О Валентине Чеботаре в селе говорили неохотно, с оглядкой, словно о человеке, связанном с нечистой силой. Появился он в Лядовенах, будто бог из машины. Непонятно как и откуда. Вроде бы РОНО направило, однако заявки на географа из здешней школы в Рышканы не поступало. Значит, кому-то это очень надо было, но ведь с начальством не спорят. Поворчали педагоги да и умолкли. Тем более что часовая нагрузка у пришельца оказалась неполной. И все равно на него поглядывали косо, а больше прислушивались к его речам. Впрочем, говорил он мало и все как-то иносказательно, за обычными словами скрывался туманный подтекст. На языке актеров это называется: "Играть с кукишем в кармане". У сельчан было свое мнение: географ - сексот, кагэбэшник. Но оказалось, что их залетка совсем из другой "оперы".
Однажды Чеботарь зашел к секретарю парткома колхоза Н. Ф. Сажину и доложил:
- В Лядовенах, точнее, в селе Стрямбэ, создана ячейка народного фронта Молдовы.
Николай Федорович уточнил:
- И кто ж у вас председатель?
- Он перед вами.
- Ну и как будем сотрудничать?
- Нет, намерены бороться с вами.
Такая была сделана заявочка. Но никто не торопился в мятежный стан. В ячейке состояли трое уголовников, отсидевших полный срок за разбой, крупный растратчик из сельпо, да двое наркоманов, помешавшихся на рок-музыке и состоявшие в переписке с авторитетом из Би-би-си Севой Новгородским. Лядовяне называли их "кучкой обиженных". И относились со смешанным чувством сожаления и презрения. А вместе с тем и с предосторожностью: кабы шкоды какой не натворили. Что потом с придурков взыщешь?
Безо всяких с моей стороны усилий в доме Стойко тоже зашла речь об "обиженных". Это было сразу после рыбалки. Скорей всего бадя Михай настроил.
Во время завтрака домоправительница Надя присела у стола, налила себе чаю и вроде бы как некстати вклинилась в мужской разговор, обронив:
- Падалица по весне становится злым сорняком, - и не ожидая встречного вопроса, поведала "житие" местного чудака Цуркана.
Когда Миша достиг совершеннолетия (1938 г.), сельское общество выделило ему земельный пай: живи, хозяйствуй! И как же новоявленный господарь поступил? Пошел в банк и заложил всю усадьбу - до порога - за кругленькую сумму. Называли точную цифры: тыщу лей. Полагали, что парень мельницу с крупорушкою приглядел или же намерен нуждающимся хозяевам денежки за приемлемый процент (в рост) отдавать. Разбогатев, оженится и сам, глядишь, добрым хозяином станет.
Так люди думали. А как же Цуркан достоянием распорядился? Однажды до восхода солнца запряг в каруцу дядиного мерина и потрусил за 150 верст в Черновцы, на ярмарку. Долго его не было. Наконец явился. И не с пустыми руками. Привез парень из города великолепного павлина, граммофон с ослепительной трубой, и к нему большой ящик с музыкальными пластинками. Капитал родительский ухлопал на чепуху.
Так и не стал Цуркан хозяином: чудил и прозябал. Когда же в селе колхоз организовался, ходил на разные работы по случайным нарядам. К серьезному труду душа не лежала. Со временем определили Мишаню (в молодые-то годы) сторожем на овечьей кошаре. Там и просидел до седых волос.
Не иначе как злой рок довлел над родом Цурканов. В мир не вышли из них люди путевые. Самым дееспособным оказался внучатый племяш Аурел. Но и его занесло: примкнул к ячейке Чеботаря. Стал правой рукой командора.
Всю их брашку называли баламутами.
В школу меня по-прежнему тянуло. Не ради интервью с географом. Просто хотелось услышать его голос, заглянуть в глаза.
На первом этаже учебного корпуса стояла пыль коромыслом. Во всю хозяйничали строители. На втором этаже было тихо. В конце длинного коридора маячила фигура технички со шваброй.
