Во времена "холодной войны" Япония была ключевым партнером Америки в Азиатско-Тихоокеанском регионе. После прекращения противостояния обе стороны произвели переоценку ситуации. Для Соединенных Штатов торговые проблемы стали доминирующим аспектом в отношениях с Японией. Некоторые влиятельные политики в Японии начали говорить о том, что в международных взаимоотношениях внимание нужно перенести с Америки на другие страны Азии. Эти тенденции оказались взаимно усиливающимися. Война в Персидском заливе только умножила трудности. Многие представители Запада критиковали Японию за отказ принять более активное участие в конфликте, который из-за полной зависимости Японии от импорта нефти угрожал ее интересам в еще большей степени, чем интересам США. Японцы же, которые взяли на себя существенную долю стоимости операции (9 млрд. долларов), совершенно справедливо обижались на то, что их финансовая поддержка прошла почти незамеченной.
Лишь появление новых внешних угроз восстановило в Японии и Соединенных Штатах чувство общности интересов. Одну из угроз представлял Китай. Много лет Япония являлась его главным инвестором. Она всегда проявляла интерес к развитию Пекина. Однако милитаризация Китая вызывала все больше и больше беспокойства. После ядерных испытаний, осуществленных Пекином в 1995 году, Япония сократила программу помощи Китаю. В 1996 году китайские баллистические ракеты, запущенные для устрашения Тайваня, упали недалеко от японских судоходных путей. В том же году обострились разногласия вокруг островов Сенкаку в Восточно-Китайском море. Как только Япония в ответ на эту угрозу сблизилась с Америкой, антияпонская риторика Китая стала еще яростней, что подтвердило опасения японцев.
Другим, еще менее предсказуемым, источником опасности являлась Северная Корея. В 1992 году было доказано, что северные корейцы похищали японских граждан с целью обучения и превращения в шпионов. В 1993 году было проведено испытание северокорейской ракеты Кос1оп§-1 с радиусом действия 1000 км, всполошившее не только Японию. В 1994 году кризис, связанный с секретной программой Северной Кореи по созданию ядерного оружия, показал, насколько уязвимо положение Японии. Ощущение уязвимости лишь усиливалось в течение следующих нескольких лет: в августе 1998 года Северная Корея запустила новую и более совершенную ракету Таеро<1оп§, которая пролетела над северной частью Японии.
Под давлением этих факторов Токио и Вашингтон предприняли шаги по укреплению союза. Японцы - в какой-то мере в результате их собственных экономических трудностей - больше, по всей видимости, не увлекаются призрачной идеей создания восточно-азиатской "сферы влияния" с Японией в центре. Американцы, со своей стороны (не без некоторой помощи), наконец признали, что никогда не стоит приносить безопасность в жертву торговым интересам. В апреле 1996 года президент Клинтон и премьер-министр Рютаро Хашимото публично подтвердили свое твердое намерение поддерживать японо-американское взаимодействие в области безопасности. За этим заявлением последовал пересмотр принципов двустороннего сотрудничества в сфере обороны. Неосмотрительное решение президента Клинтона посетить в 1998 году Китай, а не Японию, разговоры об американо-китайском "стратегическом партнерстве" и наставления японцам по поводу их экономической политики, озвученные в Пекине, отбросили американо-японские отношения назад. Япония все же оказалась достаточно зрелой, чтобы не обращать внимания на столь пренебрежительное отношение к себе, и сотрудничество двух стран продолжилось.
Это сотрудничество тем не менее требует развития. Обе стороны нуждаются в этом. Для Америки Япония имеет жизненно важное значение как главный союзник в Азии. Японии также необходимо смириться с тем, что она не может устраниться от конфронтации между Вашингтоном и Пекином. Японцы, естественно, хотели бы поддерживать хорошие в разумных пределах отношения со своим непредсказуемым соседом. Однако для обеспечения безопасности Японии необходима защита от угроз, которую ей может дать лишь сотрудничество с Соединенными Штатами. Именно поэтому я считаю, что американо-японская программа создания эффективной территориальной системы ПРО должна энергично проводиться в жизнь и привести к скорейшему размещению такой системы. Я также убеждена, что, являясь ближайшим союзником Америки в регионе, Япония окажет услугу потенциальным агрессорам, если откажется поддержать решение Америки создать глобальную систему ПРО.
В-третьих, необходимость оснащения Японии самыми современными видами обычного вооружения в сочетании с противоракетным щитом обусловлена тем, что она ни при каких условиях не может превратиться в ядерную державу. Японцы сами не хотят, чтобы их государство стало ядерной державой. Не хотят этого и их соседи. Вместе с тем великая держава с далеко идущими интересами, если она хочет защитить их, должна быть сильной в других отношениях, чтобы компенсировать отсутствие абсолютного средства устрашения.
