I. Естественно, далее, что, в развитие того же замысла, еврейство на суде не останавливалось ни перед чем, дабы остаться правым, да ещё - за счет местных властей, полиции, войск и самого русского правительства. Стараясь не только выйти сухими из воды, но, согласно приказу талмуда, и позабавиться над нами, - сыны Иуды норовили навязать тому же правительству организацию и подготовку погрома, а местным властям, полиции и войскам - попустительство и даже соучастие. Дерзость противоречий и наглость неправды в кагальных показаниях явно глумились над текстом присяги, которым, однако, еврей обязывается свидетельствовать - не по иному скрытому в нем смыслу, а по смыслу и ведению Суда.
С другой стороны, невзирая на все их лукавство, подкуп свидетелей евреями был достаточно очевиден. Подчас же, обнаруживались и прямые тому доказательства. Так, выяснилось, что Хайкель Шварцман и Лейзер Кривой подкупали свидетеля Муругого, а Рухля Гольдбардт и Аарон Золотницкий - свидетеля Хагельмана, разумеется, столько же на погибель обвиняемым, как и на радость кагалу.
В гармонии с этим, черною неблагодарностью (например, Перец Сатановский - Маринушкину, Ицка Козлов - Пирожкову и другие), а то и ложными доносами (на полицейских чинов, - даже помогавших спасать еврейское имущество) евреи платили за оказываемое им добро.
В заключение, успев припрятать свой товар, евреи умалчивали об этом на Суде, а иные не затруднялись и предъявлять о нем иски. Наряду с этим, они изобретали и такие случаи погрома, которых вовсе не было. Для полноты спектакля, некоторые евреи, - уже после погрома, собирая и перенося товары в свои магазины чрез "босяков", но под охраною военных караулов, снимали фотографии, дабы подделать самые картины погрома, - так сказать, на глазах войск, и тем ввести сенатора Турау в заблуждение (свидетель-очевидец - брандмейстер дворцового участка Трофимович).
К. Но картина всё-таки не достигала той художественной законченности, на которую евреи бывают такими мастерами, когда им приходится "помогать своему счастью". И мы, действительно, видим, что, после погрома, в "избранном" народе, для апофеоза "свирепствовала" эпидемия повального банкротства, - даже, если так можно выразиться, в квадрате. Сперва не платили своих долгов отдельные евреи; затем, они соединялись в нарочитые "товарищества" и уже ничего не платили сообща. Таким образом, согласно мудрым указаниям старейшин многострадальной синагоги, в результате, пострадали от погрома почти что сами же гои - фабриканты Московского и других районов.
Отсюда понятно заявление на Суде честного караима Максимоджи: "Никто из нас не дошёл до того, чтобы заниматься революциею!.."
И. Обвинительный акт и некоторые черты судебного следствия. - "Исход" представителей "еврейства" из зала Суда. - Приговор. - Заключение
I. Обвинительный акт, - в свою очередь, не давал истинного представления о ходе событий. Тому первым и лучшим доказательством служит факт, что ни один еврей не был предан Суду.
Далее мы видим следующее: "До погрома настроение в Киеве было страшное и растерянное". "Еврейское царство настало". "Это была вакханалия чего-то мрачного и зловещего"… - говорили свидетели.
Но из обвинительного акта сего отнюдь не явствовало. Там, например, не заключалось и намека на то, что раненых и убитых русских оказалось втрое больше.
Да и вообще, относительно производства настоящего дела - до открытия судебного заседания нельзя не заметить, что всем, кому сие ведать строго надлежало, по-видимому оставалось неизвестным мудрое изречение древности: "Когда политика входит в судилище, - правосудию ничего не остается, как бежать в окно!.." Тем не менее, вопреки долгим усилиям "освободительной" подготовки, на суде был отвергнут предыдущий диагноз, и уже не правосудию, а политике пришлось учинить исход… Так, говорят, и больной иногда выздоравливает, несмотря на лечение".
С другой стороны, - по указаниям обвинительного акта, если не самым важным, то наиболее сложным предметом судебного следствия явились убытки евреев: стулья - Марголина, брюки - Тарадая, стора - Рацимора, окна - Шапиро; 75 р. - Моргулиеса, грязные перчатки - Гиля, подушка и самовар - Боруха Белокопыта; танцы на рояле - Дудмана, матрац - Хаима Колина, галоши - Тумаркина; кофта - "барыни" Баси Львович, мешок с рисом - Мордуха Сахновского; горсть орехов - Мошки Котлярского, юбка жены Литвака и другие, не менее почтенные "жертвы громил".
В уголовном же направлении, дело по акту обстояло так, как бы "погромное" нападение на евреев произошло - без всякой их вины.
