Но отъ этихъ мирныхъ разсужденій до возстанія - далеко; между ними лежитъ цѣлая пропасть, та пропасть, которая отдѣляетъ у большей части людей разсужденіе отъ дѣйствія, мысль отъ воли, желаніе отъ поступка. Какъ перешагнули черезъ эту пропасть? Какъ эти люди, которые вчера еще, покуривая трубку, спокойно жаловались на свою судьбу, ругали жандармовъ и въ то же время униженно кланялись имъ, - рѣшились взяться за дубины и пошли громить дворцы сеньора, этой грозы вчерашняго дня? Благодаря какимъ чарамъ эти люди, которыхъ жены презирали и справедливо называли трусами, превратились въ героевъ, идущихъ подъ пулями и картечью завоевывать свои права? Какимъ чудомъ эти слова, которыя столько разъ произносились и умирали въ воздухѣ подобно безцѣльному звону колоколовъ, превратились въ дѣйствія?
Отвѣтъ очень простъ.
- Работа меньшинства, работа непрерывная и продолжительная, произвела это превращеніе. Смѣлость, самоотверженность, способность жертвовать собой такъ же заразительны, какъ трусость, покорность и паника.
Какія формы приметь агитація? - Да самыя разнообразныя, всѣ, которыя будутъ продиктованы ей обстоятельствами, средствами, темпераментами. То мрачная и суровая, то задорная, но всегда смѣлая, то коллективная, то чисто индивидуальная, она пользуется всякими средствами, всѣми явленіями общественной жизни, чтобъ пробуждать мысль, распространять и формулировать недовольство, возбуждать непримиримую ненависть къ эксплоататорамъ, выставлять въ смѣшномъ видѣ правителей, доказывать ихъ слабость и, главнымъ образомъ, всегда и вездѣ пробуждать смѣлость и духъ возстанія.
II.
Когда въ странѣ готовится революція, но духъ возстанія недостаточно силенъ въ массахъ, чтобъ проявляться бурными манифестаціями, мятежами и возстаніями, - меньшинство только дѣйствіемъ можетъ пробудить смѣлость и стремленіе къ независимости, безъ которыхъ немыслима ни одна революція.
Люди, смѣлые и неподкупные, которые не довольствуются одними словами, не примиряются съ разладомъ между словомъ и дѣломъ, предпочитаютъ тюрьму, ссылку и смерть - жизни, противорѣчащей ихъ принципамъ, люди, говорящіе: "надо смѣть, чтобъ побѣдить", - вотъ тѣ одинокіе "передовые", которые начинаютъ битву гораздо раньше, чѣмъ массы достаточно возбуждены, чтобъ открыто поднять знамя возстанія и итти съ оружіемъ въ рукахъ завоевывать свои права.
Среди жалобъ, разговоровъ и теоретическихъ споровъ, вырывается вдругъ какой-нибудь поступокъ, вызванный крайнимъ возмущеніемъ, поступокъ индивидуальный или коллективный, который служитъ яркимъ показателемъ господствующихъ стремленій. Возможно, что вначалѣ массы относятся къ нему безразлично. Преклоняясь передъ смѣлостью отдѣльныхъ лицъ или цѣлой группы, онѣ прислушиваются къ рѣчамъ благоразумныхъ и осторожныхъ людей, которые спѣшатъ объявить этотъ поступокъ "безуміемъ" и сказать, что "горячія головы, безумцы, погубятъ все дѣло". Они разсчитали, эти благоразумные и осторожные люди, что ихъ партія, спокойно продолжая свою работу, черезъ сто, двѣсти, можетъ быть, триста лѣтъ, завоюетъ весь міръ, - и вдругъ врывается что-то неожиданное: неожиданное, т. е. то, чего не ожидали они, эти благоразумные и осторожные. Кто хоть нѣсколько знакомъ съ исторіей и не лишенъ способности отдавать себѣ отчетъ въ своихъ мысляхъ, прекрасно знаетъ, что теоретическая пропаганда революціи неизбѣжно переходитъ въ дѣйствіе гораздо раньше, чѣмъ того хотятъ теоретики; но все же, благоразумные теоретики возмущаются поступками безумцевъ, предаютъ ихъ анаѳемѣ и изгоняютъ изъ своей среды. Однако, эти безумцы находятъ тайное сочувствіе въ народѣ, который восторгается ихъ смѣлостью и готовъ слѣдовать ихъ примѣру. Большей частью, они идутъ умирать въ тюрьмы и на каторгу, но сейчасъ же являются новые безумцы, которые продолжаютъ ихъ работу. Бурныя проявленія нелегальнаго протеста, поступки, вызванные возмущеніемъ и жаждой мести, - все учащаются.