- Бог помощь.
- Мулцемеск (спасибо). Вам того же.
Мысленно я посочувствовал неутомимой труженице. Одна на всю Авгиеву конюшню, сюда же впору Геракла звать. Жрица чистоты понятливо улыбнулась:
- Да тут сегодня полсела побывало: и родители, и ученики, и учителя. Классы убраны. Мне самая малость осталась.
- Я Чеботаря ищу. Он был здесь?
- Нет. Он же у нас в отъезде. В командировке по партийной линии. - И уточнила: - Ну как от их фронта.
Село все знает!
- А я хотел с Валентином Ивановичем познакомиться.
- Он теперь отсюда далеко, в Бухаресте. Повез молодых ребят туда на курсы.
- На механизаторские что ли?
Тетя от души расхохоталась. Смех вышел раскатистый, задорный. Невзрачная фемея (женщина) на глазах вдруг помолодела лет на пятнадцать.
- Механизаторские! Тоже скажете. Нет, там, люди говорят, проходят науку бойцовскую.
- Как это понимать?
В агатовых глазах кодрянки (жительница Кодр) погас лучик-огонек, на лице возникла непроницаемая маска. Еле губы разжала:
- Понимайте, как хотите.
- И кем же они оттуда возвратятся?
- У них самих спросить вам надо.
Все. Источник информации окончательно иссяк. Оно и понятно. Я тут залетка случайный: записал и уехал. Ей же тут со своими жить, хлеб-соль делить. И все же с миру - по слову, глядишь, вырисовывается картина.
Не трудно было догадаться, что отношение к учителям в Лядовенах старозаветное, увижетльно-покровительственное.
- Они же наших деток учат, - сказала продавщица местного ГУМа, волоокая Веруца, у которой дома четверо сорванцов.
Разговор происходит у длинного прилавка, в ожидании товара. От нечего делать в нем приняла участие почти вся очередь. Вспомнили, как в голод (1946–1947 годы) по селу собирали "месячину" - еду для поддержки учителей. Жалкие узелочки или мешочки с картошкой, кукурузной мукой, орехами, фасолью складывали в дальнем уголке раздевалки. А уж педагогический совет по своему усмотрению распределял дары персонально.
- Жили очень трудно, но честно и благородно, - потупясь, молвила селянка, повязанная темным платком, из-под которого выбивались ослепительно седые волосы.
- Что верно, то верно, - охотно подтвердила одних лет с ней соседка, рыжая от хны.
Все кивали, поддакивали, повторяли одно и то же:
- То так. Истинно так.
- Да и сейчас колхоз для педагогов ничегошеньки не жалеет, - расширила "вопрос" практичная работница прилавка. - И за свет, и за газ, и за топку, и за квадратные метры советское общество плотит. Говорят: "Мало".
С другого конца торгового зала голос подала продавщица табачно-водочного отдела, красивая и бойкая хохлушка.
- Наш Валентин Иванович не раз побывал за этой за границей. Во Франции, рассказывал, ихние учителя получку против наших имеют раза в четыре большую. Не говоря уже о том, что в ихних магазинах дехвицит лежит навалом.
Тихо-тихо в зале стало. Было слышно, как жалобно жужжала, умоляя о спасении, застрявшая в паутине муха. С другого конца очереди несмело вякнули:
- В Париже, говорят, кур доят.
Поднялся галдеж.
- Поразвелось этих туристов!
- Они нырнули - вынырнули. Да домой. А что видели?
- Витрины их ослепили, они от света и обалдели: "Ах да ах!
- Как те дикари.
- Пожили бы "в гостях" подольше, может, и узнали б почем за кордоном фунт лиха.
Время от времени в магазин заходили люди. Нерешительно спрашивали: "Хлеб еще не привозили?" Некоторые оставались, пристраивались к очереди и скоро подключались к разговору.
Снова всплыло имя Чеботаря.
- И чего оно Валентина Ивановича так тянет за Прут?