Япония не станет глобальной военной державой в обычном смысле. Живая память прошлого не допустит этого. Однако в других отношениях Япония несомненно играет глобальную роль. Как только будут преодолены нынешние проблемы, она тут же вернется в ряды столпов международной экономической системы. Ей также нужна возможность более активно участвовать в решении миротворческих задач, даже за пределами Азии. С этой целью может быть скорректирована японская конституция.
Поддерживаемое Великобританией и Соединенными Штатами намерение Японии добиться статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН, на мой взгляд, является ошибкой. Членство в Совете Безопасности не следует рассматривать как некое свидетельство международного уважения: если бы это было так, нынешний китайский режим вряд ли мог удостоиться его. Историческим и стратегическим основанием, на котором нынешняя "пятерка" получила постоянное представительство в нем и право налагать вето на решения ООН, является обладание ядерным оружием и способность отстаивать свои интересы с его помощью. Совет Безопасности - это орган, который спускает многословный интернационализм Генеральной Ассамблеи на грешную землю; включение неядерных государств в число постоянных членов Совета Безопасности привнесет новый и потенциально опасный элемент неопределенности в политику великих держав. Обладание ядерным оружием является необходимым, но не достаточным условием получения членства в Совете Безопасности: при определенных обстоятельствах я, например, вполне могла бы рассмотреть заявку Индии, но ни при каких условиях не стала бы рассматривать заявку любого из "государств-изгоев". Тот, кто поддерживает стремление Японии к получению статуса члена Совета Безопасности, исходит из ложной предпосылки, что иерархия современного мира выстраивается в соответствии с заслугами, а не с силой. Они глубоко заблуждаются.
• Мы должны приветствовать постоянное укрепление военной мощи Японии.
• Япония играет ключевую роль противовеса Китаю.
• Япония будет и впредь оставаться принципиальным стратегическим партнером США в Азии, и отношение к ней должно соответствовать этому статусу.
• Япония должна знать, что она вправе рассчитывать не только на американский ядерный зонтик, но и на противоракетную защиту.
• Японцы, без сомнения, могут играть более заметную роль в международных делах, стремление к этому заслуживает поощрения.
• Превращение Японии в постоянного члена Совета Безопасности ООН не отвечает ни нашим интересам, ни интересам самих японцев.
События в Кобе
Насколько мне известно, название "Кобе", крупнейшего японского порта, занимающего узкую полоску земли между высокими горами и Осакским заливом, переводится как "Божьи врата". По всей видимости, имеются в виду "врата", открывающие путь в глубь страны, к древней японской столице Киото. Однако когда я приехала в Кобе в понедельник 17 октября 1994 года на церемонию спуска на воду гигантского тайваньского контейнеровоза, построенного на судоверфи Мицубиси, взгляды присутствующих были устремлены на залив. Чан Янг-фа, председатель правления тайваньской судоходной компании Evergreen, сдернул полотнище, закрывающее название корабля. Я энергично ударила топором по канату, который удерживал судно. В борт полетела традиционная бутылка шампанского. Под аплодисменты толпы и аккомпанемент гудков гигантское судно двинулось по стапелям в воды бухты Кобе. Вряд ли что-нибудь еще может служить лучшим символом японской промышленной мощи, чем сцена спуска на воду контейнеровоза Ever Result
Тремя месяцами позже, во вторник, 17 января 1995 года, в 5.46 в Кобе произошло самое сильное за последние полвека землетрясение. Погибло 4,5 тысячи человек, около 14 тысяч получили ранения, почти 75 тысяч зданий были сметены с лица земли. Более всего пострадали небольшие традиционные деревянные дома беднейшей части населения. Они рушились десятками тысяч, погребая под собой людей. Вспыхнувшие вслед за этим пожары поглотили то, что устояло после землетрясения. Гостиница Okur, в которой я останавливалась, а также многие современные здания не пострадали. Судоверфь же Мицубиси была разрушена полностью. По счастливой случайности, контейнеровоз Ever Result покинул "Божьи врата" и ушел в первый рейс всего за несколько часов до землетрясения.