Оставаться индифферентнымъ теперь уже невозможно. Люди, которые вначалѣ даже не задумывались надъ тѣмъ, чего хотятъ "безумцы", принуждены теперь дать себѣ въ этомъ отчетъ, выяснить ихъ идеи и стремленія и стать на ту или другую сторону. Поступки этихъ "безумцевъ" привлекаютъ всеобщее вниманіе, и въ нѣсколько дней дѣлаютъ больше, чѣмъ тысячи брошюръ. Новыя идеи проникаютъ въ сознаніе и завоевываютъ все больше и больше сторонниковъ.
Пропаганда дѣйствіемъ пробуждаетъ духъ возстанія и зарождаетъ смелость. - Старый режимъ съ его судьями, полицейскими, жандармами и солдатами казался непоколебимымъ, но и Бастилія была неприступна въ глазахъ безоружнаго народа, собравшагося подъ ея высокими стѣнами, укрѣпленными заряженными пушками, готовыми открыть огонь. Но вскорѣ замѣчаютъ, что установленный режимъ не такъ силенъ, какъ это казалось. Одного смѣлаго поступка было достаточно, чтобъ разстроить въ нѣсколько дней правительственную машину, чтобъ поколебать этотъ колоссъ. Одинъ смѣлый порывъ поставилъ вверхъ дномъ цѣлую провинцію, и грозныя войска должны были отступить передъ горстью крестьянъ, вооруженныхъ камнями и дубинами. Народъ замѣчаетъ, что чудовище не такъ страшно: нѣсколько энергичныхъ усилій, и оно погибнетъ. Надежда зарождается въ сердцахъ и, - замѣтьте это, - если отчаяніе вызываетъ иногда мятежи, то только надежда, надежда побѣдить, создаетъ революціи.
Правительство пытается устоять; оно не хочетъ показать своей слабости и безумно свирѣпствуетъ. Но, если раньше репрессіи могли убивать энергію угнетенныхъ, то теперь въ эпохи возбужденія, онѣ производятъ обратное дѣйствіе. Репрессіи вызываютъ новые взрывы, новые протесты, индивидуальные или коллективные; онѣ доводятъ возставшихъ до героизма и понемногу революціонныя дѣйствія усиливаются и распространяются.
Революціонная партія растетъ благодаря притоку новыхъ элементовъ, которые раньше относились къ ней враждебно или же прозябали въ полной индифферентности. Въ правительствѣ и среди правящихъ и привилегированныхъ классовъ произошелъ разладъ: одни стоятъ за упорное сопротивленіе, другіе высказываются за уступки, третьи, наконецъ, готовы отказаться на время отъ своихъ привилегій, чтобъ успокоить непокорныхъ, въ надеждѣ въ скоромъ будущемъ окончательно подавить возстаніе. Связь между правительствомъ и привилегированными классами порвана.
Правители могутъ, конечно, обратиться къ послѣднему средству: прибѣгнуть къ бѣшенной реакціи. Но теперь уже поздно; борьба отъ этого станетъ только ожесточеннѣе, а грядущая революція зальется кровью. Съ другой стороны, малѣйшая изъ уступокъ со стороны правящихъ классовъ ободряетъ возставшихъ, такъ какъ она сдѣлана слишкомъ поздно, вѣрнѣе, вырвана силой. Народъ, который раньше удовлетворился бы этой уступкой, замѣчаетъ, что врагъ сдается; онъ предвидитъ побѣду и чувствуетъ какъ растетъ его сила; люди, которые раньше подъ бременемъ нищеты и страданій ограничивались одними вздохами, гордо подымаютъ голову и смѣло идутъ къ завоеванію лучшаго будущего.
Наконецъ, разражается революція, и чѣмъ ожесточеннѣе была борьба, тѣмъ бурнѣе будетъ революція.
Направленіе, которое приметъ революція, зависитъ, конечно, отъ всей суммы разнообразныхъ обстоятельствъ, которыя подготовили наступленіе катаклизма. Но оно можетъ быть опредѣлено заранѣе по силѣ революціонныхъ дѣйствій, совершенныхъ въ подготовительный періодъ различными партіями.
