского хана Симеона Бекбулатовича. В его жилах текла кровь Чингисхана, и он уже занимал однажды, по воле Ивана Грозного, московский престол, так что идея сама по себе была не плоха.
При всей кажущейся неожиданности этот кандидат был опасен для Годунова, и, ввиду такого конкурента- татарина , Борис предпринял гениальный по своей простоте политический ход: он объявил Отечество в опасности. Разведка послушно доложила, что татарские орды из Крыма двинулись на Русь, хотя, на самом деле, крымцы отправились воевать в Венгрию. Борис собрал невероятное по своей численности войско в несколько сот тысяч человек. Бояре были поставлены перед альтернативой: участвовать в походе под руководством Бориса или отказаться от такой "чести" и навлечь на себя обвинения в измене.
Собравшись на Оке, армия так там и осталась. На берегу реки возвели огромный город из чудесных шатров. Приехав в свою палаточную "столицу", Годунов, прежде всего, приказал спросить от своего имени о здоровье каждого воина вплоть до последнего обозного мужика. За этим последовали ежедневные пиршества, на которых угощались одновременно по 70 000 человек – и все ели на серебре и золоте. Никто не уходил без подарка. Войску раздали жалованье за три года.
Несостоявшаяся война превратилась в бесконечный праздник. Здесь Годунов завоевал симпатии провинциального дворянства и одержал, наконец, победу над Думой и конкурентами. Когда Борис распустил войско и вернулся в Москву, столица беспрекословно ему присягнула. Дьяк Иван Тимофеев писал, что согнанные на церемонию москвичи со страху так громко выкрикивали слова присяги, что приходилось затыкать уши. И, наконец, после еще одной "всенародной просьбы" Борис венчался на царство 3 сентября 1598 года.
Так окончилась девятимесячная эпопея его "вхождения во власть".
В целом по поводу достоверности Утвержденных грамот и легитимности самого Земского собора, избравшего на царство Годунова, Р. Г. Скрынников пишет: "Избирательная документация Годунова сохранилась. Авторы ее старательно описали историю восшествия Бориса на престол, но им не удалось избежать недомолвок и противоречий. Историки до сих пор не могут ответить на простой вопрос: "Сколько людей участвовало в соборном избрании Годунова?" Н. М. Карамзин насчитал 500 избирателей, С. М. Соловьев – 474, Н. И. Костомаров – 476, В. О. Ключевский – 512, а современная исследовательница С. П. Мордовина – более 600. Эти расхождения поистине удивительны, ибо все названные ученые опирались в своих расчетах на показания одних и тех же источников. Затруднения вызваны следующими моментами.
Сохранилось не одно, а два соборных постановления об утверждении Годунова в царском чине. Если верить датам, то оба документа были составлены практически в одно и то же время. Первая грамота помечена июлем 1598 года. Вторую грамоту писали в том же месяце и закончили 1 августа 1598 года. Однако по содержанию грамоты заметно различаются. Они дают неодинаковое освещение некоторых важных моментов избирательной кампании Бориса и неодинаково определяют состав его выборщиков. Кроме того, в каждой из них списочный состав собора не соответствует подписям.
Если имеются сходные постановления, подписанные разными лицами, то можно сделать вывод, что эти постановления выносились не в одно и то же время. Сказанное побуждает подвергнуть всесторонней критической проверке датировку утвержденных грамот".
Говоря неакадемическим языком, существует большая вероятность того, что документы об утверждении Бориса на царство были фальсифицированы.
"Исследователи давали разную оценку земскому собору 1598 г. Одни считали, что он являл собой простую видимость представительного собрания, своего рода ширму, за которой скрывались клевреты Бориса Годунова. Другие историки, напротив, доказывали, что собор 1598 г. происходил в правовых процедурных рамках своего времени, и его решение не было подтасовано, хотя и отвечало настроениям определенной влиятельной части русского общества.