Иначе говоря, заключительная формула обвинительного акта изложена в таком виде, как если бы, например, русское население Москвы бросилось на евреев и начало сокрушать их - ни с того, ни с сего.
В виду указанной "директивы" процесса, - если бы, допустим, житель Ван-Дименовой Земли прочитал в "Times'e" обвинительный акт по делу о киевском погроме, то, согласно с утверждением евреев, он должен был бы заключить о беспричинности этого варварского деяния, изуверною русскою чернью направленного на добродетельных израильтян, которые были повинны разве в том, что в мрак русского деспотизма хотели внести несколько лучей свободы…
II. Ясно, что, при такой постановке вопроса по обвинительному акту, т. е. - основному и "надлежаще проверенному" документу, которым исчерпывается содержание дела, правосудию предстояло ограничиться тем, чего не было, а все, что происходило в действительности, игнорировать.
Вот куда могло привести формальное отношение к закону. Изданная в 1891 году статья 2691 Улож. о нак. - исключительно для защиты евреев от погромов оказывалась единственным источником и для "законного" же разрешения дела - об измышленных уже самими евреями, на погром России, тягчайших оскорблениях ее святынь, равно как о вооруженном еврейском бунте в Киеве и, наконец о таком бездействии власти, когда доведенный до отчаяния русский народ вынужден был стать на защиту родины и действительно сокрушил революцию сынов Иуды, прямо рассчитанную на обращение русских людей в рабство. Иными словами, выходило, что данная русскою государственною властью - в 1891 году, т. е., когда октябрьских 1905 года событий не могло себе представить никакое воображение, - гарантия евреям от насилий из племенной к ним вражды обеспечивает тем же евреям безнаказанность - хотя бы и за государственную измену - и, сверх того, карает русских людей, даже когда, руководствуясь отнюдь не враждою, а крайнею необходимостью, они стали на защиту отечества и его святынь, поруганных все теми же евреями - с целью учинить разгром всей России.
III. При означенных условиях, положение защиты на суде было воистину трагическим. Невзирая на ст. 475-ю уст. уг. суд., по силе которой судебный следователь выдает обвиняемому копии своих постановлений и протоколов бесплатно, - этого, столь необходимого для защиты материала, ни у кого из подсудимых не оказывалось. Значение данного факта усугубляется тем, что, вопреки требованиям справедливости, он стал явлением обыденным. Неизменно повторяясь и по другим делам сего рода, это явление тем печальнее и унизительнее, что у "потерпевших" гражданских истцов такие копии всегда имеются, а нередко и в отпечатанных, за счет кагала, брошюрах. Всякий практический юрист поймет, какие преимущества над несчастными "погромщиками" извлекают евреи уже из одного этого. Затем, - что было ещё хуже, по неведению и даже безграмотству подсудимых, важнейшие из свидетелей оказались и вовсе не вызванными в судебное заседание, а сроки на вызов прошли.
IV. Тем не менее, - во имя правосудия и ввиду открытия новых для нее обстоятельств, защите удалось достигнуть того, что Судом были вызваны сперва одна, а затем - и другая серия, всего около 50 свидетелей, первоклассного значения.
Разумеется, и представители гражданских истцов потребовали вызова своих свидетелей. Но, преследуя политические, а отнюдь не судебные задачи, и обнаруживая стремление перенести вопрос в неподлежащую область, то есть несправедливо осложнить и замедлить производство без конца, - они, естественно, не могли встретить ничего, кроме отказа.
Дабы не сомневаться в изложенном, укажем хотя бы на то, что произошло на судебном следствии - при ходатайстве защиты о вызове второй, главнейшей серии ее свидетелей.
После долгого совещания - с участием нарочито приглашенных корифеев иудейской адвокатуры в Киеве, представители гражданских истцов заявили ходатайство о вызове свидетелей и с их стороны; во-первых, - "всех, которых они указывают теперь же, и, во-вторых, тех, кого они назовут по окончании допроса свидетелей защиты. Что же касается, в частности, первой категории, то, по указанию названных представителей, она имеет целью: а) от посягательств защиты оградить "честь еврейства"; б) установить организацию погрома (конечно, - представителями власти), равно как попустительство и соучастие органов власти, полиции и войск, и, - наконец, в) стать на сторону подсудимых, вовлеченных в погром единственно своим невежеством и нищетою".
Возражая от имени защиты, присяжный поверенный А. С. Шмаков представил, в существе, такие соображения:
а) Как объяснил сам присяжный поверенный Кальманович и как это еще раньше стало вполне очевидным на судебном следствии, - гражданские истцы, стесняясь формальными требованиями закона, указывали, - в своих, предшествовавших Суду, прошениях о вызове свидетелей, не на те обстоятельства, по которым действительно имели в виду допрашивать. Стало быть, обратив затем свое намерение к исполнению, поверенные истцов настигали подсудимых уликами неожиданно. Справедливость требует уравновесить средства обвинения и защиты. Посему её нынешнее ходатайство не обусловливает, а исключает встречные требования истцов, которыми их доказательства уже использованы заранее, да ещё таким способом, какого и закон не знает.