Такая то партія тщательно выработала теоріи, проповѣдуюмыя ею, и активно пропагандировала перомъ и словомъ свою программу. Но ея стремленія не были достаточно подкрѣплены дѣлами, которыя являлись бы осуществленіемъ ея основныхъ идей и принциповъ. Она не предприняла ничего рѣшительнаго противъ своихъ самыхъ опасныхъ враговъ, не коснулась учрежденій, которыя ей предстояло разрушить; она была сильна созданной ею теоріей, но у нея не было дѣлъ; она не сумѣла пробудить духа возстанія и направить свои дѣйствія противъ того, чему долженъ быть нанесенъ рѣшительный ударъ въ моментъ наступленія революціи. И вотъ, эта партія осталась менѣе извѣстной; съ ея именемъ не связаны дѣла, слухъ о которыхъ дошелъ бы до самыхъ отдаленныхъ хижинъ; ея стремленія не проникли въ народныя массы, не прошли черезъ горнило толпы и улицы, не нашли себѣ ясной формулы, выраженной нѣсколькими словами, ставшей лозунгомъ всего народа.
Писатели, представители этой партіи, извѣстны читателямъ, какъ мыслители, но у нихъ нѣтъ ни репутаціи, ни способностей людей дѣла; въ тотъ день, когда толпа устремится на улицу, она пойдетъ за тѣми, чьи теоретическія идеи, можетъ быть, и менѣе ясны, стремленія менѣе благородны, но которые успѣли показать себя въ дѣлѣ.
Та партія, которая вела болѣе широкую агитацію и проявила больше жизни и смѣлости, станетъ во главѣ движенія въ тотъ моментъ, когда надо будетъ дѣйствовать, когда надо будетъ произвести революцію. Но, если у нея не хватило смѣлости заявить о себѣ революціонными дѣйствіями въ подготовительный періодъ, если у нея нѣтъ достаточной силы убѣжденія, чтобъ внушить отдѣльнымъ индивидуумамъ или группамъ чувство самоотреченія и непреодолимое желаніе привести въ исполненіе свои идеи, - если бы это желаніе существовало, оно перешло бы въ дѣйствіе гораздо раньше, чѣмъ народъ устремился бы на улицу, - если знамя ея не стало знаменемъ народа и стремленія ея недостаточно осязаемы и понятны, - эта партія не будетъ имѣть возможности привести въ исполненіе ни одного пункта своей программы. Она будетъ побѣждена активными партіями.
Вотъ что намъ говоритъ исторія о періодахъ, предшествующихъ революціямъ. Революціонная буржуазія прекрасно поняла это: стремясь уничтожить монархическій режимъ, она не пренебрегала ни однимъ изъ способовъ агитаціи, чтобъ пробудить духъ возстанія. Французскій крестьянинъ прошлаго вѣка инстинктивно понималъ это, когда онъ боролся за уничтоженіе феодальныхъ правъ. Интернаціоналъ придерживался тѣхъ же принциповъ, когда онъ стремился пробудить въ средѣ городскихъ рабочихъ духъ возстанія и направить его противъ естественнаго врага наемника, - хищника, который захватилъ въ свои руки орудія и средства производства.
III.
Интересно и необходимо было бы изучить тѣ средства агитаціи, которыми пользовались въ различныя эпохи революціонеры, чтобъ ускорить наступленіе революціи, уяснить массамъ значеніе грядущихъ событій, указать народу его главныхъ враговъ и пробудить въ немъ духъ смѣлости и возстанія. Мы знаемъ прекрасно, почему такая то революція была неизбѣжна, но только инстинктивно мы можемъ объяснить себѣ процессъ зарожденія революціи.
Въ Пруссіи главный штабъ издалъ для арміи цѣлый научный трудъ о томъ, какъ подавлять народныя возстанія, дезорганизовывать мятежи, вносить разладъ въ среду борцовъ и разсѣивать ихъ силы. Теперь хотятъ наносить сразу вѣрные удары, душить народъ по правиламъ. Изученіе, о которомъ мы только что говорили, могло бы дать отвѣтъ на этотъ трудъ и на многіе другіе, разбирающіе тѣ же вопросы, можетъ быть даже съ меньшимъ цинизмомъ. Оно показало бы намъ, какъ дезорганизовать правительство, какъ разсѣять его силы, какъ поднять нравственный уровень народа, подавленнаго нищетой и гнетомъ.
До сихъ поръ еще ничего не сдѣлано въ этомъ направленіи. Историки дали намъ яркую картину великихъ моментовъ эволюціи человѣчества въ его стремленіи къ освобожденію, но они почти не останавливались на періодахъ, предшествующихъ революціямъ. Поглощенные тѣмъ, чтобъ набросать самую драму, они лишь вскользь говорятъ о прологѣ. А насъ больше всего интересуетъ этотъ прологъ.
