Встревожились конгрессмены США. Засуетились наши толстосумы-олигархи. В экспресс-режиме работала двухсторонняя дипломатия. К нам из-за океана ринулись посланцы (эксперты, консультанты, эмиссары) с чрезвычайными полномочиями. Наши "дьяки и бояре" как челноки мотались то в Вашингтон, то в Брюссель с отчетами о проделанной работе. Нашлось дело и "царю Борису" Наученный заморскими имиджмейкерами, наш дед, аки Карабас-Барабас, на потеху электората ударил на сцене ДК еще тот степ. Танец в прямой трансляции показали все-все телевизионные каналы. Закончив танец, наш "непредсказуемый", еле ворочая языком, изрек: "Братья и сестры! Давайте на сей раз проголосуем не умом, а сердцем". И упал на руки телохранителей.
И что вы думаете: народ снова поверил лицедеям.
Вся эта путаная мешанина вихрем пронеслась в моей башке, будто на точечном телеэкране, породив вполне логичный вопрос:
- И что же хотели вы тем самым сказать?
Лицо Михаила Ивановича вдруг стало каменным. Я понял, что это конец разговора. Разом поднялись из-за стола. Сухо пожелали друг другу спокойной ночи.
Будто "на автомате" поднялся я в свой номер, потеплее оделся и вышел перед сном проветриться на свежем воздухе.
Погруженный во мглу старый парк казался загадочным. От первого снега не осталось и следа. Но в последние часы воздух опять успел накалиться морозом. В причудливом свете фонарей он искрился звездной пылью, которая на одежде и приятно щекотала лицо.
Был у меня любимый уголок. В окружении вековых лип стояла двухэтажная ротонда "времен очаковских и покоренья Крыма". Под куполообразной сферой, поддерживаемой восемью коринфскими колонами, возвышалась статуя Аполлона Бельведерского. Напротив скамья для бесед и раздумий.
Словно магнитом меня сюда потянуло. Не дойдя до заветного поворота с десяток шагов, почуял в темноте чье-то присутствие.
Немного погодя раздался знакомый голос:
- Опять добрый вечер.
Тут я взял инициативу на себя, предложил подняться наверх.
Боясь вспугнуть очарование, минуту-другую молча наблюдали за снежной феерией. Сам повелитель олимпийских муз дирижировал видением, заодно и нашими мыслями.
Лично меня терзал вопрос, отчего резко прервалась наша в общем-то дружественная беседа? Только-только подошли ведь к главному. Убоялись глубины и того, что с ней связано? Не исключено, что люксовый номер прослушивался.
Михаил Иванович первый нарушил молчанку. Как ни в чем ни бывало повторил сказанное:
- За спиной путчистов стояла третья сила.
Непроизвольно с моего языка сорвалось:
- И что вы хотите сказать?
- А то, что для СССР 19 августа - черный день, как 8 мая 45-го для Германии. Мы проиграли величайшую из войн за всю мировую историю. Как говаривали в старину, осажденная крепость пала без боя.
Я процитировал чужую остроту:
- Крепость - не дама. Крепости сами не сдаются, чаще всего их сдают предатели.
- Истинно так.
- Свершилось величайшее злодеяние, которое…
Как ни силился, не мог подобрать я подходящее слово. Обычно от сильного волнения теряю дар речи.
Выручил генерал:
- Понял вас, - обронил он, глядя в сторону. - Однако победителя не судят.
Не то хотел я сказать. Тем временем мысль вроде бы оформилась и нашлись подходящие слова:
- По-вашему, значит, они победили. Но какой ценой? Вы забыли девяносто первый и то, что ему предшествовало. Нас охмурили, нас ложью опутали. Был сеанс многолетнего гипноза под руководством лысого Воланда с дьявольской отметиной на черепе.
Кажется, я кричал не своим голосом, тогда как Михаил Иванович был спокоен, невозмутим. Держался как опытный профессор у постели мятущегося в бреду больного.