Мир моментально облетели фотографии вывернутых опор эстакады скоростной дороги, которые для многих стали символом катастрофы. Даже достижения японской науки не позволили предсказать этого землетрясения. Даже достижения японской технологии не помогли создать здания, способные выдержать его. Даже мобилизовав все свои ресурсы, Япония не могла быстро устранить все последствия катастрофы. Наряду со случаем использования отравляющего газа зарина в токийском метро в том же году, бесчисленными политическими и финансовыми скандалами и застоем в экономике катастрофа города Кобе подтолкнула японцев к переоценке ценностей и стала дурным предзнаменованием для остального мира.
Я вновь побывала в Кобе в 1996 году в связи с празднованием столетнего юбилея компании Kawasaki Heavy Industries. Шрамы от катастрофы были все еще заметны, так же как и человеческое горе. Однако гор мусора, оставшихся от разрушенных зданий, уже не было, после первого замешательства город начал вновь подниматься. Скоростные дороги были восстановлены, и мы мчались по ним с той же скоростью, что и в 1994 году. Масштабы восстановительных работ, впрочем, ограничивались болезненными процессами, которые происходили в японской экономике и во многом обусловливали проблемы Кобе.
Кобе, таким образом, представляет собой более сложный (и по этой причине более точный) символ Японии, чем спуск на воду корабля в 1994 году или землетрясение 1995 года. Все дело в том, что Япония реагирует на события недостаточно быстро и гибко, а следовательно, может потерять равновесие в случае неожиданного кризиса. Тем не менее Япония держится, а японцы не теряют присутствия духа. Они размышляют, консультируются, а затем идут вперед - к той цели, которую себе поставили. Именно поэтому японцы добивались успеха в прошлом и будут делать это и впредь.
Глава 5
Гиганты Азии
ЧАСТЬ I. КИТАЙ
Борьба за власть в Пекине
Во вторник, 10 сентября 1991 года, я приехала в Пекин по приглашению китайского правительства. Это был период серьезной международной напряженности. Всего три недели назад непримиримые коммунисты в Москве предприняли окончившуюся неудачей попытку захватить власть. Президент Горбачев получил свободу, однако героем событий стал Борис Ельцин. Переворот не только не привел к сплочению Советского Союза, но и подтолкнул его к распаду. Коммунистическая партия Советского Союза полностью дискредитировала себя (впоследствии она несколько оправилась). Я также имела отношение к некоторым из этих великих событий. На пути в Пекин около полуночи мой самолет приземлился в Алма-Ате для дозаправки. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев лично приехал в аэропорт, чтобы встретиться со мной. В течение нескольких часов мы обсуждали с ним произошедшие события. Он, будучи проницательным тактиком, по всей видимости, играл роль посредника в сложных отношениях между г-ном Горбачевым и г-ном Ельциным. Когда на следующий вечер я оказалась в Китае, меня больше всего занимал один вопрос: как события в Советском Союзе скажутся на будущем коммунизма и, в частности, Китая?
Мне было известно, что этот же вопрос мучил и руководство Китая, правда по другой причине: премьер-министр и министр иностранных дел Великобритании, Джон Мейджор и Дуглас Херд (ныне лорд) побывали в Пекине накануне, и г-н Херд сообщил мне, что им удалось выяснить. В течение десятилетий китайцы радовались всему, что ослабляло их давнишнего советского соперника. Однако сейчас их сильно беспокоило, как происходящее отразится на их собственном режиме. В 1989 году они с помощью танков успешно подавили выступления в защиту свободы на площади Тяньаньмынь. В Москве же этот испытанный инструмент оказался совершенно неэффективным, танк послужил даже трибуной борьбы за демократию для Бориса Ельцина.
В Пекине я должна была остановиться в государственной резиденции для почетных гостей "Дяоюйтай", которая представляла собой хорошо охраняемый комплекс зданий, где когда-то Цзян Цин, жена Мао, готовила заговор со своими радикально левыми друзьями и, в конце концов, была арестована. В доме, или "особняке", где мы расположились, была похожая на пещеру гостиная, обставленная в роскошном и угрюмом стиле, столь милом сердцу коммунистических специалистов по интерьеру. В ней мы обнаружили удивительную коллекцию бутылок со спиртными напитками. Китайцы, однако, хорошо понимая, как цена влияет на поведение людей, для ограничения их потребления включают стоимость выпитого гостями в счет.
Мы прибыли на место в начале двенадцатого ночи, но мне не терпелось получить подробный инструктаж от служащих посольства: график следующего дня был очень насыщенным, а я хотела знать всю последнюю информацию. Поэтому я через переводчика попросила женщину-администратора отпустить персонал и сказала, что мы позаботимся о себе сами. У меня был очень хороший переводчик, однако ему удалось растолковать, что мы хотим, только с четвертого раза: администратор нам явно не верила. Тому, кто полагает, что коммунизм - это равенство, было бы не вредно поговорить на эту тему с той женщиной.
