Хайдеггер оказал влияние, как философ на интеллектуальную среду Германии и Европы довоенных лет, когда вышла его книга "Бытие и Время". В Германии, однако, скоро интерес к нему был утрачен, а вот во Франции он возрастал. Однако в 60х-70х годах количество работ о Хайдеггере стало бить все возможные рекорды не только во Франции и Германии, не только в англо-саксонском мире, но и на Востоке, прежде всего в Японии. Каждый номер философского журнала выходил с одной – двумя статьями о Хайдеггере. В восьмидесятых годах, когда была предпринята попытка "разоблачить" Хайдеггера, как "фашистского философа", шумиха вокруг Хайдеггера ни только не утихла, но вышла на новый уровень. Все это продолжается и сейчас. Но если неисчислимы те работы, в которых Хайдеггер заявлен как "тема", то тем более невозможно сосчитать, на сколько философов, ученых, на сколько философских направлений и школ, на сколько книг, статей и т. п. повлияло хайдеггеровское мышление. Можно даже сказать, что философия стала смотреть на саму себя "хайдеггеровскими глазами" или, по крайней мере, она думает, что смотрит "хайдеггеровскими глазами". Хотя, конечно, не всегда и не везде такого рода "хайдеггерианство" встречает одобрение, да и у самой этой философии не мало противников, но все это дело времени, через 50-100-200 лет имя Хайдеггера будет стоять в одном ряду с Платоном и Аристотелем, Декартом и Лейбницем, Кантом и Гегелем, а его сегодняшних хулителей или "объяснителей" никто не будет помнить уже через 50 лет. Но если в области "онтологии", "гносеологии" и т. п. философия Хайдеггера еще подвергается критике, то в области "истории философии" ее значительно меньше. Есть, конечно, ученые, которые находят "филологические недостатки" в хайдеггеровских интерпретациях греческих текстов. Но, как выразился Гадамер, эти недостатки дали для понимания греческих текстов больше, чем усилия всех предшествующих "правильных" филологов. Касательно же хайдеггеровских интерпретаций философов Нового Времени, немецкой классики, философии Ницше и т. п. споров значительно меньше. Тут Хайдеггер признается как значительный авторитет. "Качество" этих интерпретаций признают даже самые заклятые враги Хайдеггера. Так, Ю. Хабермас отдает дань хайдеггеровским исследованиям философии Канта и сожалеет при этом, что Хайдеггер впоследствии отступил от науки к "мировоззрению", т. е. вместо того, чтобы и дальше заниматься разработкой традиционных философских проблем, Хайдеггер отверг их как "устаревшие", стал амбициозно выпячивать свое мировоззрение. (см… Хабермас Ю. Хайдеггер: философия и мировоззрения \\ историко-философский ежегодник) Таким образом, считают, что между "философией" и "мировоззрениями" пролегает пропасть; что Хайдеггер как "историк философии" хорош, а как, собственно, философ – плох; что историко-философская мыслительная деятельность есть нечто автономное и независимое от собственно философской мысли. Одной из задач данной работы является задача показать, что все историко-философские взгляды Хайдеггера не только не отделимы от его собственно философских взглядов, но и прямо вытекают из них, так же и наоборот: хайдеггеровская философия (или то, что называют хайдеггеровской философией) является необходимым продолжением западной традиции, западной метафизики (как сам Хайдеггер ее понимал). Из-за ограничений в объеме мы возьмем только "последние 300 лет" истории западной метафизики, но можно считать, что для поставленной задачи и этого будет достаточно. Среди подчиненных задач можно выделить следующие: во-первых, систематизация хайдеггеровских взглядов на того или иного философа. Автор данной работы отдает себе отчет в том, что лучше Хайдеггера изложить взгляды Хайдеггера на того или иного философа невозможно. Тем ни менее, факт, что эти взгляды часто разбросаны по самым различным работам и высказывались в самом различной связи, по самим различным проблемам. Нет ничего предосудительного в попытке собрать эти высказывания вместе и попытаться упорядочить их. Подспорьем для этого может послужить основной труд М. Хайдеггера, работа, написанная им в 30-х годах и увидевшая свет только в начале 80-х, работа, чье название можно примерно перевести так: "Материалы по философии \ из бытия". В этой работе Хайдеггер сам коротко и сущностно систематизирует свои взгляды, можно сказать, что все дальнейшие работы – лишь развертывание тех тезисов, которые содержатся в ней. Другой "подчиненной" задачей является систематизация хайдеггеровских размышлений о бытии. Здесь автор так же оттает себе отчет в том, что ему не обойтись без вульгаризаций. Но здесь утешением служит уже то, абстрактное неверное понимание – необходимый шаг к более глубокому пониманию. В большинстве же современных работ, посвященных Хайдеггеру поражает, как раз, та легкость, с которой многочисленные ученые подходят к мыслителю. Невозможно представить себе более абсурдной ситуации: с одной стороны – сто томов сочинений, написанных Хайдеггером, сочинений, в которых Хайдеггер взвешивал каждое слово (известна та степень почтения, с которой Хайдеггер относился к языку), а с другой стороны – какая-нибудь современная статейка, в которой "умещаются" все эти сто томов, а "сущность" хайдеггеровской философии, вообще, излагается в одном двух абзацах. При всем при этом, эти "ученые" нисколько не стесняются своей позиции, они в самом деле уверены, что понимают Хайдеггера, понимают даже лучше, чем он сам себя понимал. Непонятно только, откуда такая уверенность? Не от того ли, что здесь тайно действует предпосылка "прогресса". "Мы лучше и умнее, потому что живем позже. Мысль со времен Хайдеггера успела уйти вперед, появились новые техники работы с текстами, от многих положений, которых придерживался Хайдеггер, и которые определяли его мысль, мы уже отказались, а следовательно, вышли за пределы старого мышления и можем наблюдать его со стороны; а со стороны видно то, чего Хайдеггер не видел изнутри и т. д. и т. п." Однако, подобные рассуждения еще ни разу не стали объектами демонстраций, скорее видно обратное: на Хайдеггера смотрят не "новыми" глазами, а глазами Канта, Гегеля, Маркса, Ницше, прагматизма, феноменологии, неокантианства и прочих школ и направлений как раз таки до-хайдеггеровской, метафизической философии. Это видно даже по языку, который эти "новые" исследователи используют. Они пишут о "хайдеггеровском понятии бытия", ищут "субъективные и объективные", составляющие хайдеггеровского мышления и т. д., и т. п., совершенно забывая, что "понятие" – слово из гегелевского лексикона, и у Хайдеггера бытие не может быть понятием, забывая, что "субъект" и "объект" – это рубрики новоевропейской метафизики и т. д. и т. п. Да и все вышеприведенное рассуждение, составляющее тайную предпосылку почти всех современных исследований о Хайдеггере, наполнено этими старыми метафизическими категориями: "прогресс", "новые техники", "положения, которых кто-то придерживается", "смотреть изнутри или снаружи", "современность" и т. д. Все эти слова воспринимаются как самопонятные, как слова, над которыми больше уже не надо размышлять. Дескать, всякому понятно, что такое "прогресс", само собой понятно, что есть "техника" и т. п. А вот Хайдеггер то, как раз и задавался подобными вопросами и, в первую очередь, ставил под вопрос самое самопонятное – бытие. Все мы, не задумываясь, говорим то и дело "это есть то-то" или "это было…", или "это будет" и т. п. Но в чем смысл этих "есть", "был", "будет"? В связи со всем вышесказанным можно упомянуть и об еще одной задаче данной работы: выявить, как в онтологиях Нового Времени (а сюда мы включаем всю философию до 20-ого века) постигалось "бытие" и в связи с этим какие рубрики, какие категории вошли в употребление и употребляются до сих пор без того, чтобы употребляющие их отдавали себе отчет в том, что эти рубрики не просто слова, а определенные категории, напрямую или косвенно связанные с определенной онтологией. Так у нас, как ни в чем не бывало, употребляют слово "субъект" для обозначения человека. На вопрос же, "что есть субъект?", отвечают: "это – человек". Но разве ответ на вопрос "что такое человек?" уже известен? Как раз в Новое Время на вопрос: "Что есть человек?" ответили: "это субъект". И под "субъектом" понимали определенную метафизическую (онтологическую, гносеологическую, этическую, эстетическую и проч.) структуру. Прежде всего онтологическую. У нас же распространено убеждение, что Новое Время было эпохой гносеологии, что философы занимались только познанием, методами и т. п. А сегодня мы, дескать, можем взять эти методы и использовать в отрыве от онтологии, на почве которой они возникли. Мы, дескать, можем использовать старые "термины" в новом смысле… Но на самом деле, всякий раз, когда действительно появляется новый смысл, совершенно отпадает нужда в старом слове. Ведь когда мы видим, что сегодня, скажем на месте бочки с квасом стоит бочка с пивом, мы же не продолжаем называть бочку с пивом бочкой с квасом "только в другом смысле". Если мы, наконец, вместо двух этих бочек, вообще, вдруг увидим киоск, мы же не продолжаем называть его бочкой, "только в другом смысле". Почему же современные философы продолжают употреблять слово "субъект" для обозначения человека, только "понимают его в другом смысле, чем раньше"? Да потому что никакого принципиально другого понимания человека у них нет, иначе бы они сразу отказались от слова субъект. Да, субъект со времен Декарта изменился, так же как и бочки, в нашем примере могли изменится (ее могли перекрасить, снять с колес, прицепить к грузовику, насадить вокруг деревьев, еще как-то модернизировать), но принципиально субъект остался субъектом (хотя к нему прибавили бессознательное, практику, поместили в историю, сделали зависимым от других, "прицепили" к обществу и т. п.). То, каким языком говорит человек, выдает онтологию, которой он придерживается. И человек зависит здесь от своего языка. Хочет он или не хочет придерживаться этой онтологии, язык заставляет его, ее придерживаться. "Язык, – говорил Хайдеггер, – дом бытия".