Будто издалека доносились слова:
- Вы похожи на лоха, проигравшего уличным наперсточничникам содержимое своего кошелька. Конечно, жаль честно заработанных денег, но вы же сами встряли в игру, своими руками ставили на кон большие купюры.
За какие-то полчаса единомышленник преобразился до неузнаваемости. Мне захотелось спуститься вниз и уединиться в своей коморке. Я не умею скрывать мысли: они отражаются на лице. Генерал же, похоже, ко всему прочему был еще и неплохим физиономистом. Доверительно, лекторским тоном молвил:
- Военная наука, доложу я вам, состоит из трех разделов: стратегия, тактик и военная хитрость. Последнее - это отнюдь не только действия по широкомасштабному, так сказать, командному плану, а и всевозможные фронтовые уловки. На войне все хитрят - от маршала до рядового Василия Теркина. В годы Отечественной войны да и после большой популярностью пользовался кинофильм "Беспокойное хозяйство". Сюжет комедийный, но вполне жизненный.
- Ну как же, как же, смотрел раз десять. Там простоватый и влюбленный старшина командовал женским взводом на ложном аэродроме, где базировалась наша эскадрилья бутафорских истребителей. То была натуральная фанера на колесах, вручную тягали с места на место тросами. Немцы же полагали, что самолеты всамделишные, изо всех сил бомбили "объект".
- А настоящий аэродром был в стороне, целехонький. В результате дивизия решила важную тактическую задачу на большом участке фронта.
- Кино, - отмахнулся я.
Генерала нельзя было остановить.
- Военная хитрость, - продолжал он, - сродни военному творчеству. Народы разных стран слагали замечательные былины, мифы, песни. Едва ль не самая популярная - о троянском коне. Думаю, у вас не хватит дерзости осудить оригинальный план Одиссея?
- Красивая сказочка.
- Вы рассуждаете филологически. Но ведь есть объективные, незыблемые, законы природы, есть формулы математические, физические, биологические, есть строгие правила небесной механики и т. д. Наряду с этим существует и ратное дело - со своей теорией, научной подоплекой. Да, это в своем роде искусство, замешанное на человеческой крови. Не зря же возникло выражение: театр военных действий.
Чувствовалось, генерал был не махровый штабист - настоящий интеллигент, философ, мыслитель. Так что с компаньоном мне в санатории повезло. Снова из спорщика превратился я в покорного слушателя. Да и речь, действительно, шла о любопытном, поучительном, подчас забавном.
Сколько тысячелетий человечество воюет, столько же беспрерывно дебатируется вопрос о мере жестокости, о пределах коварства противоборствующих сторон. Наряду с доблестью, храбростью превозносилось благородство, милость к падшим. При всем том широко и вольно трактовалось понятие "военная хитрость". То бишь реализация на поле сражения определенных тактикостратегических установок.
Мой генерал прямо-таки парил во времени, легко перемещался из века в век, из эпохи в эпоху, рисуя будоражищие воображение батальные сюжеты.
Ничто не проходит бесследно. В закоулке мировой истории затесалось имя Луция Марция, римского легата. В ходе затянувшейся войны с македонским царем Персеем пошел он на хитрость: затеял переговоры о своей капитуляции. Тем самым выиграл время и, переформировав полки, привел войско в боевую готовность. В итоге разгромил ненавистного противника. Гордый возвращался Марций домой, мечтая о лавровом венке. Но вместо триумфа ждал его позор. Старцы-сенаторы, верные нравам предков, осудили тактические действия своего военачальника, заявив, что взял он верх не силою, не доблестью, а коварством. Потому с побежденными был подписан мир на почетных для него условиях.
В ряде так называемых варварских стран вступающие в войну стороны заранее обнародовали свои силы, количество и качество вооружения. Флорентийцы, как свидетельствуют хроники, за месяц до начала военных действий ставили противника в известность о своих намерениях. Того же правила держался и киевский князь Святослав. Его знаменитый клич: "Иду на вы!" был, бесспорно, грозен, но и полон благородства.