б) "Честь еврейства" отнюдь никому из поверенных истцов поручаема, de jure, не была. Сверх того, если бы такая "честь" и могла стать предметом гражданского иска, чего, однако, закон не допускает, то для неё нет места в настоящем деле, так как не доказано, чтобы названная "честь" кем-либо из подсудимых была похищена, да и никто из них в этом не обвиняется.
в) Обращаясь к "организации", "попустительству" и "соучастию", необходимо, прежде всего, иметь в виду изречение талмуда: "Не только решать, а и слушать одну сторону, в отсутствие другой, судья права не имеет". Принимая засим к сведению: что, - вопреки усилиям евреев, представители власти, чины полиции и войска на скамье подсудимых не находятся, что указанные обвинения к нынешним подсудимым не относятся и что, наконец, самое стремление еврейских поверенных предъявлять новые обвинения внезапно, да еще - к лицам отсутствующим, а потому беззащитным, не может быть терпимо далее, - следует признать, что и означенные домогательства поверенных не могли бы подлежать удовлетворению, разумеется, не только в Киевском, а и в Иерусалимском Окружном Суде, и
г) Сколь засим ни похвально желание обвинителей превратиться в защитников, но у поверенных гражданских истцов не имеется на это полномочия, а у представителей защиты - нет ни права передоверия, ни намерения передавать его представителям сынов Иуды.
Помимо этого, защита отвергает предлагаемый ей союз и за его негодностью. Не могут не понимать сыны "избранного" народа, что бедность подсудимых - лучшее свидетельство их презрения к звонким аргументам кагала. Пытаясь же "невежеством" заменить доблесть и любовь к родине, - perfidia Judaeorum сама себя выдает головою.
- Ловит волк, - ну да ведь и волка поймают!..
Переходя ко второй категории свидетелей, присяжный поверенный А. С. Шмаков объяснил, что такая постановка проблемы: во-первых, устраняется законом и, во-вторых, могла бы повлечь за собою лишь один результат: процесс не закончился бы никогда. Действительно, если допустить сейчас упомянутую, вторую категорию свидетелей обвинения, то, - вслед за их допросом, уже нельзя было бы отказать в дополнительных контрсвидетелях и защите. А так как последнее слово принадлежит не обвинителю, а подсудимому, - домогательство же истцов, раз одобренное, уже не могло бы опорочиваться впоследствии, то и "турнир" свидетелей никогда не завершился бы, а настоящее дело не могло бы прийти к какому-либо концу. Имея засим в виду, что уже предыдущими требованиями поверенных истцов, - на судебном следствии, достаточно обнаружено их стремление парализировать средства защиты обратными, хотя и столь же неопределенными, ссылками на новых свидетелей, необходимо положить таковым предел и по сему основанию.
V. Получив отказ Суда, поверенные гражданских истцов удалились из заседания. Что же касается действительного мотива этой демонстрации, то, в существе, он был ими формулирован и несколько раньше, - ещё когда председатель запретил касаться деятельности властей и войск.
Уже тогда, от имени всех поверенных, г. Кальманович не затруднился объявил:
- Вы хорошо понимаете, г. председатель, что, - при этих условиях, нам здесь делать нечего!..
Таков был решительный ответ еврейства на запрещение ему дальнейшего глумления именно там, где самим же "старейшинам многострадальной синагоги" надлежало бы занимать скамью подсудимых за государственную измену.
Вдумчивая оценка "исхода" еврейских поверенных из зала Суда должна быть построена на глубоком соображении данного факта - как со всем по делу известным, так и с духом талмуда. В этом же последнем направлении, следовало бы, конечно, привести и некоторые узаконения "избранного" народа.
Но, для оценки иудейских свидетелей, теория, в данном случае, может быть заменена иудейскою практикою.
Замечено, что, жаждая мести и безнаказанности, евреи во время погромов убивают подчас и беззащитных нищих. Так, например, в местечке Смела Киевской губернии, будучи, по обыкновению, само же виновато, и, между прочим, унижая крестьян кличками: "мазепа", "свинья", "гадюка", - местное еврейство, 22 августа 1904 г., сподобилось, наконец, погрома. Среди подвигов кагала, действовавшего и чрез "самооборону", - револьверными залпами, обнаружилось, что два "благочестивых" иудея, - Фроим Пластик и Зусь Дубинский, - ломом, зверски замучили старика-солдата Козлова, побиравшегося милостыней. Затем, разумеется, они же явились и "свидетелями-очевидцами" к обвинению в погроме неповинных русских людей.
