В книге собраны фантастические произведения, посвященные астральному миру богов, и документально-художественные очерки о состоявшихся встречах Богоматери и богов с людьми, о цивилизации богов и ее отличии от цивилизации инопланетян.
Фантастика
Герберт Уэллс Видение страшного суда
Герберт Уэллс Дверь в стене
Роберт Шекли Битва
Андрей Дмитрук Полис
Чудеса и тайны
Игорь Ларионов Тайны Египетских карт Таро
Андрей Фальков Предисловие к сутрам
Махариши Патанжеле Йога-сутра
Андрей Фальков Комментарии к йога-сутре
Людвиг Зайдлер Боги и их родичи
Владимир Щербаков Встречи с Богоматерью
Содержание:
Утро Богов 1
Фантастика 1
Чудеса и тайны 18
Примечания 116
Утро Богов
Фантастика
Герберт Уэллс
Видение страшного суда
Тра-а-ра-а!
Я прислушивался, ничего не понимая.
Та-ра-ра-ра!
- Боже мой! - пробормотал я спросонья. - Что за дьявольский тарарам!
- Ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра! Та-ра-рра-ра!
- Этого вполне достаточно, - сказал я, чтобы разбудить человека… - и внезапно замолк. - Где же это я?
- Та-рра-рара! - Все громче и громче.
- Это, верно, какое-нибудь новое изобретение или…
Снова оглушительное турра-турра-турра!
- Нет, - сказал я погромче, чтобы расслышать свой собственный голос. - Это трубный глас в день Страшного суда.
- Тууу-рра!
Последний звук выдернул меня из могилы, так рыболов вытаскивает на крючке пескаря.
Я увидел свой надгробный памятник (довольно-таки посредственная штука; хотел бы знать, кто это его соорудил?). Затем старый вяз и расстилавшееся вдали море исчезли, как облако пара, и вокруг меня оказалось великое множество людей, ни один смертный не мог бы их сосчитать, представители всех народов, всех языков и всех стран, дети разного возраста, и все это в необъятном, как небо, амфитеатре. А высоко над нами, на ослепительно белом облаке, служившем ему престолом, восседал господь бог и весь сонм его ангелов. Я сразу узнал Азраила, потому что он был в темном одеянии, Михаила по его мечу, а величавый ангел, издававший трубный глас, все еще стоял с трубою в воздетой руке.
- Быстро орудуют, - проговорил невысокий человечек, стоявший рядом со мной. - Очень даже быстро! Видите вон того ангела с книгой?! - И, чтобы получше рассмотреть, он то приседал, то вытягивал шею, глядя сквозь толпу окружавших нас душ.
- Все здесь, - сказал он. - Решительно все. Теперь-то уж мы узнаем!..
- Вот Дарвин, - прибавил он, перескакивая на другую тему. - Ему здорово достанется! А видите вон того высокого представительного мужчину, - он ловит взгляд господа бога, - это сам герцог… Но здесь пропасть незнакомых людей!
- A-а! Вот и Пригглз, издатель. Чудной народ эти печатники! Пригглз был умный малый… Но мы узнаем и о нем всю подноготную! Уж я буду слушать во все уши, Я еще успею потешиться. Ведь моя фамилия на букву С.
Он со свистом втянул воздух.
- А, вот и исторические личности! Видите? Вон Генрих Восьмой, Уж ему будут перемывать косточки. Черт побери! Ведь он Тюдор! - Он понизил голос. - Обратите внимание на этого парня, прямо перед нами, он с ног до головы оброс волосами. Это, видите ли, человек каменного века. А там опять…
Но я уже не слушал его болтовни, потому что глядел на господа бога.
- Это всё? - спросил господь бог.
Ангел с книгой в руках (перед ним лежало бесчисленное множество таких книг, совсем как в читальне Британского музея) взглянул на нас и, казалось, в одно мгновение всех пересчитал.
- Всё, - отвечал он и добавил: - Это была, О господь, очень маленькая планета.
Бог внимательно оглядел всех нас.
- Итак, начнем, - промолвил он.
Ангел раскрыл книгу и произнес какое-то имя. Там несколько раз повторялся звук "а", и эхо отозвалось со всех сторон, из глубины необозримого пространства. Я не расслышал это имя, потому что человечек, стоявший рядом со мной, отрывисто выкрикнул: "Что такое?!" Мне показалось, что имя прозвучало как "Ахав", но это же не мог быть тот Ахав, о котором говорится в Ветхом завете.
В тот же миг небольшая черная фигурка вознеслась на пушистом облаке к стопам господа бога. Это был осанистый мужчина в богатом чужеземном одеянии, с короной на голове; он сложил руки на груди и мрачно опустил голову.