Однако не все и не всегда поступали честно, праведно. Частенько смущал военачальников лукавый. Им тоже нашлось место в летописях. Жил-был в средние века генуэзский герцог Клемен, сочетавший в душе свойства льва и лисовина. Но главное - считал себя патриотом. И был уверен, что любые действия во благо родины оправданны: не подвластны ни толкованию сограждан, ни суду божественному. Как-то, затеяв войну с аргивянами за спорные земли, Клемен никак не мог одолеть соседей, хотя в несколько раз превосходил числом. Тогда герцог составил вероломный план: склонил противника сделать перемирие на семь дней. А напал на третью ночь, когда вражеский лагерь был погружен в глубокий сон. Свой нечестивый поступок Клемен мотивировал тем, что в договоре дескать, ни словом не упоминалось о ночах. По свидетельству историков, боги покарали победителя аргивян. Вскоре он стал жертвой дворцовых интриг.
Между небом и землей сидели два полуночника. Со стороны могло показаться: идет то ли киносъемка в натуре, то ли спектакль под открытом небом, как это нынче модно.
Давно минувшие события трогали душу не меньше, чем чеченская хроника. Я переживал за коварно обманутого Персея, в то же время жаль было герцога Клемена. Поистине трагикомический эпизод имел место в Арденах, при штурме крепости Динан. Доверчивый сеньор Роммеро вышел из крепости для ведения переговоров. Пока он разглагольствовал на стене бастиона, подкупленные предатели впустили врагов в запасные ворота. После чего вопрос "кто кого?" решился сам собою.
Уже немало пожив на белом свете, пришел я к выводу, что зло неотвратимо наказуемо. Как ни изворачиваются лиходеи, как ни юлят, ни притворствуют, - кары не миновать. Расплата будет не мирская, так небесная - в виде череды несчастий, бед, неизбывной тоски, душевных мук. Иной отпущенный судьбою век как будто проживет безнаказанно. Тогда вина автоматически переходит на весь его род. За преступления расплачиваются отпрыски. Чада, внуки, правнуки часто не ведают, за что они, несчастные, страдают.
Мысли наши с генералом порой линейно совпадали, то, пересекаясь, расходились и бесследно забывались. Однако, чувствовалось, мы не дошли до главного. Ходили кругами. В словесах растворился главный предмет разговора - тема предательства, которая поначалу нас свела, сблизила, - как нынче выражаются, заколебала, - и под конец вознесла к Аполлону. Надо признать, в соседстве с олимпийским божеством смягчились наши сердца.
В некий момент меня озарило: Михаил Иванович ушел от классовой идеологии. Крах СССР и то, что "процессу" предшествовало, рассматривал сквозь призму мирового разума, как попустительство небесной канцелярии. В союзники генерал взял Вольтера, вернее, героя вольтеровской повести - Задига. Это был роковой неудачник. Доведенный страданиями и мытарствами до отчаяния однажды он возроптал. Явился ангел и попытался его умиротворить, сказав: "Нет такого зла, которое не породило бы добра". В ответ несчастный изрек: "Пусть же Всевышний сделает так, чтоб в мире совсем не было зла, а только добро, добро". (У кого у нас, грешных, при тяжких обстоятельствах не возникает подобная мысля!) Вот что ответил ангел Задигу: "Тогда этот мир был бы совсем другим, где связь событий определял иной премудрый порядок". Далее следовал вывод: довольствоваться надо тем, что человеку дано, что он имеет.
Мы с генералом ушли в схоластические дебри, рискуя в эту ночь глаз не сомкнуть. Пора уж было спускаться с поднебесья на грешную землю.
К спальному корпусу возвращались молча. Нервы были натянуты до предела, как после крупного проигрыша в рулетку.
