К наркомании Пелевин относится в высшей степени отрицательно. Перефразируя начало своего давнего рассказа "Хрустальный мир", он тем не менее вполне серьезно замечает: только тот, кто употреблял ЛСД в послекризисной Москве зимой 1998 года, чувствовал себя по-настоящему отвратительно. Вообще он считает ЛСД наиболее опасным наркотиком, а культ "кислоты" в среде модной молодежи вызывает у него искреннее омерзение.
Фраза, приписываемая Березовскому в романе - "Спасибо, ребята. Только вы еще позволяете пожить какой-то параллельной жизнью", - была им произнесена реально. Однажды на банкете по случаю театральной премьеры Березовский именно в таких выражениях предложил выпить за людей искусства.
Пелевин полагает, что если его роман заставил нескольких его друзей три-четыре раза на протяжении чтения от души рассмеяться - цель книги можно считать достигнутой.
Еще он любит кататься на велосипеде. Однажды, когда он поехал в лес, расположенный неподалеку от его дома, чтобы в покое и одиночестве прослушать альбом БГ "Навигатор", велосипед у него украли, а он, погруженный в музыку, этого не заметил. С тех пор Пелевин считает "Навигатора" самым тяжелым альбомом БГ.
В заключение позволю себе привести недавний ответ Пелевина на анкету "Что я ненавижу". По сути, это готовый манифест, из которого составители анкеты опубликовали всего несколько фраз. Между тем именно этот текст характеризует Пелевина лучше любого интервью.
У Козьмы Пруткова есть стихотворение "Древней греческой старухе, как если б она домогалась моей любви". Герой стихотворения, стильный мужчина и кавалер, никак не может поверить в происходящее - в то, что эта поганая воображаемая старуха, с которой сыплется штукатурка засохших румян, действительно лезет к нему - к нему! - за любовной лаской. Смешно это потому, что ситуация изначально фарсовая - никакой старухи нигде, кроме как в воспаленном воображении Пруткова, не было. Но этой старухе еще повезло - ее просто отшили, дав ей как следует прочувствовать всю отвратность ее воображаемого тела. Другой воображаемой старухе повезло гораздо меньше. Сначала ее заставили заниматься ростовщичеством и вытягивать из бедных людей последние портсигары, а потом взяли и к-а-к долбанули воображаемым топором по воображаемой косичке.
Больше всего меня поражает человеческая (и своя собственная) способность испытывать настоящую - с выделением адреналина и сжиманием кулаков - ненависть по воображаемому поводу. Если я начну считать своих старух, то выяснится, что я воображаемый военный преступник. Но, сколько бы воображаемых старух я ни перебил, я никогда не делал зла в тот момент, когда я его делал.
И не я один. Весь Голливуд тоже. Этот принцип лежит в основе всех "крутых боевиков". Нормальный человек не способен испытать ненависть, не убедив себя, что он испытывает ее ко злу. Это хорошо понимают кинематографисты ужасов и писатели боевиков - именно поэтому перед тем, как какой-нибудь жан-клоп вам дам начинает крушить черепа, зрителям долго и терпеливо объясняют, с какими суками жан-клоп имеет дело, так что от праведной ненависти у них сами собой начинают сжиматься кулаки. Но изнутри ненависть всегда выглядит праведной, даже у Ленина, Гитлера или банкира, которому не дают нормально прокрутить шахтерский триллион. А ненависть, которой не удается найти для себя праведного обоснования, оборачивается вовнутрь и превращается в стыд.
Лучшая возможная реакция на замеченную в себе ненависть - это спросить себя: "А была ли старуха?" В девяноста девяти случаях из ста выясняется, что ее не было.
Мой воображаемый собеседник может спросить - а как же быть с абстрактным маньяком-убийцей, который изнасиловал пятьдесят семь Красных Шапочек и из фрейдистских побуждений хотел сбить ракетой "Стингер" самолет премьера? На это я могу посоветовать своему воображаемому собеседнику разжать кулаки и забыть про своего воображаемого маньяка, а себе самому - забыть про воображаемого собеседника. И в мире опять станет спокойно и тихо. А если мой воображаемый собеседник не захочет заткнуться, я выну из-за воображаемой пазухи воображаемый, но очень тяжелый гаечный ключ. Честное слово, без всякой ненависти…
…Любые принципы и убеждения, которые приводят к чувству ненависти, - полное говно. То же можно сказать и о людях, которые разжигают ненависть в других, особенно за зарплату. Эти люди - самые опасные и отвратительные, их лучше сторониться, потому что сделать с ними ничего нельзя - они сами уже все с собой сделали.
И последнее. Если мой воображаемый собеседник спросит, что делать в случаях, когда старуха не воображаемая, а настоящая, то я отвечу следующее: со всеми старухами, воображаемыми и настоящими, надо разбираться без всякой прутковщины и достоевщины, а по методу Даниила Хармса - просто не мешать им свободно выпадать из окон на мостовую.
Источник - www.ogoniok.com/archive/1999/4604/17-42-44/
Виктор Пелевин: Ельцин тасует правителей по моему желанию!
25 августа 1999. Борис Войцеховский, "Комсомольская правда"
"Комсомолка" стала единственной газетой, которой дал интервью самый популярный из современных российских писателей.
