Оно свело образованіе къ безсмысленному заучиванію, которое, конечно, не можетъ дать пищи возвышеннымъ стремленіямъ и жаждѣ идеала, проявляющимся въ извѣстномъ возрастѣ у большей части нашихъ дѣтей. Оно, напротивъ, всѣми силами старается забить всякую талантливую, независимую и гордую натуру. Дѣти, болѣе или менѣе сознательныя, начинаютъ ненавидѣть школу, озлобляются и на всю жизнь замыкаются въ себя или съ отчаяніемъ бросаются искать какого бы то ни было выхода своимъ страстямъ и стремленіямъ. Они жадно накидываются на романы, стараясь найти въ нихъ поэзію, которой не дала имъ жизнь; они зарываются въ эту грязную, рыночную литературу, сфабрикованную для буржуазіи по пятаку за строчку и, начитавшись, подобно молодому Леметру, вонзаютъ ножъ въ горло какому-нибудь ребенку, чтобы стать знаменитымъ преступникомъ. Другіе со страстью предаются гнуснымъ порокамъ, и только тѣ дѣти, у которыхъ нѣтъ ни порывовъ, ни страстей, ни стремленій къ независимости и самостоятельности, благополучно достигаютъ конца. Они снабдятъ общество достаточнымъ контигентомъ хорошихъ буржуа, съ ихъ скудной нравственностью и убогой добродѣтелью. Это люди, которые, конечно, не станутъ таскать платковъ изъ кармановъ проходящихъ, но тѣмъ не менѣе будутъ съ спокойной совѣстью, "честно" обворовывать своихъ кліентовъ. Они не предадутся сильной, безразсудной страсти, но будутъ исподтишка бѣгать къ своимъ любовницамъ, чтобъ развлечься и отдохнуть отъ однообразія семейнаго очага. Они всецѣло втянутся въ засасывающее болото пошлости и будутъ вопить, какъ только кто-нибудь захочетъ дотронуться до плѣсени, покрывающей ихъ.
Вотъ, что даетъ буржуазія своимъ сыновьямъ. Что же касается дочерей, она развращаетъ ихъ съ ранняго дѣтства. Нелѣпое чтеніе, разодѣтыя куклы, роскошные наряды, назидательный примѣръ матери, бесѣды въ будуарахъ, - все способствуетъ тому, чтобы сдѣлать изъ ребенка женщину, которая продастъ себя тому, кто дастъ за нее большую цѣну. Ребенкомъ еще она распространяетъ вокругъ себя заразу: дѣти рабочихъ съ завистью смотрятъ на эту дѣвочку въ роскошномъ платьѣ, съ изящной поступью, съ манерами куртизанки въ двѣнадцать лѣтъ. Если же мать добродѣтельна, на сколько могутъ быть добродѣтельны буржуа - тогда еще хуже. Дѣвочка рано пойметъ цѣну двуличной морали, гласящей: "Люби ближняго, но грабь его, когда можешь! Будь добродѣтельна, но до извѣстной степени, и т. п."; она задохнется въ этой атмосферѣ нравственности à la Тартюфъ и, не найдя въ жизни ничего прекраснаго, захватывающаго и цѣннаго, бросится въ объятья первому встрѣчному, лишь-бы онъ могъ удовлетворить ея потребностямъ роскоши.
Вглядитесь какъ слѣдуетъ въ эти явленія, вдумайтесь поглубже въ ихъ причины, и вы убѣдитесь въ необходимости бурной революціи, которая очиститъ современное общество и вырветъ съ корнемъ то зло, которое съѣдаетъ человѣчество и служитъ источникомъ заразы.
Пока среди насъ есть паразиты, живущіе нашимъ трудомъ подъ предлогомъ управлять нами, эти паразиты будутъ очагомъ чумы и разврата для общественной нравственности. Праздные люди всю жизнь ищутъ безсмысленныхъ развлеченій; чувство солидарности убито въ нихъ самыми основами ихъ существованія; преступный эгоизмъ развивается самой ихъ жизнью; такіе люди всегда склонны къ самой грубой чувственности: они унижаютъ и оскверняютъ все, къ чему прикасаются. Своимъ золотомъ и животными инстинктами они развращаютъ женщину и дѣтей; они развращаютъ искусство, театръ, прессу; они готовы продать свою родину, продать ея защитниковъ и, слишкомъ трусливые, чтобы сами убивать, они, не колеблясь, заставятъ убить лучшихъ представителей родной страны, если только что-либо будетъ угрожать ихъ богатству - единственному источнику ихъ радости.