- Итак? - промолвил бог, глядя на него сверху вниз.
Мы могли ясно расслышать ответ, ибо это пространство обладало прямо замечательной акустикой.
- Я признаю себя виновным, - сказал человечек.
- Поведай им о своих деяниях, - молвил господь бог.
- Я был королем, - начал человечек, - великим королем. Я был похотлив, горд и жесток. Я воевал, опустошая чужие страны; я воздвигал дворцы, но построены они на человеческой крови. Выслушай, о господь, всех этих свидетелей, взывающих к тебе о возмездии. Сотни и тысячи свидетелей. - Он показал на них рукой. - Мало того! Я велел схватить пророка - одного из твоих пророков.
- Одного из моих пророков, - повторил господь бог.
- Он не желал склониться передо мной, и я пытал его четыре дня и четыре ночи, пока он не умер… Более того, о господь! Я богохульствовал. Я присвоил себе твои прерогативы.
- Присвоил себе мои прерогативы, - повторил господь бог.
- Я заставил воздавать себе божественные почести. Нет такого греха, которого бы я не совершил! Нет такого злодеяния, которым я не осквернил бы свою душу. И под конец ты, господь, покарал меня!
Бог слегка повел бровями.
- И я был убит в сражении. И вот я стою перед тобою, достойный самой жестокой кары в твоем аду. Я не дерзаю лгать, не дерзаю оправдываться перед лицом твоего величия и возвещаю о своих беззакониях перед лицом всего рода человеческого.
Он умолк. Я хорошо разглядел его лицо. Оно показалось мне бледным и грозным, гордым и странно величавым. Я невольно вспомнил Сатану Мильтона.
- Большая часть сказанного взята с надписи на его обелиске, - молвил ангел, который следил по книге, водя перстом по странице.
- В самом деле? - не без удивления вымолвил тиран.
Тут бог внезапно наклонился, взял этого человека и посадил его себе на ладонь, словно для того, чтобы получше рассмотреть. Человечек казался лишь темной полоской на середине его длани.
- Он действительно совершил все это? - спросил господь бог.
Ангел провел десницей по книге и молвил как-то небрежно:
- До известной степени это так.
Взглянув опять на человечка, я обнаружил, что его лицо странным образом изменилось Он смотрел на ангела глазами, полными ужаса, схватившись рукой за голову. Куда девались его царственное величие и дерзкий вызов?
- Читай, - промолвил господь бог.
И ангел читал, раскрывая перед нами во всех подробностях жизнь этого злодея. Слушая его, мы испытывали чисто интеллектуальное наслаждение. В его отчете встречались, на мой взгляд, несколько "рискованные" места. Но небеса, конечно, имеют на это право…
Все смеялись. Даже у пророка всевышнего, которого подвергал пыткам этот изверг, появилась на устах улыбка. Великий злодей на поверку оказался смешным, ничтожным человечком!
- И как-то раз, - продолжал ангел с улыбкой, возбудившей наше любопытство, - он объелся и пришел в скверное настроение, - и вот…
- О, только не это! - завопил изверг. - Никто на свете об этом не знает. Этого никогда не было! - визжал он. - Я был дурной человек, можно сказать злодей. Я совершил немало преступлений, но я не способен на такую глупость, на такую чудовищную глупость…
Ангел продолжал читать.
- О господь! - взмолился злодей. - Не надо им об этом говорить! Я готов покаяться! Просить прощения…
И злодей начал неистово прыгать на длани господней, горько плача. Внезапно им овладел стыд. Он кинулся в сторону, собираясь спрыгнуть с господнего мизинца. Но, быстро повернув свою длань, господь остановил его; тогда он бросился к отверстию между большим и указательным пальцем, но большой палец прижался к ладони. А между тем ангел все читал и читал, а злодей метался взад и вперед по ладони, потом вдруг повернулся к нам спиной и юркнул в рукав господень.
Я ждал, что господь выгонит его оттуда, но милость божья беспредельна.
Ангел остановился.
- Да?! - сказал он.
- Следующий, - ответил бог, и, прежде чем ангел успел назвать имя, на ладони уже стояло обросшее волосами существо в грязных лохмотьях.
7
- Как! Разве ад в рукаве у бога? - спросил мой сосед.
- А существует ли вообще ад? - спросил я в свою очередь.
- Я все глаза проглядел, - сказал он, стараясь, признаться, рассмотреть в просветах между ногами ангелов, - но что-то нигде не вижу небесного града.
- Ш-ш-ш, - прошептала, сердито нахмурившись, маленькая женщина, стоявшая возле нас. - Послушайте, что поведает нам сей великий святой!