Когда же оба названные подвижника за Израиля были, увы, сами изобличены в убийстве Козлова, то начался подкуп свидетелей, а у следователя и - его письмоводителя, К полицейскому же чиновнику Любину, предлагая крупную сумму денег, несколько раз являлись "старейшины": раввин Айзик Мен, банкир Мордух Пейсик и мишурис (фактор) Хаим Прилуцкий - с назойливыми требованиями "выручить" Пластика и Дубинского. Дело не выгорело, и Пластик бежал из Смелы, а Дубинский почему-то не успел. Тогда, в отмену всех своих прежних показаний, он заявил следующее.
Наравне с единоплеменниками своими, скрываясь во время погрома, где мог, он думал только о спасении своей жизни, а потому из громил опознать никого не имеет возможности, значит, все, о чем он говорил раньше, - ложь. По воззрению же кагала, гои должны отвечать друг за друга, - и чем больше их погибнет от еврейских рук или же при невольном содействии русского Суда, тем лучше. Таково, в частности, было и решение еврейской общины на синагогальном собрании, в м. Смеле. Кроме того, еврейству хотелось показать, что в погроме участвовали не одни простые люди, а и образованные, имеющее хорошее положение… Сообразно с изложенным, все евреи действовали и давали показания. Он же, Зусь Дубинский, равным образом, не смел ослушаться "святого" кагала.
Дубинский, однако, не признал себя виновным в убийстве Козлова (погибшего, вдобавок, от нападения сзади). Тем не менее, виновность его не подлежит сомнению, - как по смыслу упомянутого кагального решения, так и ввиду явной беспомощности такой жертвы, как нищий, за которого и заступиться было некому. Дело же раскрылось случайно.
А что касается нового "исхода евреев", в Киеве, то это уже третий, а не первый, случай. Как только, - ввиду явного и сознательного непослушания, председатель Суда принимал решительные меры против посягательств на правительство и войска, тотчас, - жалуясь на "угнетение" и на "погибель правды", представители сынов Иуды спешили уйти.
Так было в Кишиневе и Гомеле, так произошло и в Киеве…
VI. Такова же, в общих чертах, была и вся вообще "тактика" еврейской "свободы", призванной дать ответ за ужасы, разврат и отчаяние, которыми она запятнала не один кагал, а и его "шаббесгоев" - на всем пространстве России.
Тем не менее, как и в двух прежних "исходах", правосудие в Киеве не пострадало.
Свой долг оно совершило не за страх, а за совесть.
Недосягаемым же образцом для уразумения кагальной деятельности может послужить и её заключительная картина.
В предместье Киева, Демиевке, 19-го октября, с иконами и Царским портретом - в слезах радости, что миновала невиданная, тяжкая, вопиющая беда, русские люди, под звуки "Боже, Царя храни!" и "Спаси, Господи, люди Твоя!" идут процессиею.
Собираясь вокруг толпами, жиды суют молящимся в лицо кукиши и приговаривают:
"Что они носятся с своим царём!.. Таких царей теперь можно покупать дрей на копейку!.."
VII. Страдая невыносимо, - русский народ хорошо понимал весь ужас событий, но никто не приходил к нему на помощь. Самый патриотизм, в это позорное время, осмеивался. А когда, готовое разорваться на части, русское сердце не выдерживало, тогда судебные следователи, - в "триумвирате": Мерный, Люцидарский и сам Яценко, старались доконать его всею тяжестью "судебной" власти, какою располагали.
А власть эта не мала. Она была способна освободить Ратнера и, с одинаковою легкостью, могла посадить на скамью подсудимых как древнего старика Колесникова, так и наивного "хлопчика" Григория Дьяченко.
Этот Дьяченко, даже по обвинительному акту, "изобличался" лишь в том, что ударил палкою по шторе какой-то еврейской лавки. Пробыв, тем не менее, два года под следствием - с арестантскими ротами в перспективе, он для кагального апофеоза, явился в Суд.
Здесь судебному рассыльному вдруг показалось, что скамья - для подсудимых, содержащихся под стражею, как будто пустовата…
Действительно, там сидело всего б человек, а мест было 20. И вот рассыльный, впрочем, лишь по собственному усмотрению, "пригласил" туда ещё кое-кого из подсудимых, - оставленных на свободе, - в том числе и Дьяченко. Попал же "хлопчик", хотя и случайно, но, увы, на первое, т. е. на самое видное место скамьи…
А напротив, - с важным и торжествующим видом, "готовился к победе" целый сонм представителей "угнетенных" и "пострадавших" евреев.
Юная, мягкая, благородная душа хлопчика не вынесла такого унижения. И за что?!.