Чума у нашихъ очаговъ; надо уничтожить источникъ заразы и, если даже придется дѣйствовать огнемъ и мечемъ, - мы не должны останавливаться: дѣло идетъ о спасеніи всего человѣчества.
Грядущая Революція.
Въ предыдущихъ главахъ мы пришли къ заключенію, что Европа катится по наклонной плоскости къ революціи.
Изслѣдуя способы производства и обмѣна, установленные буржуазіей, мы замѣчаемъ, что гангрена охватила весь современный строй жизни.
Мы видимъ полное отсутствіе какихъ-бы то ни было научныхъ и гуманитарныхъ основъ, безумное расточеніе общественнаго капитала, жажду наживы, дошедшую до полнаго пренебреженія всякими законами общественности, непрерывныя промышленныя войны и невообразимый хаосъ. Мы съ восторгомъ привѣтствуемъ приближеніе дня, когда крикъ: долой буржуазію! вырвется изъ всѣхъ устъ съ тѣмъ единодушіемъ, съ которымъ провозглашалось некогда паденіе династій.
Изучая развитіе государствъ, роль ихъ въ исторіи и разложеніе, охватившее ихъ, мы видимъ, что современный способъ группировки заканчиваетъ свое существованіе; онъ совершилъ все, на что былъ способенъ, и теперь рушится подъ своей собственной тяжестью, чтобы уступить мѣсто новымъ организаціямъ, основаннымъ на новыхъ принципахъ, соотвѣтствующихъ современнымъ стремленіямъ человѣчества.
Стоитъ только прослѣдить за возникновеніемъ идей въ современномъ обществѣ, чтобы понять, съ какимъ рвеніемъ человѣческая мысль работаетъ сейчасъ надъ полной переоцѣнкой цѣнностей, завѣщанныхъ намъ прошлыми вѣками, и надъ выработкой новыхъ философскихъ и научныхъ системъ, предназначенныхъ стать основами грядущихъ человѣческихъ организацій. Не только реформаторы изъ народа, изнуренные непосильнымъ трудомъ и нестерпимой нуждой, мечтающіе о лучшемъ будущемъ, возстаютъ сейчасъ противъ современныхъ учрежденій. Ученые, воспитанные на старыхъ предразсудкахъ, стараются отряхнуть съ себя пыль ветхости, прислушиваются къ броженію мысли въ народѣ и становятся выразителями и провозвѣстниками новыхъ идей. "Все разъѣдающій ядъ критики подрываетъ завѣщанныя намъ непреложныя истины; философія, естественныя науки, этика, исторія, искусство, все гибнетъ въ этой разрушительной работѣ, ничему нѣтъ пощады!" - восклицаютъ возмущенные консерваторы. Да ничему и не будетъ пощады, даже самимъ основамъ вашего соціальнаго строя - частной собственности и власти. Всѣ работаютъ сейчасъ надъ ихъ разрушеніемъ, - всѣ, отъ негра мастерской до работниковъ мысли, отъ заинтересованныхъ въ реорганизаціи современнаго строя до тѣхъ, которые содрогнутся при видѣ своихъ же мыслей, осуществленныхъ на практикѣ, отряхнувшихъ съ себя пыль библіотекъ, воплощенныхъ самой жизнью.
Полное разложеніе и распаденіе современнаго строя и всеобщее недовольство; выработка новыхъ формъ жизни и жажда какой-бы то ни было перемѣны, юношескій порывъ критики въ области науки, философіи, этики и броженіе общественной мысли; возмутительное равнодушіе или преступное сопротивленіе новымъ теченіямъ тѣхъ, въ рукахъ которыхъ сосредоточена власть...
Вотъ каково было всегда состояніе общества наканунѣ великихъ революцій. Таково оно и сейчасъ; и это не безумная фантазія возбужденнаго воображенія группы недовольныхъ; самое спокойное научное наблюденіе убѣждаетъ насъ въ этомъ. Даже тѣ, которые для оправданія своей преступной индиферентности говорятъ: "Будьте спокойны, опасность не дошла еще до нашихъ жилищъ", признаютъ, что положеніе все ухудшается и что они не знаютъ, куда мы идемъ. Однако, облегчивъ себя этимъ признаніемъ, они снова впадаютъ въ свое обычное состояніе - прозябаніе безъ мысли.
"Намъ столько разъ предсказывали эту революцію", вздыхаетъ пессимистъ; "былъ моментъ, когда я самъ повѣрилъ въ ея наступленіе, а между тѣмъ ея все нѣтъ!"
