Белые вши
Феденька проснулся, охваченный невыразимым ужасом. За окном стояла непроглядная ночь. Моросило. Береза, росшая у дома и посаженная еще прадедом, гнулась под порывами шквального ветра.
Деревня будто вымерла – ни огонька, ни мычания коров, ни щебета птиц. В избе было смрадно от самогонного перегара, пьяный отец храпел так, что дрожали оконные стекла.
Старший брат тоже пьяный, но храпел тихонько. Две младших сестренки с бедной мамкой спали на печи и оттуда доносились тихие всхлипы матери.
Вдруг Феденька вздрогнул – кто-то скребся в окно. Мальчик подбежал к окну и в ужасе отпрянул. На него смотрел всклокоченный старик и манил его к себе змеиным искривленным пальцем. И тут Феденька услышал: "Выйди, Федя, на двор, я твой дед, поговорить надо". Деда своего – материного отца Феденька не знал.
Мать об отце никогда не говорила, уходила от ответа, пряча глаза и тяжело вздыхая. Но Феденька от деревенских мальчишек слышал, что его дед в давние времена жил в этой деревне. Он слыл ведуном и знахарем. Управлялся со многими болезнями, слывя в этом деле знатным умельцем.
К Лаврентию (так звали деда) из окрестных деревень приезжали люди за "поправкой". Мало того, дед лечил и домашнюю живность. Особенно удавалось ему избавлять скот от летающих, ползающих и прыгающих насекомых. Летом только при его появлении в стаде коров все слепни, мухи, мошка бесследно исчезали. В избах, куда заходил дед долгое время не появлялись мухи, клопы и тараканы.
Но однажды случилась беда.
Дед не смог вылечить от "младенческой" грудного ребенка, единственного и долгожданного у родителей, т. к. многочисленные беременности его матери заканчивались выкидышами. Как же были счастливы мать и отец этого грудничка, дождавшись, наконец, наследника.
И вот случилась эта страшная беда. Мать умершего ребенка в гневе прокляла Лаврентия, сказав, что он уже больше никогда не сможет лечить.
Проклятие сбылось. С тех пор, как бы Лаврентий ни старался облегчить страдания людей, ничего не получалось.
Однажды в июльскую жару, откуда ни возьмись, на стадо домашних коров налетел рой слепней. Коровы метались, жалобно мычали, и, пока пастух бегал в деревню за помощью, несколько коров – кормилиц крестьянской семьи пали. Такого отродясь не было. Подозрение в случившемся пало на Лаврентия.
Деревенские посчитали, что это Лаврентий, в отместку за проклятие, напустил слепней. Били его страшно и долго, пока дочь (мать Феденьки) не заслонила отца своим телом.
Две недели она "выхаживала" у себя в избе отца, сказав деревенским, что если они не отстанут, отец проклянет всю деревню.
Через две недели собрала Анна отцу котомку – несколько караваев хлеба, сала, солонины – и сказала: "Батюшка, прощай, уходи из деревни, чтобы не было лиха, и помни добром меня и маленького Феденьку".
И вот теперь, почти через десять лет, будто бы из небытия появился этот косматый, сгорбленный старик.
– Пойдем, Федя, на гумно, там сухо и никто нас не увидит, – сказал дед, вышедшему во двор Феденьке.
Усевшись на охапки сухой соломы, дед рассказал удивительную историю.
"Теперь, когда мне осталось жить три месяца, я передам тебе, Федя, одно тайное знание. Знаешь ли ты, мой внучок, что твой дед обладает даром повелевать насекомыми. Насекомые, а в особенности вши, древнее человека. Они жили еще во времена доисторических ящеров и с тех пор почти не изменились. Предводительницей всех насекомых является Белая вошь – царица. Я передаю тебе власть над Белой вошью, и она будет прислуживать тебе и помогать в трудную минуту". Дед погладил внука по голове: "Ну, вот и все. Прощай, внучок и помни мои заветы". Сказав прощальные слова, дед как будто растворился в туманной мороси.
Крепко врезалось в память Феде эта страшная сказка.
Много раз во сне он видел полчища насекомых, а большая Белая вошь подмаргивала своими крошечными глазками.
Федя никогда в жизни не пользовался помощью Белой вши, считая, что дед, рассказывая про насекомых, тогда был "не в себе".
Отслужив "срочную" службу в Армии, он вернулся в родную деревню и стал работать в колхозе механизатором. Пил, как и все мужики в деревне. Пьяным любил подраться и однажды сел по "хулиганке" (ст. 206 УК). На один год общего режима. Как-то в бараке, после отбоя, он услышал негромко напеваемую зэками странную песню. Когда Федор услышал слова, он весь похолодел: "Значит, правду мне говорил дед Лаврентий".
