Место было божественное. С крутого обрыва просматривалась вся округа. Вдали, словно на старинной литографии, вырисовывалось со своими мельчайшими подробностями большое село Суклея: хорошо различались не только жилые постройки, но и человеческие фигурки. А рядом, чуть ли не под ногами, катил свои желтоватые воды непокорный Днестр. После Дубоссарской ГЭС река здесь снова обретала силу и мощь, отданные турбинам. И уже ничто до горловины Белгород-Днестровского лимана не сдерживало ее державного течения.
По извилистой тропе спустились мы к воде. Поблизости был деревянный мосток, узкий, но довольно длинный, метров 7–8. Балансируя, подошел я к самому краю, вспугнув по пути серебристую стайку плотвичек. Искупнуться бы! Но не стал искушать судьбу. Место незнакомое. Хотя бы умыться. Набрав пригоршню студеной влаги, плеснул в лицо. Следующая порция полетела за шиворот. Усталость словно рукой сняло. Почувствовал себя добрым молодцем, вынырнувшего из котла с кипящим кобыльем молоком. И готов был идти если не в поход, то на митинг.
Пока я прохлаждался, Емельянов время не терял. На травемураве был расстелен цветастый ковер, на нем красовались дары земли молдавской. Тут были представлены расхожие, дежурные блюда, которые выставляют в каждом крестьянском доме, когда порог переступает человек со стороны. Как солнце сияла покоящаяся на белоснежном рушнике кукурузная мамалыга, сохраняющая еще печное тепло. Рядом лежал брус овечьей брынзы, весь в сетчатых клеточках, что свидетельствовало о домашнем происхождении. Аромат распространяла вокруг деревенская свиная тушенка. Это фирменное блюдо молдаван. Вроде бы ничего особенного и не представляют: обжаренные кусочки свинины, залитые нутряным салом, вперемежку с огородными пряностями. Обычно едят это кушанье как бутерброд. А то просто кладут порцию на кусочек хлеба, всего на один укус. И затем повторяют так до бесконечности.
На сей раз рука моя потянулась не к мясному. На скатерти-самобранке заметил я пурпурную горку. То были помидоры сорта "бычье сердце". Уникальный овощ, особенно если взращен под солнцем Молдовы. Ни на вкус, ни на цвет не имеет равных в мире. Особенно в сочетании со своим собратом - перцем "гогошар". Они и внешне схожи, неискушенный не сразу отличит. Но это до первого укуса. Истинные знатоки убеждены: по калорийности и по вкусу "бычье сердце" никакому мясу не уступит. Да ежели сей овощ употреблять в сочетании с овечьей брынзой - на мясо и не глянешь.
И уж, конечно, никакое молдавское застолье не обходится без присутствия бочонка с вином. В данном случае его заменяла плетеная бутыль. Тоже неплохо! Главное же, в ней оказалась ординарная, значит, деревенского розлива несравненная "изабелла".
Употребив слово "несравненная", я не погрешил против истины. Мало на земле счастливчиков, кто пил вино, приготовленное из винограда данного сорта в чистом виде. То, что вырабатывается в промышленных условиях, по утвержденной ГОСТом технологии, и поступает в розничную продажу, сильно разбавленный "ерш". Пить чистую "изабеллу", говорят, непозволительная роскошь. Этого себе не позволяют даже ее творцы. Нет, отнюдь не из-за скаредности. Просто в том нет необходимости. Ведь даже в малой пропорции (один к десяти) смесь эта совершенно неотличима от стопроцентного концентрата. Да и сама технология такова, что как бы ни хотел, стопроцентность исключается. Концентрат потом разбавляют по ходу дела несколько раз. Идет купажирование другими винами - как бы для улучшения вкуса и запаха. Но это, поверьте, лукавство! В конце технологического процесса, на выходе, как говорят виноделы, получается вторичная "изабелла". А можно делать и третичную, и четвертичную, и потом, ради коммерции, выжимки заливают даже не чужеродным суслом, а просто (в лучшем случае) колодезной водой, добавляют сахарку, дрожжей. Смесь определенное время выдерживают и… И получается опять-таки обворожительное винцо. Его пьешь - и пить хочется!