Мы не можем по своей воле изменить тот язык, на котором говорим в один момент, мы не можем в один момент отказаться от онтологии, которой мы принадлежим. Поэтому смешно слышать, когда кто-нибудь говорит, что он "резко изменил свои взгляды", если при этом не изменился его язык. В учебниках по истории философии часто пишут, что в 19 веке произошел "коренной перелом" в философии (связанный у кого с Марксом, у кого с Ницше и т. п.). Однако на самом деле мы видим, что до сих пор господствуют рубрики и категории философии 17–18 веков, а значит, господствует онтология Нового Времени. Именно Хайдеггер, особенно в работах после 30-х годов, совершенно отказался от языка метафизики и мыслил из другого языка, который метафизическая мысль назвала "туманным", "метафорическим", "поэтическим". Это потому, что в рамках новоевропейских онтологий весь язык, все слова, кроме некоторых привилегированных терминов, относились к сфере эстетики (т. е. сфере чувственного многообразия, к сфере явлений). Язык, дескать, избыточен, потому что призван выражать дурную бесконечность явлений. Сущность же, есть определенная бесконечность, эта определенность и закреплялась в термине, который сначала брался как пустое подлежащее, абстрактное и многозначное, но затем определялся с помощью ряда предикатов. Таким образом, избыточные смыслы уничтожались и оставалось конкретное, общее, что есть в субъекте и предикатах. Но у Хайдеггера язык, слова не являются "чувственными означающими трансцендентного означаемого". Слова не просто "слова", а сами вещи и если они "многомысленны", то это значит, что многомысленна сама вещь. Когда мы читаем слово "бытие" у Хайдеггера, то это не термин "бытие", который является этикеткой для обозначения бытия, а это и есть само бытие. Бытие живет в языке, но это не значит, что оно всего лишь слово, фикция. Но слова есть в гораздо большей степени, чем сущее, да и никакое сущее не может быть без слов. Без любого сущего (скажем без стула, стола и т. п.) мы можем обойтись, а вот без бытия и без слова "есть" мы никогда не обойдемся. Так что же в таком случае, в большей степени является "фикцией"? Мы еще, пожалуй, можем манипулировать сущим, так или иначе определять его, да оно и само определено (имеет пределы), но вот определять бытие не в нашей власти, скорее уж оно нас определяет. Через него мы способны, вообще, что-то определять. Мы ведь всегда определяем так: "Х есть У". Наше отношение к бытию единственное, что отличает нас от сущего, мы всецело и есть только ("только" – это не ограничение, а избыток) это отношение. Человек есть вот – бытие, уполномоченный бытия, пастырь бытия, в первую очередь, а никакой не "господин сущего". Человек сам определяется бытием только в отношении к бытию, он не определяется сущим в отношении к сущему. Этим отношением к бытию, которое определило само же бытие, может быть и забвение. Человек может долго пребывать в забвении бытия и сосредоточиться только на сущем. Такое забвение бытия и есть сущность метафизики, частью истории которой является метафизика Нового Времени.
Гл. 1. Метафизика и вопрос о бытии
Не противоречивы ли все разговоры о "забвении бытия"? Мы же говорим о нем, то и дело "употребляем" в речи. Каждая великая философия в истории имела свою онтологию, т. е. учение о бытии. И тут приходит Хайдеггер и говорит, что "бытие было забыто", что "вопрос о бытии никогда не ставился". Не амбициозность ли это? "Вопрос, который ставился в "Бытии и времени"; не ставился ни Гуссерлем, ни Кантом и, вообще, еще никогда ранее в философии не ставился. Но ведь философия спрашивает и уже давно спрашивала о бытии. Во всяком случае, уже у Парменида мы читаем: "Имеется собственно бытие". И Аристотель ставит в своей "Метафизике" вопрос о бытии. Вопрос о бытии, таким образом, задавался издавна. Только в этом, ныне часто повторяемом имени "вопрос о бытии" скрывается некоторая двусмысленность. В каком смысле Аристотель спрашивает о бытии? В таком, в каком всегда спрашивается лишь о сущем относительно его бытия. Когда сущее я опрашиваю как сущее сущего, тогда я мыслю сущее не в том отношении, является ли оно наличным, к примеру, как стул, стол или дерево, но я обращаю внимание на сущее как сущее, принимаю его, таким образом, во внимание в отношении его бытия. В "Бытии и Времени", однако, различно к традиционному мышлению метафизики, ставится совершенно другой вопрос. До того сущее опрашивалось в отношении своего бытия. В "Бытии и Времени" более не стоит вопрос о сущем как таковом, но о бытии как таковом, о смысле бытия, вообще, о возможной открываемости бытия" (Хайдеггер М Цоллиногеровские семинары \\ логос № 3 1992 г. стр.84–86).