- Географ. Изучает планету. Все по делу, - хитро подмигнув, отозвался единственный в очереди мужчина, одетый в перепачканную известкой и краской робу.
- Не географ он, а хамлет в натуре, - выкрикнули из середки.
Почему Хамлет? От Гамлета или же Хама? И вообще, какой смысл вкладывался в сие слово? Так и осталось для меня загадкой. Но очередь отреагировала: взорвалась от смеха. Когда шум и гам улегся, стоящая радом со мной женщина с печальным лицом произнесла:
- Оставил бы он наших мальчиков в покое.
Сказано было не для меня одного, а на общее восприятие. Чувствовался подтекст: дескать, придержите, бабы свои языки, потому как мы тут не одни. И безо всякого перехода громко заговорили о погоде. Многие боялись, кабы дожди не помешали уборке, другие, напротив, желали осадков, потому как пропашные культуры истосковались по воде, кому-то же было "все едино", лишь бы на земле царил мир и порядок. А быть тому или нет - вроде как зависело от какого-то Хамлета. Каково, а? Чувствовалось, что с этой личностью в селе были связаны некие темные дела. Да и сама личность была окутана покровом тайны.
ХАМЛЕТ
По телевизору показали уличный скандал в центре столицы. Среди дебоширов и забияк лядовчане узнали своих ребят, учившихся в одном из кишиневских ПТУ. Несколько дней село находилось в оцепенении. "Новость" открыто не обсуждалась, но у всех не выходила из головы.
Первым не выдержал С, отец одного из "героев" скандальной телехроники. Тайком отправился в столицу. Нашел свое чадо в одном из притонов народного фронта. Обманом - под предаюгом болезни матери - увез балбеса домой. По приезде, без лишних слов и объяснений, с помощью двух старших сынов выпорол искателя приключений своим, еще не потерявшим крепости армейским ремнем. И уже после "экзекуции" сели за обеденный стол. Первый тост огласила мать:
- Простим друг друга!
А село гудело как потревоженный улей. Открыто говорили, что учитель географии - ярый враг советской власти. И конечно, это не "самородок", кем-то сюда заброшенный. И эта ненависть у него в крови. Перешла же от родителя, который воевал в одном отряде с изменником Родины - Бандерой. Но ушел от расплаты, замаскировавшись под несчастного пленного. Пришлось все же срок отсидеть. Честным трудом искупил вину перед Отечеством. Такова версия. Вот и тут поговорка Надежды вполне подходяща: "Падалица по весне - тот же сорняк". Да, вишь, и сорняк кому-то сгодился.
Гуляя по селу, опять повстречал участкового. Попа признал меня первым. Первым подал мясистую, похожую на озерного карася, ладонь.
- Если не против, можем и рыбалку с костерком организовать в свободное от дежурства время.
- Сочту за честь. А кто будет в компании?
Блаженно улыбнулся:
- Назовите сами состав. Явятся все. Иные и с приводом.
Мне показалось, что Попа на что-то намекает. Упустишь момент - потом ведь пожалеешь. И я открыл карты:
- Хотелось бы с Чеботарем пообщаться в непринужденной обстановке.
- Валентином? Разговаривать с этим человеком, все равно что, извините, говно жевать.
- Намекаете: он неинтересный, пустой?
Доброхот мой нахмурился:
- Гадкий и очень скрытый. Вещь в себе, как учили нас великие классики. - И вдруг улыбнулся во всю ширь щербатого рта: - Пройдемте!
Думал я, что меня ведут в служебный кабинет. Миновали сельский совет. Обогнули торговый комплекс. Через задний двор вошли в какое-то помещение и долго спускались по шатким ступенькам. Один поворот, другой, третий. Сама собой открылась боковая дверь, в проеме обозначилась мешковатая фигура. Мы перешагнули высокий порог. Дверь за нашими спинами самостоятельно захлопнулась и одновременно задвинулся тяжелый засов.