В бытность свою в Молдавии я был дружен с главным виноделом "Молдвинпрома" Рафаилом Хачатуряном. Так вот, однажды друг мой, расслабившись, выдал профессиональный секрет:
- Запомни: стопроцентной "Изабеллы" не ищи, не трать время. Это все равно, что - он сделал длинную паузу, - все равно, что дышать одним кислородом.
На что я ответил:
- Да, это вредно, но так хорошо!
Двадцатилетней давности притчу я повторил своему новому другу. Емельянов лучисто улыбнулся:
- На сей раз вам, кажется, повезло.
- Неужели чистая?
- Чище быть не может. Мама делала для своих. На особый случай. На свадьбу внучки или на появление долгожданного младенца. Я сказал маме, куда еду. Она отлила из заветной бочки. Потому все вопросы к ней.
Едва пригубив пурпурного цвета влагу, я понял, что такое пить в жизни этой еще не приходилось. Истинно божественный нектар в сочетании с библейской амброзией. Долго держал во рту глоток, жаль было расставаться. И когда все же проглотил вспомнил афоризм Мишеля Монтеня: "Если вижу на тарелке что-то особенно вкусное, хочется иметь шею лебедя, чтобы продлить удовольствие процесса поглощения". Хотя и короткошеий, все равно испытал ни с чем несравнимое блаженство.
Когда пьют доброе вино, и разговор идет под него соответствующий. Не тот пьяный треп, о котором на следующее утро уже забываешь. Обычно помнится что? Сколько и чего было выпито. Да и то смутно.
Между чарками я узнал: родители Владимира - крестьяне кабы не в сотом поколении. Мама - молдаванка из села Копанки (на правом берегу), работала в знаменитом совхозе (одно название чего стоит!) "Фруктовый Донбасс". Отец трудился в садоводческой бригаде. В жилах Владимира перемешалась молдавскорусская кровь. Но ежели заглянуть в далекое прошлое, один прадед был хохол, другой белорус. В их роду была и полька, и литовка. Даже швед затесался. Не обошлось и без цыганки.
- Я чувствую себя ходячим интернационалом, - весело молвил виночерпий и снова потянулся к плетеной бутылке. - Так за что же пьем?
Требовался тост. Вспомнилась недавняя поездка на Черниговшину, в город Новгород- Северский. В ту осень здесь состоялось великое свято - открытие мемориала в честь героев "Слова о полку Игореве". Праздник удался на славу, несмотря на то, что в воздухе носился смертоносный угар от курящейся неподалеку Чернобыльской АЭС. Беда тогда была еще недостаточно осознанна, поэтому люди выражали свои патриотические чувства неподдельно искренне, с восторгом.
После торжественной части на вольном воздухе хозяева устроили для съехавшихся со всего Союза гостей широкое застолье. Как это на Украине умеют делать: шумно, с песнями, с танцами. В то же время звучали и речи, спитчи - возвышенные, глубокомысленные. Раздавались время от времени замысловатые и витиеватые тосты. Запали в душу слова, сказанные седовласым профессором истории Черниговского пединститута Михаилом Тимофеевичем Куцем. Он был уже в почтенном возрасте, обликом походил на классического запорожца. С годами не утратил ни живости ума, ни задора, ни хохлацкой жартливости. Словом, личность колоритная. И теперь Куц стоит у меня перед глазами, как живой. Держа на вытянутой руке чарку с горилкою, с пафосом тогда он молвил:
- У подножия памятника Игорю Святославовичу хочу, браты и сестры, вот что сказать. Чтобы наши дети и внуки грому б не боялись. И усю жизнь свою из украинской ковбасы сало украинское выковырювалы.
ДНЕСТРОВСКАЯ РАПСОДИЯ
В нашей маленькой компании повторил я профессорский тост.