Помимо официальной информации, которую мне сообщили, я получила и еще кое-какие ценные сведения. Мне передали суть разговора между Генри Киссинджером, который был в Пекине незадолго до моего приезда, и премьер-министром Китая Ли Пеном. Более всего меня заинтересовали ответы Ли Пена на замечания д-ра Киссинджера. Никогда не вредно иметь представление о том, как мыслит другая сторона. В случае с китайцами это полезно вдвойне, поскольку можно не сомневаться в том, что уже после первой встречи они будут в точности знать ваши взгляды: тот, с кем вы уже встречались, обязательно проинструктирует вашего следующего собеседника.
В графике следующего дня первым значился министр иностранных дел Китая Цянь Цичэнь. Г-н Цянь был несговорчивым и умным профессиональным дипломатом, по характеру чем-то напоминающим Громыко. Он специализировался на отношениях с Россией, однако отлично владел английским языком. Признание со стороны политбюро он получил за непоколебимое проведение линии партии, когда возглавлял информационный отдел Министерства иностранных дел Китая. Г-н Цянь ни на йоту не отступил от этой линии и на этот раз.
Китай, сказал он, крайне заинтересован в том, чтобы Советский Союз сохранился в своей прежней форме и оставался стабильным. Двойная проблема текущего момента заключается в состоянии советской экономики и "русском шовинизме". Я заметила, намеренно смещая фокус, что с оптимизмом смотрю на будущее Советского Союза, - как оказалось позднее, я ошибалась, - исходя из решительной реакции народа на переворот. Довольно прозрачно намекая на подавление выступлений на площади Тяньаньмынь в 1989 году, я добавила: "В современном мире танки и пушки не могут сломить стремления людей".
Г-н Цянь смутился. Не дали ему расслабиться и мои рассуждения по поводу выполнения Китаем его публичного обязательства соблюдать права человека. В конце нашей встречи я высказала соображение, что новый мир стал реальностью в результате прогресса в сфере передачи информации: это требует нового мышления и новой системы измерений. Руководители не могут более игнорировать желания своих народов. Вот смысл того, что произошло в Восточной Европе, а теперь в Советском Союзе. (Я надеюсь, что моя не высказанная напрямую мысль была понята.)
Следующим, с кем мне предстояло встретиться, был удивительный джентльмен по имени Жун Ижэнь. Г-н Жун официально занимал должность заместителя председателя Народного собрания, но это ничего не говорило о его реальном положении. По сути, он являл собой образец "красного капиталиста". До революции г-н Жун был очень богат. Однако в отличие от большинства китайских магнатов, которые бежали из страны и окончили свои дни в Гонконге или где-нибудь еще дальше от дома, он нашел общий язык с коммунистами. Власти практически всегда стремились убедить влиятельных представителей Запада в том, что богатые вполне могут процветать в Китае с благословения партии. Г-н Жун являлся тому живым доказательством. По его словам, он пострадал во время Культурной революции, но впоследствии был реабилитирован и сейчас живет на широкую ногу.
Г-ну Жуну принадлежал дом с внутренним двором. Подобные дома редко встречаются в наше время и очень престижны, однако когда-то они были традиционными для Пекина и составляли значительную долю в его застройке - серые с красными крышами, часто с прекрасными внутренними садами.
Гостиная, в которую меня провел г-н Жун, была заполнена мебелью конца эпохи династии Цин и расписана орнаментами. Каждый предмет представлял необыкновенную ценность. На стене висело огромное полотно с каллиграфией, принадлежавшей кисти хорошо известного художника, в углу которого сам Ден Сяо Пин начертал свою высокую оценку. Впечатление отчасти портило чучело собаки г-на Жуна, находившееся в стеклянном сосуде. Я не знала, как на все это реагировать.
Во время официальных бесед с китайскими сановниками всегда чувствуешь себя неловко из-за того, что кресла стоят рядом, и каждый раз нужно поворачиваться, если хочешь что-либо сказать. В результате никак не удается взглянуть друг другу в глаза, - возможно, на это все и рассчитано. Наша беседа оказалась еще более чопорной, чем все остальные. Мы обсуждали Культурную революцию, но, как выяснилось, наши выводы были совершенно разными. Г-н Жун полагал, что во всем необходима стабильность. На это я ответила, что единственно возможный путь к ней - демократия. Он попытался возразить, что демократия на Западе провалилась из-за принижения роли женщин. Тогда я пристально посмотрела на него, и он быстро сменил тему.