Если честно, было малость жутковато. В последний момент подумалось: не в западню ли террористов я угодил? Тогда уже такие происшествия случались. На сей раз обошлось. Мы попали в склад сельпо. Вокруг громоздились ящики с бутылками, бумажные крафт-мешки. Сквозь запыленные стекла рам слабо пробирался тусклый свет, хотя на дворе во всю сияло августовское солнышко.
- Чего у вас новенького? - как из пивной бочки прозвучал начальственный бас участкового инспектора.
Человек в сером засаленном халате без подобострастия, почти одновременно подал нам свои руки. Важно сказал:
- У тебя, товарищ участковый, чутье настоящего сыщика.
Что следовало понимать как тонкий комплимент, на который тут же последовал соответствующий ответ:
- Вы все у меня вот где, - и Попа выразительно хлопнул себя ладонью по левой груди. В подтверждение извлек из кармана пухлый блокнот. Повертел им в воздухе. На человека в сером халате это не произвело впечатления. Возможно, номер с блокнотом был продемонстрировал скорее для меня. Служка же действовал в соответствии со своей ролью:
- Есть новость. Сегодня, ровно час назад с базы доставлено долгожданное. Пофтим! (прошу), и словно маг выставил на колченогий стол сверкающие позолотой бутылки. - Херес яловенский. Из английского экспорта. Перехвачено пара-тройка ящиков.
- Вот это я люблю, - просто, без выкрутас молвил представитель власти. - За что пьем?
- Как всегда - за дружбу.
- Успеется. На днях был я в компании с первосвященником. И услышал в его устах такие слова. Короче, тост поповский. "Прими, Боже, не за пьянство, а за лекарство. Ибо не пьем, а лечимся. Не через день, а каждый день. Не по чайной ложке, а по чайному стакану. Да разольется влага чревоугодная по всей периферии телесной. Аминь". Как складно, Георгий!
- Красиво и умно.
Каждый по-своему прочувствовал великолепную влагу. Долго молчали. Опорожнив стакан, Попа спросил:
- Географ не заходил?
- Тыщу лет уже не был.
- А дома ночевал. Чуть свет смылся. - Машинально поправил козырек фуражки. - Я его в любой момент могу взять, но пока что команды нет, понимаешь.
- Он как челнок носится, туда-сюда. А повадка у него, как у матерого волка: вблизи своего логова овечек не трогает.
- Корреспондент им интересуется.
- Он стоит того. После него хочется руки с мылом вымыть и за одно горло сполоснуть.
Попа в улыбке осклабился:
- Еще что там новенького?
- Имеется для другого раза. На коньяк у меня сегодня нет настроения. Может, опять того же, если товарищ, - кивок в мою сторону, - не возражает. Такое питие как раз для нас. В Англии, говорят, мужчины созревают для хереса только после сорока. А женскому полу он вообще противопоказан. Для них - мадера и коньяк с лимоном.
- Ну, теперь - за дружбу!
Опять, не торопясь, опорожнили стаканы. Для проформы закусили молодой брынзой, которая оказалась среди бумаг в кожаной планшетке. И это было так кстати. Господа гурманы, имейте в виду: яловенский херес требует не рокфора, как предписано, а молодую молдавскую брынзу. И непременно летнюю, а не весеннюю.
Пока мы в подвальчике прохлаждались, в колхозной конторе раздался телефонный звонок из Москвы. Я оставил стакан недопитым, побежал на зов. На другом конце провода послышался строгий голос редактора, с ноткой укоризны:
- Кончай свои хождения по Бессарабии. И так там засиделся.
ТА ЖЕ ТЕМА ПОД ИНЫМ РАКУРСОМ
В самолете, по пути в Москву, до меня дошло. Школьный учитель Чеботарь совмещал педагогику с деятельностью, несовместимую со школьной программой и наказуемую Уголовным кодексом. Тому есть более точное определение: подрывная деятельность, направленная на свержение существующей в стране законной власти и государственного строя.