Товарищ был в восторге:
- Ох, мудер же этот ваш Куц. Но и у меня, признаюсь, единоверец есть. Может, слыхали: Лазарев, тоже историк. Куца вашего повыше - академик. Между прочим, земляк, тираспольчанин. На ученых советах с Александром Александровичем я не сиживал, но как-то оказался в одной компании, как теперь с вами. Очень образованный товарищ: светило! Имел допуск к архивам германского рейха. В своих руках держал протоколы заседаний высших лиц немецкой военщины.
Я давно уже понял: Емельянов не только обаятельный товарищ, но и достаточно информированный. Люди разного интеллекта буквально к нему льнули, чувствуя личность незаурядную. Похоже, что и академик оказался в поле притяжения технаря средней руки.
В моих планах значилась встреча с Лазаревым, так что любая информация потом сгодилась бы.
- И о чем же у вас вышел спор? - закинул я совершенно невинный вопросец.
Емельянов вдруг почему-то набычился, стал похож на боксера, получившего встречный удар.
- Говоришь "спор", - перешел он наконец на "ты". - Он же загнал меня в угол и оглушил скользящим хуком: "Вова, - спросил меня академик, - ты любишь советскую власть?" Я смекнул: мне проверочка на вшивость. Однако виду не подал. Ответил как на духу: дескать, за эту самую власть готов любому гаду пасть порвать. Лазарев же продолжает: "Есть, дескать, дуроломы, желающие сдать теперешнюю власть в архив истории, взамен учредить строй более совершенный, западного образца". Тут уж я ответил открытым текстом: "Не на того напали. Ищите, говорю, себе напарников на Центральном рынке или на кафедре языкознания Кишиневского университета". Тут Лазарев встал в полный рост, я тоже поднялся. Вдруг он крепко-крепко сжал мою ладонь, будто молотобоец с кузнечного цеха.
Я отчетливо представил сцену.
- До кулаков, значит, не дошло?
- Кто знает. Он же меня зондировал.
- Приблизительно, когда это было?
- Дай бог памяти. Конец лета восемьдесят второго года, вскоре после ухода Брежнева. Жизнь была вполне нормальная, порядки казались незыблемыми. У большинства головы были заняты вопросами чисто бытовыми. Натуры одаренные, яркие, понятно, помышляли о высоком. И вот представьте: солидный товарищ, ученый всесоюзного полета заводит речь то ли о надвигающейся революции, то ли об угрозе вражеской оккупации. Не исключено, у Александра Александровича было предчувствие катастрофы.
- Или же имел достоверную информацию.
Над нашими головами пулями пролетели две птахи. На полной скорости спланировали на тонкую ветку, она даже не шелохнулась.
- Крохотули пеночки. Сами чуть поболе калибри, а голоса… Кажется, твоя душа поет.
- Признайся уж, пишешь стишки?
- Позывы были. В техникуме на соревновании кавээнщиков куплетики выдавал. Но муза вентиль вскоре перекрыла.
Молча наблюдали мы движение воды в реке. При полном штиле Днестр бурунился. Не иначе как Дубоссарское водохранилище освободилось от сверхнормативных запасов.
- В тот раз тоже было начало сентября. "Изабелла" жутко уродила. Ягоды - величиной с грецкий орех. А сок - такой густоты да сладкий - натуральный сироп.
Определенно душа Емельянова скроена была на крестьянский лад. Мог бы стать и механизатором широкого профиля, и толковым агрономом, даже директором совхоза садоводческого профиля. Но чувствовались и задатки селекционера. Возможно, осуществил бы мечту человечества: вывел голубую розу или создал фантастических злак - ветвистую пшеницу. Судьба подкорректировала алгоритм. В итоге технарь стал политиком. К нему люди тянутся, с ним не прочь сотрудничать верхи и низы. Даже седовласый жрец богини Клио доверил профессиональный секрет, впустил молодого человека в сердце.
- Лазарев, конечно, сильно рисковал, - делился впечатлениями Емельянов о приватном разговоре. - Хотя, по правде говоря, был я для академика навроде подопытного кролика. Может, примерял на мне покрой будущих потрясений, которые потом могли обрушиться на головы советских людей.