Она придетъ и чѣмъ позже, тѣмъ она будетъ плодотворнѣе. "Два раза, въ 1754 и въ 1771 году готова была вспыхнуть революція", говоритъ Феликсъ Рокэнъ, описывая событія XVIII вѣка (чуть было не написалъ въ 1848 и 1871 году). Не разразившись тогда, она стала гораздо могучѣе и плодотворнѣе къ концу вѣка.
Но не будемъ тревожить сна индиферентныхъ и мѣшать брюжжанію пессимистовъ. Подумаемъ лучше о томъ, каковъ будетъ характеръ этой революціи, предчувствуемой и подготовляемой столькими людьми, и каково должно быть наше отношеніе къ ней.
Мы не будемъ заниматься историческими пророчествами: ни эмбріональное состояніе соціологіи, ни современное положеніе исторіи, которая, по выраженію Огюстэна Тьерри, "подавляетъ истину условными формулами", насъ на это не уполномочиваютъ. Ограничимся тѣмъ, что поставимъ себѣ нѣсколько самыхъ простыхъ вопросовъ.
Возможно-ли допустить хоть на мгновеніе, что одна только перемѣна образа правленія успокоитъ броженіе умовъ и пріостановитъ совершающуюся во всѣхъ слояхъ общества работу надъ пересозданіемъ всего существующаго? Что недовольство экономическимъ строемъ, возрастая съ каждымъ днемъ, не захочетъ проявиться въ общественной жизни, какъ только наступятъ благопріятныя обстоятельства - дезорганизація власти?
Конечно, нѣтъ!
Возможно-ли, чтобы ирландскіе и англійскіе крестьяне не воспользовались первой представившейся возможностью, чтобы изгнать ненавистныхъ помѣщиковъ и завладѣть землей, о которой они мечтаютъ столько вѣковъ?
Возможно-ли, чтобы Франція, если только наступитъ новый 1848 годъ, ограничилась замѣной своего новаго Гамбетта какимъ-нибудь Клемансо и не испробовала, что можетъ дать Коммуна для улучшенія быта рабочихъ? Чтобы французскіе крестьяне, видя центральную власть униженной, не постарались завладѣть бархатными лугами своихъ сосѣдокъ - святыхъ сестеръ и плодородными полями толстыхъ буржуа, устроившихся около нихъ и все округляющихъ свои владѣнія? Возможно-ли, чтобы они не встали въ ряды борцовъ, предлагающихъ имъ поддержку для осуществленія мечты всего рабочаго народа: обезпеченнаго, хорошо оплачиваемаго труда?
Возможно-ли, чтобы крестьяне - будь то итальянцы, испанцы или славяне - не присоединились къ этому движенію?
Возможно-ли, чтобы рудокопы, изнуренные нуждой и страданіями, работающіе подъ вѣчнымъ страхомъ смерти, не постарались изгнать владѣльцевъ рудниковъ, какъ только они замѣтятъ малѣйшій признакъ дезорганизаціи среди своего начальства?
А мелкій ремесленникъ, ютящійся въ темномъ сыромъ подвалѣ, работающій день и ночь съ окоченѣлыми пальцами и пустымъ желудкомъ, выбивающійся изъ силъ, чтобы прокормить пять маленькихъ ртовъ, тѣмъ болѣе любимыхъ, чѣмъ они становятся блѣднѣе и прозрачнѣе отъ голода и лишеній? А этотъ несчастный, проводящій ночи подъ открытымъ небомъ, такъ какъ онъ не можетъ позволить себѣ роскоши - переночевать за пятакъ въ ночлежномъ домѣ? Неужели вы думаете, что они не постараются найти въ роскошныхъ дворцахъ теплаго угла для своихъ семействъ, болѣе достойныхъ и честныхъ во всякомъ случаѣ, чѣмъ семьи толстыхъ буржуа? Что они не мечтаютъ о томъ, чтобы въ магазинахъ коммуны было достаточно хлѣба для всѣхъ тѣхъ, которые не привыкли къ бездѣлью, достаточно одежды, чтобы покрыть какъ плечи несчастныхъ дѣтей рабочихъ, такъ и упитанныя тѣла дѣтей буржуа? Неужели вы думаете, что тѣ, которые ходятъ въ лохмотьяхъ, не знаютъ, что въ магазинахъ большого города есть достаточно припасовъ для удовлетворенія первыхъ нуждъ всѣхъ его жителей и что если-бы всѣ рабочіе трудились надъ производствомъ необходимыхъ предметовъ, вмѣсто того, чтобы чахнуть надъ выдѣлкой предметовъ роскоши, то выработаннаго ими хватило бы не только на ихъ коммуну, но и на сосѣднія?