Фу! Как грубо, неинтеллигентно звучит. Разумеется, можно было бы подобрать более обтекаемые слова, используя иностранную лексику. Но суть была бы прежней, а "деятельность" (не по-российски, по-русски говоря) подлой. В старину таких профессионалов презренно называли сводниками.
Как низко пал учитель. Собирал по округе ребят призывного возраста и под видом первичной армейской подготовки прямиком гнал на "ту сторону" через Прут. Был и другой вариант: лагерные сборы в самой Молдове, по линии ДОСААФ. Новобранцев размещали в турбазах, пансионатах, в городских общежитиях. Кормили-поили до отвала. Одновременно шла политическая обработка. "Курсантам" внушали отвращение к советской власти. Аргументы были пещерно-примитивные, но с гадскою начинкой.
Случай свел меня с боевиком первого набора, студентом-первокурсником Кишиневского сельхозинститута Виеру. Был он комсомольский активист, немного, по его словам, любитель риска и приключений. Потому и записался в "отряд". Но ко всему, что там происходило, относился без рвения, а как бы с затаенным юмором.
Группу возглавлял дядька-пахан, рецидивист, из отсидевшей шпаны. Были и афганцы, которые по глупости на чем-то обожглись, на чем-то попались. Ребятня к ним льнула, словно зернышки к колосу. "Няньки", надо отдать должное, умели баланду травить. Материал же - подножный, бросовый, с гнильцой, но шел как чистый верняк. В действительности же мура.
Курсанты, разинув рты, слушали: Чиновник № 1 - первый секретарь ЦК Компартии Молдавии Гроссу живет как барин. У него квартира из пяти комнат. (Сопоставьте теперь хоромы нынешних буржуев и администраторов даже отнюдь не высшего разряда.) Еще один "кричащий факт": того же Гроссу обслуживают два автомобиля черного цвета. И зарплата у этого коммуняки аж семь тысяч рублей. (Сравните с теперешними доходами наших олигархов, их подручных и чиновников средней руки. Счета их ломятся от вкладов, а собственность (недвижимость) разбросана по всему миру.)
На уши молодых парней вешалась и спецлапша. Коммуняки, дескать, лохи. У них и понятий нет о правильной жизни. Выступают против секса на экранах ТВ, в кино. (В то время на Западе во всю полыхала сексуальная революция.) Опять же большое начальство ни фига не смыслит в модной одежде, хочет, чтобы и молодежь ходила в отечественном шмотье. По той же причине не пропускают через границу жвачку, пепси и кока-колу, гоняют валютчиков, запрещают доллары. Короче, никакой свободы. Сплошной ГУЛАГ.
Приправленную дурманящими специями идеологическую похлебку стряпали психологи-повара из спецкухни ЦРУ. И мы то месево по простоте души своей хлебали. Да так увлеклись, не можем до сих пор взять в толк, что под видом общественного переустройства (перестройка) нас втянули в великую гражданскую войну между собой. Она вроде бы тихая, на самом же деле еще более кровопролитная, жестокая.
Не будем голословными, обратимся к цифири. За отсчет возьмем последний год Великой Отечественной Войны, 1945-й. По строгой статистике, тогда народилось 2 миллиона 69,8 тысячи младенцев, в то же время на полях сражений и умерло (своей смертью) 1 миллион 320,8 тысячи граждан. В итоге, прирост населения составил 749,6 тысячи человек.
Что же мы имеем на весах истории теперь? Всем известно, что сегодняшний демографический баланс у нас отрицательный. До сих пор ежегодно мы теряли по миллиону (округленно) сограждан. В 1991 году в России насчитывалось 150,8 миллиона граждан. К 2000 году стало 145,3 миллиона.
Но статистика нагло лжет в угоду своим хозяевам. Ведь за этот временной отрезок на территорию Российской Федерации перебралось из бывших республик Советского Союза около восьми миллионов человек. Однако о том молчок! Какая тут хитрость? Ежели не считать пришлых беженцев, "естественная убыль" населения Отечества была бы не пять, а все тринадцать миллионов душ.