Я задал явно нелепый вопрос:
- Где именно в тот раз вы сидели?
- Точно на этом же месте. Шофера своего Александр Александрович отпустил часика на два. Развернули мы широко скатерть-самобранку. Академик со своей стороны выложил гостинец, килограммовую коробку "Вишни в шоколаде". Я, конечно, рад, было лестно, что научное светило со мной на равных общается. Но ушки на макушке. В какой-то момент будто с высоты донеслось: "К примеру, ты лично желаешь, чтоб наш Советский Союз враги четвертовали. Чтоб Россия скукожилась до размера Московского княжества. Остальное же пространство превратилось в территорию под международным протекторатом". Я, понимаешь, сжался как пружина. В одну из пауз промямлил: "Да кто же им такое позволит? Мы же мировая держава, а не хрен собачий". Он же в ответ: "Оккупация на сей раз произойдет по новейшим схемам НАТО. Хитрая будет нашему народу заморочка. Да она уже идет широким фронтом. Нас гипнотизируют, завораживают, охмуряют разными способами. Бьют под дых! Сбивают с толку показушными витринами своих шикарных супермаркетов, чьи товары по кошелькам богатеям да мошенникам. Тем временем, через кордоны прет к нам контрабанда джентльменского пошиба, которая, с одной стороны, размагничивает общественное сознание, с другой, парализует отечественную промышленность. Вокруг импортных шмоток царит безумный ажиотаж: "Ах, какие классные джинсы в обтяжечку! Ах, чудо-жвачка! Ах, компакт-кассеты с тяжелым роком!" Тут я не выдержал, внес свою лепту:
- Это называется политика дестабилизации в стане противника.
- Короче - крутеж! - уточнил Емельянов. - Подобное в истории цивилизации уже было.
- Ты имеешь в виду проделки конквистадоров?
- Именно. Только слово больно заковыристое. Это те, которые шли к туземцам, держа в одной руке кольт, а в другой копеечные побрякушки и виски.
Емельянов не интеллектуал, зато боец отменный. Имеет острое политическое чутье и дар рассказчика. Под плеск днестровской волны поведал то ли притчу, то ли байку нравоучительную.
Хитрая и удалая волчья свора надумала заняться в духе времени разбойным бизнесом. Приглянулся зубастым колхозный хлев (на политическом сленге ГУЛАГ). Стали овцепоголовью мозги пудрить. Дескать, живете нерационально. За высоченным забором. В окружении презлющих псов-волкодавов. Под круглосуточным надзором грубых чабанов, которые не дают кротким овечкам ну никакой свободы передвижения. Чуть чего, норовят ухватить за ногу ярлыгой. Дважды в год раздевают паству догола, забирают себе их шерсть, а то и шкуру. К тому же нет на колхозных фермах настоящего секса. Приказным порядком внедрили безобразное и бесстыдное искусственное осеменение. Даже ежики смеются.
На пропаганду первыми отреагировали козлы. Тайком нашептывали серым овечкам: вопросы надо ставить шире и глубже. Борьба за гражданские права внутри кошары - полдела. Одной свободы от двуногих тварей мало. Хорошо бы с волками объединиться, жить единым общежитием. И для полной лояльности освободиться на фиг от рогов.
Закончил Емельянов свою притчу открытым текстом, без всяких аллегорий:
- Сошлись мы с академиком на том, что навязываемая СССР Западом демократия и свобода окажутся похлеще татарского ига.
Признаться, я оторопел:
- Но это же наши верные друзья и союзники.
Емельянов нервно смахнул с брючины невидимые крошки.
- Друзья, соратники, соучастники. Вспомни-ка год 39-й. Тогда все страны - большие и малые - юлили, хитрили. У СССР был свой стратегический интерес. Сталин как мог лавировал, отвоевывал у коварного противника мирные деньки. Ведь Гитлер готов был напасть на "друга" еще в сороковом году. Правдами и неправдами удалось отодвинуть грозный час почти на 280 суток. Еще б месячишка три-четыре - и немцы не посмели бы пересечь наши границу.