К затяжным паузам своего приятеля я уже успел привыкнуть, так что внутренне приготовился к молчанке. На перекрестке вдруг почувствовал у плеча прикосновение, за которым последовала прерывистая речь:
- Боюсь, у вас сложится обо мне превратное мнение, как о человеке, лишенным духа патриотизма.
- Ну вы уж слишком.
- Да-да, основание есть. Опять же чужая душа - потемки. Еще можно подумать, будто я желаю поражения своему Отечеству.
- У вас нервы шалят.
- Как раз я спокоен. И пора всем нам признать как объективную реальность, как непреложный факт, что коммунисты…
Последовала продолжительная пауза. Мы как по команде замедлили шаг, остановились друг против друга. Рубая ладонью морозный воздух, товарищ митингово выдал:
- Пора бы уж признать, что коммунисты, то есть мы с вами, реально проиграли сражение на одной шестой части суши земного шара.
От громогласия всполошилось дремавшее на деревьях воронье. Послышались шорохи, недовольное кряхтенье. На этом фоне явственно прозвучал гортанный возглас старого ворона:
- Тр-р-рах! А-х-х! Кр-р-р-ах! Бр-р-р!
Мне показалось, было во всем этом нечто сказочное. Генерал же не обращал внимания на карканье вещих птиц. Продолжал, как ни в чем не бывало, спокойно, размеренно, взвешивая на невидимых весах каждое слово:
- Сопротивление бесполезно. Нецелесообразно со всех точек зрения. Только множим потери на той и нашей стороне. Да и некрасиво, не по-мужски после драки кулаками махать. Надо достойно сойти с мировой арены и слиться с массами.
Может ли такая дичь в башку втемяшиться? Да еще в башку генеральскую! Но на второй гейм дискуссии сил у меня уже не было. Надо было брать ноги в руки и бежать от искусителя. Да напоследок еще в лицо сказать пару ласковых Эх, как же нам подчас мешает интеллигентское слюнтяйство. На чепуху, на мелочи размениваем душу, свою цельную русскость. Выплескивается она без корысти, в азарте, часто спьяну. Сказано же, что пьяному море по колено.
Коль уж на то пошло, выскажу сокровенное, со дна души.
В русскую журналистику некогда шли натуры не только одаренные, а и страстные, способные на гражданский подвиг. В решительный момент готовы были пожертвовать личным благополучием, положением в обществе, семейным счастьем наконец. В борьбе за существование, в погоне за жизненными благами и бытовую обустроенность все - или почти все! - профессиональные свойства газетчика мы порастеряли. Точнее выразиться, променяли. Одни пошли в прислужники цезарям, другие продались Желтому Дьяволу, то есть его наместникам на земле: магнатам, олигархам. Стала наша братия гибкой, угодливой, послушной. При определенных обстоятельствах способны на низость, на подлость. Подчас даже без корысти, просто в силу привычки. Иной раз опережая желание сильных мира. В свое время была пущена в ход крылатая формула: "Журналисты - подручные партии". И не было такого "задания", которого щелкоперы не выполнили бы. Получая за то в лучшем случае повышенный гонорар да в придачу сахарную косточку в закрытом распределителе.
И все-таки в закоулках души у многих из нас таилось бунтарство или жалкое его подобие. Да все не представлялся удобный случай для самовыражения. Причем всяк по-разному это себе представлял.
Приятель мой, правдист Н. Д. (краснобай, шутник, болтун), в жизни и мухи не обидевший, разглагольствовал в ресторане Домжура. После третьей рюмки сразил меня вопросом:
- Ты вот считаешь себя отябельным.