По мнению И. Д. Беляева, "собор 1598 года носил только форму земского собора, на самом же деле был прикрытием происков известной партии, составившейся в пользу Годунова еще в царствование царя Феодора Ивановича, чему лучшим доказательством служит сама дошедшая до нас утвердительная грамота этого собора, из которой всякий может ясно видеть, что на этом, так называемом, соборе вовсе не было свободной воли даже тех представителей, которые были приглашены, а, напротив, все делалось по плану, наперед составленному известною партией".
Н. П. Загоскин был убежден, что "в этом соборе все представляется ложным, заранее подготовленным и, вдобавок, далеко не ловко разыгранным". Собор 1598 г. "представляет нам лишь прискорбный образец злоупотребления названием и значением земского собора".
В. Н. Латкин писал про Бориса Годунова и патриарха Иова, что они "оказались ловкими политиками и соорудили такое представительство, которому позавидовал бы даже Наполеон III. Неудивительно, что собор без всяких прений и долгих разглагольствований избрал "государем царем и великим князем всея Русии" Бориса Федоровича Годунова". И далее автор замечает: "Хитрый шурин умершего царя довел комедию до конца и достиг своей цели: шапка Мономаха была на нем, и он, незнатный потомок какого-то мурзы, превратился в могущественного самодержца всея Руси!..".
О том, что огромная масса русских людей не признавала Годунова законно избранным царем, свидетельствует хотя бы тот факт, что правительство Минина и Пожарского во время борьбы с польско-литовскими оккупантами и московскими коллаборационистами чеканило деньги от имени последнего "правильного" с их точки зрения царя – Федора Ивановича, а не Бориса.
Как водится, на спасение Годунова бросились либеральные историки поздних веков. Р. Г. Скрынников пишет о них: "Среди современников и потомков многие сочли его узурпатором. Но такой взгляд был основательно поколеблен благодаря работам В. О. Ключевского. Известный русский историк утверждал, что Борис был избран правильным Земским собором, то есть включавшим представителей дворянства, духовенства и верхов посадского населения. Мнение Ключевского поддержал С. Ф. Платонов. Воцарение Годунова, писал он, не было следствием интриги, ибо Земский собор выбрал его вполне сознательно и лучше нас знал, за что выбирал".
Л. В. Черепнин называет Земский собор 1598 года "формально "законным" и "правильным"", указывая при этом на мнение М. Н. Тихомиров, который отметил, что хотя "избрание Бориса Годунова на царство было подготовлено заранее и отнюдь не было избранием народным", "но нельзя представлять себе дело и упрощенно: будто это избрание было достигнуто только грубой силой". "Земский собор 1598 г., конечно, не выражал полностью единодушного мнения даже сословных представителей, но его и нельзя свести к какой-то комедии".
Законность воцарения и должна была подтвердить Утвержденная грамота Земского собора. Интересно, что таких грамот оказалось две. Как первая, так и вторая полны натяжек и подтасовок. Подписи под грамотами зачастую принадлежат людям, не участвовавшим в работе собора, тогда как некоторые участники так и не смогли оставить на них свой автограф. Кого-то вписали "по памяти" уже после Земского собора: "писаны быша имена в сей утвержденной грамоте памятию… занеже в то время степенных списков вскоре не сыскано", цитирует Р. Г. Скрынников одного из средневековых комментаторов документа.
На подлоги, связанные с Утвержденной грамотой, Скрынников указывает прямо: "…утвержденная грамота [ее первая редакция. – В. М .] была составлена в марте – начале апреля 1598 года. В пользу этой даты говорит и то, что соборный приговор день за днем описывает избирательную кампанию с января до начала апреля, но полностью умалчивает о последующих событиях. Так обнаруживается первый подлог в избирательной документации Годунова (выделено мной. – В. М .). Вопреки точным указаниям начального текста, редакторы произвольно передвинули время ее составления с апреля на июль, выставив эту дату в приписке к тексту грамоты".