Наконецъ, возможно-ли, чтобы народъ въ тотъ день, когда почувствуетъ въ себѣ силу, не постарался-бы осуществить все то, о чемъ онъ мечтаетъ столько лѣтъ и что само собой вырвется наружу въ критическій моментъ (вспомните осаду Парижа!)?
Здравый смыслъ человѣчества отвѣтилъ уже на эти вопросы, и вотъ его отвѣтъ:
Наступитъ всеобщая революція, которая вызоветъ потоки крови во всѣхъ странахъ Европы. При связяхъ, установившихся сейчасъ между отдѣльными государствами и при настоящемъ неустойчивомъ политическомъ равновѣсіи мѣстная революція невозможна, если только она будетъ сколько-нибудь продолжительна. Разразившись въ одной странѣ, она, какъ въ 1848 году, вызоветъ непремѣнно вспышки во всѣхъ остальныхъ, и революціонное пламя охватитъ сразу всю Европу.
Но если въ 1848 году возставшіе города возлагали большія надежды на перемѣну образа правленія и на конституціонныя реформы, то сейчасъ, конечно, это невозможно. Парижскій рабочій не будетъ ждать, чтобы правительство - будь то даже свободная Коммуна - исполнило его завѣтныя желанія. Онъ самъ возьмется за дѣло и скажетъ: "Такъ, по крайней мѣрѣ, что-нибудь будетъ сдѣлано!"
Русскій народъ не будетъ ждать, чтобы учредительное собраніе даровало ему землю, которую онъ столько лѣтъ обработываетъ для другихъ; какъ-бы мало надежды на успѣхъ у него ни было, онъ постарается самъ ею завладѣть; онъ уже стремится къ этому: доказательствомъ чему служатъ постоянные бунты. То же самое происходитъ въ Италіи и въ Испаніи; и если въ Германіи рабочій позволяетъ еще распоряжаться собой тѣмъ, которые бы желали, чтобы все въ мірѣ совершалось по предписаніямъ изъ Берлина, то примѣръ сосѣдей и неспособность правителей скоро укажутъ ему настоящій путь.
Будущая революція будетъ носить экономическій характеръ. Всѣми народами одновременно будутъ произведены попытки пересоздать весь экономическій строй; они больше не будутъ ждать, чтобы благосостояніе свалилось имъ съ неба, какъ манна небесная.
Но... мы уже видимъ пессимиста съ лукавой улыбкой на губахъ, говорящаго: "нѣсколько возраженій, только нѣсколько возраженій". Что же, мы его выслушаемъ и отвѣтимъ ему.
Политическія права.
Буржуазная пресса ежедневно твердитъ намъ на всѣ лады о значеніи политической свободы и "политическихъ правъ человѣка": всеобщей подачи голосовъ, свободы выборовъ, свободы печати, союзовъ, собраній и т. д., и т. д.
- "Зачѣмъ возставать, зачѣмъ прибѣгать къ оружію, - говоритъ она, - когда у васъ есть всѣ эти права, а слѣдовательно, и возможность произвести всѣ необходимыя реформы!" Оцѣнимъ же эти пресловутыя политическія права съ нашей точки зрѣнія, т. е., съ точки зрѣнія того класса, который ничего не имѣетъ, никѣмъ не управляетъ и у котораго очень мало правъ и слишкомъ много обязанностей.
Мы не скажемъ, какъ это говорилось раньше, что политическія права не имѣютъ въ нашихъ глазахъ никакой цѣны. Мы прекрасно знаемъ, что со временъ крѣпостного права и даже съ прошлаго вѣка въ этомъ отношеніи кое-что сдѣлано. Французскій рабочій уже не то существо, лишенное всякихъ человѣческихъ правъ, какимъ онъ былъ раньше, когда аристократія смотрѣла на него, какъ на рабочаго скота; внѣ своей мастерской, онъ считаетъ себя равнымъ всѣмъ остальнымъ гражданамъ. Французскаго крестьянина нельзя сѣчь на улицахъ, какъ это дѣлается еще въ Россіи. Бурными революціями и пролитой кровью народъ завоевалъ себѣ нѣкоторыя личныя права, умалять значеніе которыхъ мы не хотимъ.