Всех слов Федор не запомнил, но вот эти врезались ему в память:
… И вот в этот час, как тупая дрожь,
Проплывает во тьме тоска,
И тогда просыпается Белая вошь
Повелительница зэка,
А мы ее называли все -
Повелительница материка!
И далее:
Его утром нашли (вертухая – В. Г.) в одном сапоге
И от страха рот до ушей,
И на вздувшейся шее тугой петлей
Удавка из белых вшей…
И никто с тех пор не вопит: "Даешь!"
И смеется исподтишка
Ее Величество Белая вошь,
Повелительница зэка.
Когда Федор рассказывал мне свою историю и прочитал на память отрывки из стихотворения, на которое была положена песня, я решил разыскать эти стихи. Оказалось, что это почти поэма А. Галича "Королева материка".
Вернувшись после "отсидки" домой, Федор почти не работал, а беспробудно пил. Отец к тому времени умер от "опоя", мать – утопилась в озере. Две сестренки уехали в город, где и вышли замуж. Федор жил один все более и более опускаясь.
Однажды, на пятый день запоя, Федор увидел, как из-под кровати на него ползут белые вши во главе с Царицей. Это была огромная, величиной с голову новорожденного Белая вошь, увенчанная подобием короны.
"Что же ты меня не зовешь? – спросила она, – или я тебе не нужна, или ты сильно гордый? Вот сейчас я с тебя гордость собью! Взять его", – скомандовала Царица, и мириады белых вшей поползли по ногам, рукам Федора, добираясь до лица. Заползали в глаза, рот, уши, кусали и гадили на него!
Федор истошно кричал, в ужасе выбежал во двор, стал черпать ведрами воду из колодца (на дворе стоял декабрь) и поливать себя. Соседи, слыша истошные вопли Федора и глядя на уже обледеневавашего соседа, связали его и закрыли в бане. Три дня оттуда доносились крики, мольба о помощи, но деревенские знали, что делали. Так испокон веку в деревне лечили белую горячку.
Федору просовывали в дверную щель только кружки с водой.
Через три дня из бани вытащили Федора, он спал глубоким сном.
С тех пор Федор пить бросил совсем, но стал вести себя странно.
Разговаривая с собеседником, пристально вглядывался в небо, будто что-то выискивая. Но вопросы отвечал невпопад, иногда прерывал собеседника возгласом: "Да погоди ты!", – к чему-то прислушиваясь.
Затыкал левое ухо пальцем, будто там что-то свербило.
Ходил по деревне, размахивая руками, сердито бормоча, иногда вздрагивая, как от удара кнутом.
Однажды сосед, зайдя к Федору в избу, в изумлении увидел, что он, обложившись вырванными из тетради листками, что-то пишет.
На вопрос соседа Федор ответил, что он ведет расчет появления белых вшей. Сосед удивился, потому что знал, что образование у Федора семилетка, но когда увидел на столе таблицу логарифмов, то понял, что дело обстоит серьезно и что Федора надо везти в город в "дурдом".
Федору сказали, что везут его на консультацию к известному профессору-математику, который поможет рассчитать искомую формулу.
В наркологическом отделении, которым я заведовал в то время, Федор все время был спокоен, контактен, с критикой относился к пьянству и белой горячке, считая ее нарушением психики.
В то же время утверждал, что он является властителем белых вшей.
Царица же сидит у него в левом ухе, постоянно направляя ход его мыслей. Иногда каким-то образом Царица начинает думать за него, и он сам становится Белой вошью. После терапевтических доз нейролептиков у Федора будто бы появилась критика к своему состоянию. Он говорил, что белые вши хотя и существуют, но он к ним отношения не имеет. Теперь он точно знает график появления на свет белых вшей через кожу, так как нашел формулу, с помощью которой рассчитал график появления белых вшей.
– И когда же теперь состоится этот торжественный выход? – глупо пошутил я.
– Да сегодня ночью, ровно в 4 часа вши будут выходить из моей кожи.
– Ну, посмотрим, посмотрим, – ответил я.
На следующий день дежурная медсестра сообщила на планерке о том, что у больного (это был Федор) обнаружен педикулез (вши).
Вы можете представить себе мое состояние?
– Такого не может быть! – севшим голосом сказал я, – Это какой-то рок!
Подойдя к постели Федора на утреннем обходе, он, улыбаясь, с торжеством спросил меня: "Доктор, так кто же из нас сумасшедший?"
– Наверное, Федя, это совпадение, – ответил я и отошел к следующему больному.
Через несколько дней проконсультировав Федора с профессором, мы пришли к заключению, что у Федора психоз носит эндогенный характер, и он был переведен в психиатрическое отделение.
Вот так, дорогие читатели.
Подводная лодка
На мне, клиническом ординаторе кафедры психиатрии, лежала обязанность не только преподавания студентам курса психиатрии, но и подбора больных для иллюстраций лекций профессора.