Какую захватывающую, грандіозную и прекрасную картину представляютъ собой усилія великихъ борцовъ, подготовлявшихъ революціи! Какую неутомимость проявляли крестьяне и нѣкоторые дѣятели изъ буржуазіи въ своей работѣ до 1789 года; какую упорную борьбу вели республиканцы, начиная съ реставраціи Бурбоновъ въ 1815 году до ихъ паденія въ 1830 году; сколько самоотверженности было въ дѣятельности тайныхъ обществъ во время царствованія толстаго буржуа Людовика-Филиппа! Какимъ ужасомъ вѣетъ отъ заговоровъ, составляемыхъ итальянцами съ цѣлью свергнуть австрійское иго, - отъ ихъ героическихъ попытокъ, отъ невыразимыхъ страданій ихъ мучениковъ. Какъ мрачна и грандіозна была бы трагедія, описывающая все преслѣдованія, которымъ подвергалась тайная работа русской молодежи, подкапывающейся подъ правительство, стремящейся преобразовать капиталистическій и земельный режимъ, - работа, продолжающаяся съ 1860 года до нашихъ дней! Сколько благородныхъ личностей предстало бы предъ современнымъ соціалистомъ, если бы онъ прочелъ эти драмы; сколько самоотверженности и величественнаго самоотреченія увидѣлъ бы онъ въ нихъ, какое революціонное воспитаніе, не только теоретическое, но и практическое, могли бы они дать нашему поколѣнію!
Мы не станемъ тутъ заниматься подобнымъ изученіемъ. Ограничимся нѣсколькими примѣрами, въ которыхъ покажемъ какими средствами пользовались наши отцы для революціонной агитаціи.
Бросимъ бѣглый взглядъ на одинъ изъ періодовъ, предшествующихъ 1789 году, и, оставивъ въ сторонѣ подробный анализъ обстоятельствъ, создавшихъ къ концу прошлаго вѣка революціонное положеніе, ограничимся указаніемъ нѣсколькихъ пріемовъ агитаціи, употребленныхъ нашими предшественниками.
Революція 1789-1793 года дала намъ два крупныхъ явленія. Низверженіе королевской власти и появленіе буржуазіи у кормила правленія, съ одной стороны; окончательное уничтоженіе рабства и ленныхъ податей въ деревняхъ, съ другой. Оба они тѣсно связаны между собой, немыслимы одно безъ другого. Эти два теченія замѣчаются въ агитаціи предшествующей революціи: агитація противъ королевской власти въ средѣ буржуазіи, агитація противъ правъ сеньоровъ среди крестьянъ.
Бросимъ бѣглый взглядъ на оба эти теченія.
Газета въ ту эпоху не имѣла того значенія, которое она пріобрѣла сейчасъ; ея мѣсто занимали брошюры, памфлеты и листки въ три, четыре страницы. Брошюры распространяли въ массахъ идеи философовъ и экономистовъ, предшественниковъ революціи; памфлеты и летучіе листки способствовали агитаціи, направляя весь ядъ своего сарказма на трехъ главныхъ враговъ народа: короля и его дворъ, аристократію и духовенство.
Тысячи летучихъ листковъ говорятъ о развращенности королевы, о порокахъ и преступныхъ развлеченіяхъ двора, срываютъ съ него обманчивые покровы, осмѣиваютъ его и стремятся обнажить всю его подлость и глупость.
Любовныя исторіи короля, придворные скандалы, безумная расточительность, знаменитый Pacte de Famine - союзъ между правителями и скупщиками хлѣба, заключенный съ цѣлью нажиться, заставляя голодать народъ, - вотъ о чемъ говорятъ памфлеты. Ихъ авторы всегда на сторожѣ и пользуются всякимъ случаемъ общественной жизни, чтобъ нанести ударъ своимъ врагамъ. Какъ только въ обществѣ заговорятъ о какомъ-нибудь событіи, - памфлетъ и летучій листокъ спѣшатъ дать ему свое толкованіе. Они удобнѣе чѣмъ газета для такого рода агитаціи. Газета - цѣлое предпріятіе; ея прекращеніе можетъ поставить въ затруднительное положеніе всю партію, и потому приходится призадуматься прежде чѣмъ рѣшиться на что-нибудь рискованное. Памфлетъ же и листокъ компрометируютъ только автора и типографа, - а попробуйте-ка ихъ найти!..