Исходя из анализа имеющихся данных, Скрынников указывает и на второй подлог в документации Земского собора 1598 года: "…канцелярия составила списки собора не в феврале 1598 года, а почти год спустя… Не две-три недели, а год разделял две редакции грамоты… Цели и мотивы этого подлога можно понять. Окружение нового царя ориентировалось на прецедент – избрание царя Федора… Годуновская канцелярия стремилась доказать, что и Борис короновался на царство через месяц после избрания на Земском соборе".
Противники Годунова считали Утвержденную грамоту делом его рук. По свидетельству Пискаревского летописца, царь Борис "советует" с патриархом Иовом и "со всем свещенным собором, и з боляры, и з дворяны, и с приказными людьми, и со всем православным христианством, а велел им написати излюбленную запись, и руки прикласти, и печати привесити". Выполняя это указание, говорит летописец, члены собора, "нимало не помедлив, сотвориша повеление его: записи написали, и руки приклали, и печати привесили". За утверждениями о незаконности избирательного акта скрывался другой, не менее важный вопрос – о неправильных действиях собора. По этому же поводу высказывается, только в более резкой форме, дьяк Иван Тимофеев. Он обвиняет Бориса в том, что тот, "восходя… на верх царския всеа высоты", заставил "всех людей", от "первосвятителя" и "всего синклита", написать к "укреплению" его избрания "скрижаль велию на хартии с печатленьми" (великую запись на бумаге с печатями). Кроме того, Годунов святотатственно положил эту хартию в золотой ковчег в раке с мощами чудотворца Петра, сняв предварительно печать с его гроба" – пишет Л. В. Черепнин.
Критикует процедуру избрания на царство Годунова и Авраамий Палицын, который, не упоминая о Земском соборе, указывает на то, что Бориса избрали по требованию "от многих же правление держащих в России" (видимо, намекая на патриарха Иова и сторонников Годунова в "новой" властной элите) и "народного множества" (по существу, противопоставляя квази-вече, собранное прогодуновскими силами в Новодевичьем монастыре, Земскому собору).
Видимо поэтому, в конце 1598 г., уже будучи несколько месяцев царем, Борис Годунов собирает новый Земский собор, который был должен подтвердить решения предыдущего, прежде всего – Утвержденную грамоту об избрании Бориса в цари. Хотя на этом соборе присутствовали, в отличие от избирательного, не только сторонники, но и противники Годунова, но возражать властвующему монарху, которому, к тому же, уже принесли присягу, охотников не нашлось. Как пишет Р. Г. Скрынников, "Члены последнего Земского собора подписали Утвержденную грамоту уже после того, как Борис прочно сел на царство. Следовательно, они не обсуждали вопрос, кого избрать на трон. У них попросту не оставалось выбора. По-видимому, все функции собора свелись к тому, что его участники выслушали текст Утвержденной грамоты и поставили подпись на документе, заведомо ложно излагавшем историю воцарения Годунова ".
Л. В. Черепнин делает из дошедших до нас источников вывод, что они "показывают, что на рубеже XVI и XVII вв. тема о Земском соборе стала злободневной. Признание его как законного органа власти, или обвинение в неправомочных действиях, или, наконец, обход молчанием – все это разные формы идейно-политической борьбы в феодальной публицистике".
"По своему социальному составу собор 1598 г. мало отличается от собора 1566 г. В нем так же приняли участие феодалы (светские и духовные) и верхушка посадского населения. С. П. Мордовина оспаривает утверждение В. О. Ключевского о наличии на соборе 1598 г. выборного представительства. – пишет Л. В. Черепнин. – И все же значение собора 1598 г. в истории сословно-представительных учреждений нельзя недооценивать. Это был не просто совещательный орган (как собор 1566 г.). Учредительный акт, им совершенный, – "поставление" главы государства – во многом определил дальнейшее направление политики России".