Однажды профессор Я. Л. Виккер, заведующий кафедрой психиатрии, попросил меня подыскать больного по теме "Паранойя". Нужно сказать, что в середине 60-х годов прошлого века паранойя выделялась в самостоятельную нозологическую единицу по концепции Е. Крепелина. Современная психиатрия рассматривает паранойю в рамках шизофрении.
В одном из мужских отделений заведующая предложила посмотреть больного с паранойяльным синдромом (нозологическая принадлежность которого была неясна).
В кабинет, в сопровождении санитара, вошел пожилой человек. Я сразу же обратил внимание на его аккуратность, подтянутость, прямую спину. Волосы коротко подстрижены и уложены на косой пробор, седоватые усы-щеточки красовались над верхней губой, а больничная пижама сидела на нем, как военный мундир. Он представился, попросил разрешения сесть и стал пристально разглядывать меня. Мне показался странным этот блестящий взгляд умных глаз. Вот только один зрачок был шире другого.
Опережая мои дежурные вопросы, этот господин (про себя я так его и назвал, потому что слово "товарищ" к нему ну ни как не подходило), назвавшийся Кириллом Константиновичем, спросил меня:
– Вы, доктор, наверное, хотите узнать, как я стал лауреатом Сталинской премии?
– За какие же заслуги вы удостоились столь высокой награды?
– За изобретение подводной лодки с принципиально иным устройством. Это единственная подлодка такого класса, изобретенная мною.
– Это лодка уже создана и состоит в ВМФ СССР?
– Нет, сударь мой, чиновники и бюрократы не дали возможности построить мою субмарину, а чертежи где-то затерялись или они их спрятали. Я ведь до сих пор числюсь в списках КГБ, как неблагонадежный.
И Кирилл Константинович подробно рассказал о своей жизни.
Происходил он из древнего рода бояр Ромодановских.
Петр I, в числе других недорослей, отправил отпрыска Ромодановских в Голландию – учиться строить корабли. С тех пор и повелось, что все мужские потомки Ромодановских стали корабелами.
Отец К. К. (так я буду называть моего героя) был контр-адмиралом Управления кораблестроения при Морском министре. После Октябрьского переворота большевики, ценя ум контр-адмирала и испытывая большую нужду в боевых кораблях (вся Черноморская эскадра ушла во Францию), назначили Константина Михайловича (отца) заместителем начальника Академии судостроения (в будущем знаменитый ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова).
Старший сын Кирилл, избрав отцовский путь, окончил эту академию в 1926 году по факультету проектирования и строительства подводных лодок.
Кирилл обладал незаурядным умом, был красив истинной мужской красотой, пользовался неизбывным успехом у женщин, сверкал остроумием. Был горд и независим, на многих своих сослуживцев смотрел свысока (он был одним из немногих, не скрывавших своего дворянского происхождения), за что особой любовью с их стороны не пользовался. Работал в той же академии, а когда отец умер, то Кирилла назначили в секретное ЦКБ-18, занимавшееся проектированием подводных лодок.
В 1941 году Кирилл имел неосторожность поделиться с близким товарищем мыслями о том, что немцы обладают техникой совершенней нашей и, что их трудно будет победить. На следующий день Кирилла "забрали", дали 10 лет лагерей по ст. 58 УК.
Вначале он валил лес в Мордовской тайге, а с 1945 года "сидел" в "шарашке" (секретные конструкторские бюро, созданные Л. Берней) – ОКБ-196. В 1946 году ОКБ-18 и ОКБ-196 слились воедино. В 1951 году Кирилл, отсидев "от звонка до звонка", остался работать, но уже "вольняшкой" в КБ-18. После развенчания культа Сталина в 1956 году, Кирилл, почувствовав свободу, стал всем знакомым говорить, что он Лауреат Сталинской премии за изобретение подводной лодки, что изобретение его украл некто Манишер Б. С. и присвоил себе. Несколько раз Кирилла вызывали в КГБ и делали внушение. Кирилл писал письма в ЦК КПСС, Совмин, Министерство Морского флота, в которых доказывал свой приоритет изобретения.
Ничего не помогало. Поскольку деятельность ЦКБ-18 была строго засекречена, то никакие материалы в свободное обращение не поступали.
В 1958 году Кирилла под благовидным предлогом послали военпредом на один из оборонных заводов в г. Омск. Здесь Кирилл уже в звании каперанга (капитан первого ранга) появлялся на службе в морской парадной форме и обязательно при кортике, чем вызывал изумление, восхищение мальчишек и представительниц прекрасного пола. На морском мундире с золотыми галунами красовались два ордена – Ленина и Трудового Красного Знамени. Конечно, в таком "прикиде" перед Кириллом раскрывались все двери.