Авторы этихъ листковъ, очевидно, должны были первымъ дѣломъ освободиться отъ цензуры. Тогда не прибѣгали еще къ милой уловкѣ современнаго іезуитства, къ судебному преслѣдованію прессы, которое лишаетъ всякой свободы революціоннаго писателя; авторовъ и типографовъ арестовывали по тайнымъ повелѣніямъ, по грубымъ, но, по крайней мѣрѣ, откровеннымъ "lettres de cachet".
И поэтому авторы печатали свои памфлеты или въ Амстердамѣ, или еще гдѣ-нибудь, - "за сто верстъ отъ Бастиліи, подъ деревомъ Свободы". Они не стѣснялись въ своихъ нападкахъ; поносили короля, королеву и ея любовниковъ, сановниковъ и аристократію. Съ этой подпольной прессой полиція, конечно, не могла справиться; сколько она ни обыскивала книжные магазины, ни арестовывала газетчиковъ, - авторы не попадались ей въ руки и спокойно продолжали свое дѣло.
Пѣсня, - слишкомъ правдивая, чтобъ быть напечатанной, переходившая изъ устъ въ уста съ одного конца Франціи на другой, - была всегда однимъ изъ самыхъ удачныхъ способовъ пропаганды. Она обрушивалась на установленныя власти и общепризнанные авторитеты, осмѣивала коронованныхъ особъ, сѣяла вездѣ, вплоть до семейнаго очага, презрѣніе къ королевской власти, ненависть къ духовенству и аристократіи, надежду на скорое наступленіе революціи.
Но, главнымъ образомъ, агитаторы прибѣгали къ объявленіямъ, вывѣшиваемыхъ на улицахъ. Объявленіе заставляло говорить о себѣ, вызывало больше толковъ и волненій, чѣмъ памфлетъ или брошюра. И объявленія, печатныя или писанныя, появлялись при всякомъ удобномъ случаѣ каждый разъ, какъ происходило что-либо интересующее общество. Они срывались, но на слѣдующій день появлялись снова и приводили въ бѣшенство правителей и ихъ сыщиковъ. -"Ваши предки не попались намъ въ руки, но вамъ не избѣжать нашей мести!" читаетъ сегодня король на листкахъ, приклеенныхъ къ стѣнамъ его дворца. Завтра королева плачетъ отъ злости, видя, что на улицахъ вывѣшиваютъ объявленія, говорящія о мельчайшихъ подробностяхъ ея постыдной жизни. Тогда еще зародилась въ народѣ ненависть, проявленная имъ впослѣдствіи, къ женщинѣ, готовой уничтожить весь Парижъ, чтобъ остаться королевой и удержать въ своихъ рукахъ власть.
Вздумаютъ-ли царедворцы отпраздновать рожденіе Дофина, - объявленія угрожаютъ поджечь городъ, вызываютъ панику и подготовляютъ умы къ чему то необыкновенному. Или вдругъ появятся на улицѣ объявленія, возвѣщающія, что въ день такого-то празднества "король и королева будутъ подъ конвоемъ отведены на Гревскую площадь, потомъ въ городскую думу для исповѣди и наконецъ взойдутъ на эшафотъ и будутъ сожжены живыми" Созоветъ-ли король собраніе нотаблей, сейчасъ же вывѣшиваются объявленія: "новая труппа комедіантовъ, набранная господиномъ Калономъ (первый министръ) начнетъ свои представленія 29 числа такого-то мѣсяца и дастъ аллегорическій балетъ "Бочка Данаидъ". Или же, становясь все ядовитѣе и злѣе, объявленія проникнутъ въ ложу королевы и возвѣстятъ ей, что тираны скоро будутъ казнены.
Но объявленія направляются, главнымъ образомъ, противъ скупщиковъ хлѣба, главныхъ арендаторовъ и интендантовъ. И каждый разъ, какъ въ народѣ замѣчается усиленное возбужденіе, они объявляютъ Варѳоломеевскую ночь для интендантовъ и главныхъ арендаторовъ. Фабрикантъ, хлѣботорговецъ, интендантъ, которыхъ ненавидитъ народъ, - приговариваются этими объявленіями къ смерти отъ имени "народнаго совѣта", "народнаго парламента" и т. п.; и во время возстанія народная месть обрушится, конечно, на тѣхъ изъ эксплоататоровъ, имена которыхъ особенно часто попадались въ объявленіяхъ.