8
- Он был владыкой земли, а я был пророком бога небесного, - вскричал святой, - и, глядя на меня, дивились смертные! Ибо я, о господи, познал всю славу твоей райской обители. Мне наносили удары ножом, загоняли под ногти лучины, сдирали полосами мясо со спины, но все муки, все терзания я с радостью переносил во славу господню!
Бог улыбнулся.
- И под конец я пошел еле прикрытый лохмотьями, весь в язвах, и смрад исходил от меня, но я объят был святым рвением.
У Гавриила вырвался смешок.
- И я лег у ворот тирана, - продолжал святой, - как некое знаменье, как живое чудо…
- Как некая мерзость, - промолвил ангел и начал читать про святого, не обращая внимания, что тот все твердил об отвратительных мучениях, которым он себя подвергал, чтобы обрести блаженство рая.
И представьте, все, что было написано в книге об этом святом, также оказалось откровением и чудом.
Мне кажется, не прошло и десяти секунд, как святой, в свою очередь, стал метаться по великой длани господней. Не прошло и десяти секунд! И вот он тоже завопил, слушая беспощадные разоблачения, и, подобно злодею, спасся бегством под сень рукава господня. И нам дозволено было туда заглянуть. Там, под сенью божьего милосердия, бок о бок, как братья, сидели эти два существа, утратившие все свои иллюзии.
Туда же спасся бегством и я, когда пришел мой черед.
9
- А теперь, - промолвил бог, вытряхивая нас из своего рукава на планету, где нам предстояло жить, на планету, быстро вращавшуюся вокруг своего солнца, сиявшего зелеными лучами Сириуса.
- Теперь, когда вы стали немного лучше понимать и меня и друг друга… попробуйте-ка снова.
Затем он и окружавшие его ангелы повернулись и внезапно исчезли.
Исчез и престол.
Вокруг меня простиралась прекрасная страна, какая мне и во сне не снилась, - пустынная, суровая и чудесная. И меня окружали просветленные души людей в новых, преображенных телах.
Перевод с англ. Н. Михаловской
Герберт Уэллс
Дверь в стене
1
Месяца три назад, как-то вечером, когда все кругом располагало к откровенности, Лионель Уоллес рассказал мне про "дверь в стене". Слушая его, я не сомневался, что он правдиво передает свои впечатления.
Он рассказал мне эту историю так искренне и просто, с такой подкупающей убежденностью, что я не мог ему не поверить. Но утром у себя дома я проснулся совсем в другом настроении. Лежа в постели и припоминая рассказ Уоллеса, я уже не испытывал обаяния его неторопливого, проникновенного голоса, очарования этого обеда с глазу на глаз, в ярком кругу света, отбрасываемого настольной лампой с темным абажуром, когда комната вокруг нас тонула в призрачном полумраке, а перед нами на белоснежной скатерти стояли тарелочки с десертом, сверкало серебро и разноцветные вина в бокалах, и создавалась какая-то особая атмосфера - яркий, уютный мирок, далекий от повседневности. Но теперь, вне этой обстановки, история показалась мне совершенно невероятной.
- Он мистифицировал меня! - воскликнул я. - Но как ловко это у него получалось! От кого другого, а уж от него я никак этого не ожидал.
Потом, сидя в постели и попивая свой утренний чай, я поймал себя на том, что стараюсь доискаться, почему эта столь неправдоподобная история вызвала у меня такое волнующее ощущение живой действительности; мне приходило в голову, что, развертывая передо мной эти образы, он пытался как-то передать, воспроизвести, восстановить (я не нахожу нужного слова) те свои переживания, о которых иначе невозможно было бы поведать.
Но сейчас я уже не нуждаюсь в такого рода объяснениях. Все эти сомнения остались позади. Сейчас я верю, как верил, когда слушал рассказ Уоллеса, что он всеми силами старался приоткрыть мне некую тайну. Но видел ли он на самом деле, или же это ему только казалось, обладал ли он каким-то редкостным драгоценным даром, или был во власти фантазии и мечтаний - не берусь судить. Даже обстоятельства его смерти не пролили свет на этот вопрос, который так и остался неразрешенным.
Пусть судит сам читатель!
Теперь я уже не помню, что вызвало на откровенность этого столь замкнутого человека - случайное ли мое замечание, или упрек. Должно быть, я обвинил его в том, что он не проявил должной инициативы и не поддержал одно серьезное общественное движение, обманув мои надежды.
Тут у него вдруг вырвалось:
- У меня мысли заняты совсем другим… Должен признаться, - продолжал он, немного помолчав, - я был не на высоте… Дело в том… Тут, видишь ли, не замешаны ни духи, ни привидения… но, как это ни странно, Редмонд, я словно околдован. Меня что-то преследует, омрачает мне жизнь, пробуждает какое-то неясное томление.