К своим обязанностям военпреда К. К. относился добросовестно. Но в коллективе большой симпатией не пользовался из-за своего высокомерия и нескрываемого снисхождения к окружающим.
К. К., не стесняясь, рассказывал о своих заслугах, лауреатстве, чем вызывал потаенные насмешки. Открыто никто не ставил под сомнение его утверждения, боясь гнева К. К.: его язвительный тон, уничтожавший сомневающегося, был пострашнее вспышек гнева с оскорблениями и руганью. Все уже было привыкли к этим странностям и чудачествам "барина", как за глаза звали К. К., как однажды вызывает его в кабинет начальник I отдела завода (КГБ в миниатюре).
В кабинете сидел еще один человек, назвавший себя полковником КГБ.
К. К. понял, почему КГБ не оставляет его в покое.
Дело в том, что неделю назад каперанг направил в ООН и Комитет по Нобелевским премиям письма, где заявлял о своем изобретении и обвинял Советскую власть в том, что этому изобретению не дают хода, потому что оно было украдено упоминавшемся выше Манишером Б. Н. Беседа с К. К. была длительной, и невдомек было ему, что в соседней комнате сидел и все слышал мой коллега психиатр.
После окончания беседы полковник КГБ сказал, что его сейчас повезут на консультацию в психиатрическую больницу. К. К. оказал яростное сопротивление, но был связан и помещен в надзорную палату.
Первые несколько дней К. К. не держался места, кричал, что все поплатятся за совершенное над ним насилие. Требовал прокурора. Но после проведения терапии нейролептиками стал безынициативным, вялым. На свидании с женой тайком пытался передать с ней письмо в Европейскую комиссию по правам человека.
К. К. был поставлен диагноз: психопатия паранойяльно-кверулянсткого круга, а на его медицинской карте стояло обозначение С.О. (социально опасен).
С таким диагнозом на оборонном заводе было работать нельзя, и московское начальство, учитывая пенсионный возраст и выслугу лет, отправило каперанга на пенсию.
Выйдя на пенсию, К. К. не оставлял своей "писанины", на нее никто не обращал внимания до той поры, пока он не написал письмо в КГБ о том, что находится под наблюдением ЦРУ. В КГБ он рассказал, что последний месяц видит за собой слежку, ночью раздаются непонятные телефонные звонки, однажды даже услышал голос: "Он дома, начинаем".
Все это неприятно действовало на нервы. Но не такой был К. К. человек, чтобы не постоять за себя. Он стал носить с собой "наган", подаренный его батюшке военным министром еще в 1900 году, но в отличном состоянии. Однажды, возвращаясь с прогулки, увидел за собой мелькнувшую тень. Резко обернувшись, он заметил какого-то человека, спрятавшегося за углом дома. К. К. выхватил револьвер и, забежав за угол дома, выстрелил в убегавшую фигуру.
Следствие и суд, усматривая заслуги К. К., квалифицировали преступление К. К. как убийство по неосторожности ("агент ЦРУ" оказался обычным бродягой), признал его невменяемым и определил меры медицинского характера – принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа.
Вот таким Кирилл Константинович и предстал передо мной.
На лекции он охотно рассказал студентам о своих злоключениях, заявлял, что он изобретатель мирового значения, и что его можно поставить в один ряд с капитаном Немо с его "Наутилусом".
Сейчас он занят разработкой глубинного батискафа, в котором собирается опуститься на дно океана и найти Атлантиду. Эти нелепости вызвали замешательство моего учителя, и он после лекции меня спросил, а вы заметили у К. К. симптом Арджиль-Робертсона (патогномоничный для сифилиса) и анизокорию (разная величина зрачков). А какова у него реакция Вассермана (на сифилис)?
– Реакция Вассермана-то отрицательная, – ответил я, – но действительно это клиника: бредовые идеи величия, изобретательства, неустойчивый аффект, отдельные галлюцинации, бред преследования – все это не укладывается в рамки паранойяльной психопатии, хотя с этого вся психопатология и началась.
Может быть это "немой" прогрессивный паралич в его экспансивном варианте?
– Но ведь нет заметного интеллектуально-мнестического снижения.
С тех пор К. К. часто выступал и перед студентами, и на обществе психиатров. Через год он скоропостижно скончался в больнице.
Патологоанатомическое заключение гласило, что смерть наступила в результате обширного кровоизлияния в вещество мозга.
Через два года после смерти Кирилла Константиновича на кафедру пришел сын покойного и принес оттиск из журнала "Морской сборник" за 1971 год, где были опубликованы рассекреченные документы. В них в частности говорилось: "Сталинской премией II степени в 1948 году награжден коллектив ЦКБ-18 за изобретение подводной лодки с принципиально новым механизмом действия, в том числе А. К. Назаров, К. В. Трофимов, Б. С. Манишер, К. К. Ромодановский и др.".