Но есть права и права, и надо умѣть ихъ различать; нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ реальное значеніе, другіе же лишены его; кто смѣшиваетъ, только обманываетъ народъ. Есть права, какъ, напримѣръ, равенство передъ закономъ аристократа и крестьянина, тѣлесная неприкосновенность каждаго гражданина и т. п., которыя достались народу послѣ упорной борьбы и настолько дороги ему, что малѣйшая попытка нарушить ихъ вызоветъ возстаніе. И есть такія права, какъ всеобщая подача голосовъ, свобода печати и т. п., къ которымъ народъ былъ всегда равнодушенъ, такъ какъ онъ чувствуетъ, что эти права, защищая буржуазію отъ самовластія правительства и аристократіи, служатъ орудіемъ въ рукахъ господствующихъ классовъ для порабощенія народа. Ихъ даже нельзя назвать политическими правами, такъ какъ они не охраняютъ интересовъ народа; это только нашъ политическій языкъ - жаргонъ, выработанный правящими классами исключительно для своихъ нуждъ, - величаетъ ихъ этимъ громкимъ именемъ.
Въ самомъ дѣлѣ, что такое политическое право, какъ не оружіе для защиты независимости и свободы тѣхъ, которые сами не могутъ внушить уваженія къ этимъ своимъ правамъ? Каково его назначеніе, если оно не можетъ дать свободы всѣмъ тѣмъ, которые должны ею обладать? Люди, подобные Гамбетта, Бисмарку и Гладстону, не нуждаются ни въ свободѣ печати, ни въ свободѣ собраній; они и такъ пишутъ все, что хотятъ, устраиваютъ какія угодно собранія, исповѣдываютъ тѣ ученія, которыя имъ больше по вкусу; они и такъ, свободны. А если кому-нибудь и нужно дать эту свободу слова, печати и собраній, то только тѣмъ, которые сами не могутъ обезпечить себѣ этихъ правъ и проводить въ жизни свои идеи, свои принципы. Таково происхожденіе всѣхъ политическихъ правъ.
Но въ наше время даются-ли эти права тѣмъ, кто въ нихъ нуждается?
Конечно, нѣтъ. Всеобщее избирательное право можетъ до нѣкоторой степени оградить буржуазію отъ злоупотребленій центральной власти, не заставляя ее прибѣгать къ оружію. Оно можетъ служить для умиротворенія соперниковъ, оспаривающихъ другъ у друга власть и удержать ихъ отъ кровопролитія. Но это право безсильно тамъ, гдѣ надо низвергнуть или ограничить власть и уничтожить господство привилегированныхъ. Прекрасное орудіе для мирнаго разрѣшенія недоразумѣній между правителями, какую оно можетъ принести пользу подданнымъ?
Исторія отвѣчаетъ намъ на этотъ вопросъ. - Пока буржуазія думала, что всеобщая подача голосовъ будетъ въ рукахъ народа оружіемъ для борьбы съ привилегированными классами, она всѣми силами противилась ей. Когда же, въ 1848 году, она поняла, что это право не только не грозитъ ея привилегіямъ, но даже не мѣшаетъ ей властвовать надъ народомъ, она сразу ухватилась за него. Теперь буржуазія стала его ярой защитницей, такъ какъ она знаетъ, что это лучшее средство, чтобы удержать въ своихъ рукахъ господство надъ массами.
То же самое относительно свободы печати. - Какой доводъ былъ самымъ убѣдительнымъ въ глазахъ буржуазіи въ пользу свободы печати? - Ея безсиліе! Ея несостоятельность! "Когда-то", - говоритъ Жирарденъ, - "сжигали колдуновъ, потому что имѣли глупость ихъ считать всемогущими; теперь дѣлаютъ ту же глупость относительно печати. Но печать такъ же безсильна, какъ средневѣковые колдуны. И потому - долой преслѣдованія печати!" Вотъ, что говорилъ когда-то Жирарденъ. А какой аргументъ выставляетъ теперь буржуазія въ защиту свободы печати? -"Посмотрите", - говоритъ она, - "на Англію, Швейцарію, Соединенные Штаты. Тамъ полная свобода печати, а между тѣмъ нигдѣ такъ не развита эксплоатація, нигдѣ такъ властно не царитъ капиталъ. Пусть нарождаются вредныя теченія. Мы всегда сумѣемъ заглушить голосъ ихъ органовъ, не прибѣгая даже къ насилію. А если когда-нибудь, въ моментъ возбужденія, революціонная пресса и станетъ опасной, мы всегда успѣемъ уничтожить ее подъ какимъ-бы то ни было предлогомъ".
На счетъ свободы собраній тѣ же разсужденія.
- "Дадимъ полную свободу собраній", говоритъ буржуазія; - "народъ не смѣетъ коснуться нашихъ привилегій. Мы должны больше всего бояться тайныхъ обществъ, а публичныя собранія лучшее средство, чтобъ положить имъ конецъ. Если же въ моментъ сильнаго возбужденія публичныя собранія и стали бы опасными, мы всегда можемъ ихъ воспретить, такъ какъ въ нашихъ рукахъ правительственная власть".