Употребляемое ныне словцо "отябельный", во владимирской речи означающее: рисковость, самозабвенность, отчаянность, отъявленность. Отябельный парень - способный совершить действо наобум, очертя голову. По европейскому аналогу: "пойти в бой с открытым забралом". Старшее поколение наверняка еще помнит, что во время Великой Отечественной вошло в житейский обиход выражение "рвануть на груди тельняшку". Имелся в виду крайний взлет чувств перед смертельной опасностью, в боевой обстановке. Трудно представить себе такое теперь в атмосфере уклонения от исполнения армейского долга и массового дезертирства из воинских частей. Ну а если завтра война, да большая? Мы к ней не готовы. Наше общество, страна разнузданы, деморализованы. Не способны мы даже к самообороне, не говоря уже о контрнаступлении по широкому фронту. Это знает и кожей чувствует каждый мальчишка. Державный иммунитет, воинский дух нации ослаб, опустился на самый низкий уровень. Мы не в силах восстановить законный порядок даже в Чечне. На любые территориальные притязания со стороны бывших своих собратьев (сестер) Россия способна отвечать уже даже не "насупленным взором", а невнятными дипломатическими нотами, кои никто всерьез не принимает.
Как военспец высшего ранга Михаил Иванович внутреннюю обстановку в стране досконально понимал и тонко чувствовал. И хотя в душе считал себя стопроцентным патриотом, тем не менее отдавал должное победителю. При этом не конкретизировал образ, осторожно называл "третьей силой". То ли потому, что мне не полностью доверял, то ли из соображений неписаного штабного этикета. Впрочем, не исключено, что имело место и армейское суеверие. По рассказам фронтовиков известно, что во время войны, особенно на передовой линии солдаты не персонифицировали противника. Обычно ограничивались простым местоимением "он". (Подразумевался, конечно, немец.) В наше время с языка сограждан частенько срывается слово "они". И вся разница.
Наконец вышли мы из парка напрямую. Открылась залитая пронзительным электрическим светом просторная безлюдная площадь. На заднем плане высилась мрачная громада погруженного в сон спального корпуса. Картина, признаться, была жутковатая, апокалипсическая.
К этому времени я окончательно сбился с панталыку: кто же мы все-таки друг другу - единомышленники или же заплутавшиеся в "проклятых вопросах" недотепы?
Генерал нарушил молчанку:
- А ваша-то точка зрения какова?
Впервые вот так в лоб был поставлен вопрос. Так что я не сразу и врубился. Однако уточнять не стал, что именно товарища интересовало? Высказал то, что бесит меня с августа 1991-го.
- С великой страной они разыграли злую шутку.
- Это как сказать. Мне, например, кажется, я почти уверен, - как бы вслух размышлял генерал, - что будущие летописцы оценят тот путч не более чем исторический анекдот. Наподобие того, что в шестнадцатом веке случилось в Арденах. Современники ведь склонны сильно преувеличивать масштабы катастроф, деяний, подвигов. У меня из головы не выходит один эпизод. В прошлом году по служебным надобностям ездил я в страну Восходящего Солнца. В соответствии с протоколом была предусмотрена развлекаловка на японский манер. Подымались на Фудзи. По личной просьбе свозили в Хиросиму. Город напоминает архитектурный макет. Посетили музей жертв атомной бомбардировки в 1945 году, постояли возле скорбного памятника. Все вместе взятое произвело даже на меня, военного человека, тягостное впечатление.
Увиденное, пережитое и теперь еще отражалось на лице рассказчика. Сделав глубокий выдох, он продолжал:
- По соседству стояла группа молодых людей, по обличью японцы. Черт меня за язык дернул, что ли. Я спросил миловидную девушку с печальными глазами: знает ли, мэм, кто сбросил атомную бомбу на Хиросиму? Девица нервно дернулась, слегка отпрянула от меня. Не громко по-птичьи что-то своим друзьям прощебетала. У них там возникло смятение, чуть ли не дискуссия. Потом пауза. Скосив глазки на меня, восточная красавица через переводчика сказала: "Это сделали русские".
Возник клубок сплошных противоречий. На скулах генерала я увидел литые желваки. Слова же явно не соответствовали, как нетрудно было догадаться, душевному состоянию моего собеседника. Конечно, он умел владеть собой.