Он остановился, поддавшись той застенчивости, какая нередко овладевает нами, англичанами, когда приходится говорить о чем-нибудь трогательном, грустном или прекрасном.
- Ты ведь прошел весь курс в Сент-Ателстенском колледже? - спросил он ни с того ни с сего, как мне показалось в тот момент.
- Так вот… - И он снова умолк. Затем, сперва неуверенно, то и дело запинаясь, потом все более плавно и непринужденно, стал рассказывать о том, что составляло тайну его жизни то было неотвязное воспоминание о неземной красоте и блаженстве, пробуждавшее в его сердце ненасытные желания, отчего все земные дела и развлечения светской жизни казались ему нудными, утомительными и пустыми.
Теперь, когда я обладаю ключом к этой загадке, мне кажется, что все можно было прочесть на его лице. У меня сохранилась его фотография, на которой уловлено это выражение какой-то странной отрешенности. Мне вспоминается, что однажды сказала о нем женщина, которая горячо его любила. "Внезапно, - заметила она, - он теряет всякий интерес к окружающему. Он забывает о вас. Он вас не замечает, хотя вы рядом с ним."
Однако Уоллес далеко не всегда терял интерес к окружающему, и когда он на чем-нибудь сосредоточивал свое внимание, он добивался незаурядных успехов. И в самом деле, его карьера представляла собой цепь блестящих удач. Он уже давно опередил меня, поднялся гораздо выше и играл в обществе такую роль, какая была мне совершенно недоступна.
Ему не было еще и сорока лет, и уверяют, что если бы он не умер, то получил бы ответственный пост и почти наверно вошел бы в состав нового кабинета. В школе он всегда без малейшего усилия побеждал меня, это получалось как-то само собой.
Почти все школьные годы мы провели вместе в Сент-Ателстенском колледже в Вест-Кенсингтоне. Он поступил в колледж, подготовленный не лучше моего, а окончил его, значительно меня опередив, вызывая удивление своей блестящей эрудицией и талантливыми выступлениями, хотя я и сам, кажется, делал недурные успехи. В школе я впервые услыхал об этой "двери в стене", о которой вторично мне пришлось услышать всего за месяц до смерти Уоллеса.
Теперь я совершенно уверен, что, во всяком случае, для него эта "дверь в стене" была настоящей дверью, в реальной стене, и вела к бессмертной действительности.
Это вошло в его жизнь очень рано, когда ему было каких-нибудь пять-шесть лет.
Я помню, как он, серьезно и неторопливо размышляя вслух, открывал мне свою душу и, казалось, старался точно установить, когда именно это с ним произошло.
- Я увидел перед собой, - говорил он, - листья дикого винограда, ярко освещенные полуденным солнцем, темно-красные на фоне белой стены. Я внезапно их заметил, хотя и не помню, в какой момент это случилось… На чистом тротуаре, перед зеленой дверью лежали листья дикого каштана. Они были желтые с зелеными прожилками, понимаешь - не коричневые и не грязные, очевидно, они только что упали с дерева. Должно быть, это был октябрь. Я каждый год любуюсь, как падают листья дикого каштана, и хорошо знаю, когда это бывает… Если я не ошибаюсь, мне было в то время пять лет и четыре месяца.
Уоллес сообщил, что он был не по годам развитым ребенком; говорить научился необычайно рано, был очень разумен и, как говорили, "совсем как взрослый", поэтому пользовался такой свободой, какую большинство детей едва ли получает в возрасте семи-восьми лет. Мать Уоллеса умерла, когда ему было всего два года, и он оказался под менее бдительным и не слишком строгим надзором гувернантки. Его отец - суровый, поглощенный своими делами адвокат - уделял сыну мало внимания, но возлагал на него большие надежды. Мне думается, что, несмотря на всю его одаренность, жизнь казалась мальчику серой и скучной. И вот однажды он отправился бродить.
Уоллес не помнил, как ему удалось ускользнуть из дома и по каким улицам Вест-Кенсингтона он проходил. Все это безнадежно стерлось у него из памяти. Но белая стена и зеленая дверь вставали перед ним совершенно отчетливо.
Он ясно припоминал, что при первом же взгляде на эту дверь испытал странное волнение, его потянуло к ней, захотелось открыть и войти.
Вместе с тем он чувствовал, что с его стороны будет неразумно, а может быть, даже и плохо, если он поддастся этому влечению. Уоллес утверждал, что, как ни странно, он знал с самого начала, если только это не обман памяти, что дверь не заперта и он может, если захочет, в нее войти.
Я так и вижу маленького мальчика, который стоит перед дверью в стене, то порываясь войти, то отшатываясь назад.