- Теперь же злобствующие выскочки трактуют известный пакт Молотов-Риббентроп как сговор двух тиранов.
- Таково новое мышление, новая идеология, - процитировал Владимир ходячее изречение Горбачева. - Крутят злыдни колесо истории как барабан в бандитском казино. И гребут деньги лопатами. Сами же притворяются, изображают из себя подвижников за правду, за счастье угнетенного большевиками несчастного народа.
Снова потрясла меня рассудительность вожака бойцов преднестровского сопротивления. Хотел уж было в лицо высказать комплимент. Меня опередили.
- Спасибо Александру Александровичу, прибавил мне ума. Советую и тебе с ним свидеться. Телефончик дам. Но имей в виду: старик капризен и осторожен. Не потому, что пуглив - расчетлив. Каждой минутой жизни дорожит, человеку уже за восемьдесят.
- Послезавтра уже улетаю в Москву.
В глазах Владимира забегали огоньки:
- Утром созвонимся.
Вот когда до меня дошло: до полной гармонии нашей компании сильно не хватало третьего. Интуитивно взял его роль на себя. Напрямик говорю Емельянову:
- Ты меня, братец, заинтриговал. Как я понял, в папке, побывавшей в руках академика Лазарева, находились секретные бумаги, проливающие свет на предтечу Великой Отечественной войны. Лично я в больших сомнениях от того, чем нынче народу забивают голову генерал Волкогонов, мадам Новодворская и бывший секретарь ЦК КПСС, зодчий перестройки Яковлев.
- Их версия в корне враждебная.
- Поделись же эксклюзивной, как теперь модно выражаться, информацией, коль я того достоин, - и включил диктофон. Для подстраховки положил у ног потрепанный редакционный блокнот.
Вот что отложилось на магнитной пленке.
За две недели до начала кампании на Восточном фронте фюрер собрал в служебном кабинете из мореного дуба четырнадцать маршалов, а также маститого министра Риббентропа. Предстояло внести последние штрихи в оперативный раздел "плана Барбароссы".
Общее настроение было мажорное. Воспользовавшись паузой, поднялся фельдмаршал Клюге:
- Мой фюрер, есть вопрос. "Могут ли славные наши войска рассчитывать на поддержку сочувствующих изнутри?"
Ответ был предельно откровенный:
- "Пятую колонну" Сталин разогнал в тридцать седьмом и тридцать восьмом году. Однако фрагменты остались. Они ждут сигнала "Ч".
В памятном 1945-м протокол заседания попал в руки фельдмаршала Боку, бывшего в числе четырнадцати персон, приглашенных на тайную вечерю. В суматохе он переметнулся на американскую сторону. Долго скрывался. Блуждал по белу свету. На закате жизни у старого вояки совесть заговорила. В Аргентине он передал военному атташе Советского Союза кожаную папку с тисненой нацистской символикой. Вместе с протоколами в ней оказались агентурные списки предателей Родины. Эти имена теперь известны всем: генерал-лейтенант А. Власов, генералы П. Понеделин, С. Банд ера, В. Малышкин, Г. Жиленков и др. В 1937-м их не разоблачили, они вывернулись, избежали кары, так что предательство перебежчиков в начальный период войны стоило миллионы невинно загубленных жизней.
Как, однако, противоречиво земное бытие. Как трудно, очень трудно порой провести четкую грань между добром и злом.
Остывшее солнце коснулось верхушки дуба, запуталось в ветвях. Мы оказались в тенечке. Пора было снова наполнить граненые стаканчики. Что Емельянов и сделал изящно, почти профессионально. Опорожнять содержимое, однако, не торопились.
- Сдается мне, - молвил виночерпий, не подымая головы, - обстановка в мире сильно напоминает ту, что имела место полвека назад. Ухищрения западной дипломатии и тогда и теперь были направлены на то, чтобы извести СССР, прекратить его существование любой ценой, чего бы то ни стоило. Причем агрессия подло закамуфлирована, украшена трогательными бантиками, нежными цветочками.
- Поконкретней, пожалуйста.