Основной вопрос метафизики не есть вопрос о бытии самом по себе, а вопрос о бытии сущего. Этот вопрос звучит так: "Почему есть сущее, а не наоборот, ничто?" Философия, утверждает вся метафизика, начинается с удивления. Народы могут жить тысячелетиями и не удивляться тому, что есть сущее. Но вдруг кто-то спросил: "А почему собственно, вообще, есть сущее, не это вот то или иное, а сущее вообще, ведь всего этого сущего могло бы и не быть, ничего бы могло не быть, т. е. вместо сущего могло бы быть Ничто?" То, что был задан этот вопрос стало величайшим событием, событием метафизики. Однако чего же тут "величайшего", что собственно изменилось? Кто-то задал себе этот вопрос, а люди живут, как жили, так же утром встает солнце, а вечером заходит, так же кружат планеты и светят звезды… Однако это не так, бытие всего сущего изменилось координальным образом. То, что солнце и звезды, люди и сам спрашивающий, т. е. все сущее, оказались поставлены под вопрос, оказались схвачены мыслью во всей совокупности от величайшего до мельчайшего, от прошлого до настоящего и будущего сущего, это является для сущего более существенным, чем все процессы, происходящие внутри него. (см. Хайдеггер М. Введение в метафизику \\ Новый круг № 2 1992 г. стр.91–95) То, что я спрашиваю о Юпитере, например, для его бытия, его судьбы гораздо более существенно, чем все процессы, происходящие в его недрах. То, что и сам человек подпал под этот вопрос так же более существенно для его судьбы, чем какие-либо физиологические, психические, социальные изменения. Как же возможен этот вопрос всех вопросов, вопрос – вообще? Ибо всякий вопрос об отдельном сущем черпает свою вопросительность из вопроса о сущем вообще. Вопрос "почему есть сущее, а не наоборот Ничто?", вопрос о сущем в целом может быть, только, если это сущее в целом целиком противостоит чему-то иному, чему-то не сущему, а именно Ничто. Когда человек в состоянии ужаса встречается с Ничто, когда сущее "уходит у него из под ног", тогда он понимает, что сущего могло бы и не быть, и задается вопросом: "почему же оно все-таки есть"? "Только потому, что в основании человеческого бытия приоткрывается Ничто, отчуждающая странность сущего способна захватить нас в полной мере. Только когда нас теснит отчуждающая странность сущего, оно пробуждает в нас и вызывает в к себе удивление. Только на основе удивления – т. е. открытости Ничто – возникает вопрос "почему?" Только благодаря возможности этого "почему?", как какового, мы способны спрашивать целенаправленным образом об основаниях и обосновывать" (Хайдеггер М. Что такое метафизика? \\ Хайдеггер Время и бытие М. 1993 г. стр.26). Открытость Ничто лежит в основании человеческого бытия, т. е. человек, вообще, стоит "одной ногой в сущем, а другой ногой в Ничто", человек не принадлежит сущему всецело, он частью принадлежит сущему, частью вышагивает из него в Ничто, в никуда. Человек свободен от сущего, он может его трансцендировать (трансценденция и есть перешагивание). Когда именем для сущего становится "природа", "фюзис", то и человек называется существом мета (после, за) физическим, сверхприродным. "Выход за пределы сущего совершается в самой основе нашего бытия. Но такой выход и есть метафизика в собственном смысле слова. Тем самым подразумевается: метафизика принадлежит к "природе человека". Она не есть ни разум школьной философии, ни область прихотливых интуиций. Метафизика есть основное событие в человеческом бытии" (там же). После этого смешно слышать о том, будто Хайдеггер "критикует метафизику", "отбрасывает метафизику". А ведь именно это пишут о Хайдеггере наши "хайдеггеровцы". Хайдеггер относится к метафизике всерьез: "От метафизики нельзя отделяться словно от некоего воззрения. Ее никоим образом невозможно оставить позади как учение, в которое уже никто не верит и за которое никто не стоит… Если это так, то мы зря воображаем, будто предчувствие конца метафизики позволяет нам встать вне ее. Ибо преодоленная метафизика не улетучивается. Она возвращается видоизмененной назад и остается у власти в качестве преобладающего привить отличия бытия от сущего. Закат истины сущего означает: явленность сущего и только сущего, утрачивает прежнюю исключительность своего определяющего статуса" (Хайдеггер М.