Часто бывает - проезжаешь в белом "Мерседесе" мимо автобусной остановки, видишь людей… И на секунду веришь, что этот украденный у неведомого бюргера аппарат, ещё не до конца растаможенный в братской Белоруссии, но уже подозрительно стучащий мотором с перебитыми номерами, и правда, трофей, свидетельствующий о полной и окончательной победе над жизнью. И волна горячей дрожи проходит по телу; гордо отворачиваешь лицо от стоящих на остановке и решаешь в своём сердце, что не зря прошёл через известно что и жизнь удалась.
В.Пелевин "Поколение ’П’"
У Пелевина жизнь точно удалась. По-крайней мере ни один из ныне творящих писателей не может похвастаться такой популярностью. И таким количеством слухов вокруг своего имени. Немудрено: на светских мероприятиях Виктор Олегович не появляется, фотографировать себя не разрешает, к телефону не подходит, интервью практически не даёт.
На днях вернулся из Тибета, где встречался с ламой. На этой неделе уехал в Канн. По словам людей, знающих писателя, в России он проводит дай Бог месяца два-три в год. Что же касается белого "Мерседеса" и прочих обязательных нынче атрибутов славы, то…
ВП: Славу я не люблю, причём не вру, когда это говорю. Она мешает жить, уничтожает то, что называется словом privacy. Чтобы позволить себе быть известным, надо быть богатым, а я про себя не могу этого сказать. Деньги я не то чтобы люблю - я скорее не люблю сидеть без них. А женщины не лошади, чтобы любить или не любить их как класс или биологический вид. Любишь, как правило, какую-нибудь одну. Что касается дорогих автомобилей, то к ним я равнодушен абсолютно.
- А вот реальная ситуация: мой брат пришёл в институт в майке с портретом Че Гевары. "О, да у тебя на футболке Пелевин!" - заявили ему видевшие обложку "Поколения П" сокурсники. Такая слава вам по душе?
- Меня это несколько пугает. Насколько я себе представляю, Че Гевара что-то вроде Шамиля Басаева, различается только идеология, которая их вдохновила. Я человек абсолютно мирный, и романтик с автоматом - не самый симпатичный мне символ. Мне могут нравиться романтические порывы, но когда их реализацией становится стрельба по людям, это не вызывает ничего, кроме тоски и ужаса. Другое дело, что даже Че Гевара и символизируемый им бунт стали со временем коммерческим клише - как-то на рейсе британских авиалиний я видел в каталоге Duty Free швейцарские часы "Swatch" с портретом Че Гевары.
Мир делает деньги на прямом бунте против себя. Мне кажется, что если бы Че Геваре показали эти часы пред его последней экспедицией в Боливию, он махнул бы на всё рукой и стал бы разводить тюльпаны.
- Почему же тогда Че украшает обложки вашего трехтомника?
- На трёхтомнике не портрет Че Гевары. Это просто коллаж, набор клише, которые собираются в случайную комбинацию. Мы живём во время, когда "имиджи", отражения окончательно отрываются от оригиналов и живут самостоятельной жизнью. И каждый из них приобретает определённую суггестивно-коммерческую ценность, не соответствуя абсолютно ничему в реальности. То есть субстанцией такого символа является ничто, пустота. Точно так же на обложке книги мог быть Солженицын на пашне, Ельцин на танке или Джон Кеннеди-младший в кабине самолёта. Из подобных калейдоскопических конструкций и строится картина мира современного человека. Кто-то сказал: когда Бог придумал радугу, дьявол придумал калейдоскоп. Оральный, анальный и вытесняющий вау-импульсы.
- В какой степени правдив слух, что большинство персонажей "Поколения" реальны?
- Можно сказать, что за книгой стоят наблюдения за людьми, работающими в рекламе и вокруг, но прямых прототипов у героев нет. "Generation ’П’" - не только о рекламщиках, но и об их жертвах. Например, оральный, анальный и вытесняющий вау-импульсы, описанные в книге, каждый человек может без особого труда заметить в своём уме.
- Огромное место в вашем последнем романе занимает реклама продуктов. Если через год они исчезнут с рынка, будет ли понятна ваша книга?
- Если с нашего рынка исчезнут продукты, упомянутые в книге, это, скорее всего, будет означать исчезновение самого рынка. Книга имеет дело со своего рода "базовым лексиконом" современного потребителя. Скажем, кока-кола - не столько софт-дринк, сколько символ. Когда в Америке несколько лет назад попытались заменить коку-колу на новый напиток "Coke", который был испытан многочисленными экспертами и фокус-группами и, по всеобщему мнению, был вкуснее оригинала, это чуть не стало катастрофой - производители не учли эмоциональной связи потребителя с продуктом. Задача рекламы - сформировать такую связь. Поэтому мне кажется, что книга будет понятна до тех пор, пока существует реклама (и политика). В конце концов "Generation ’П’" - это производственный роман. Только, в отличие от классических производственных романов, рассказывающих о цементе-шпалах-космических станциях, темой этой книги является производство той грохочущей и пёстрой пустоты, в которой проходит наша жизнь.
Солидный Господь для солидных господ
- Есть ли будущее у рекламы? Можно ли считать её направлением искусства?
- Скорее вопрос стоит так - есть ли будущее у других направлений искусства?
Если вы смотрите, скажем, какую-нибудь психологическую мелодраму, в которой Дастин Хоффман в момент, предшествующий катарсису, берёт со стола чашку с эмблемой "Мальборо" и делает большой глоток, можно не сомневаться, что появление этой чашки оплачено. Я допускаю, что скоро рекламу будут размещать в романах, если герои будут пить шампанское определённого сорта, то на это будут существовать расценки.
Из книги "Поколение ’П’"
"Плакат (сюжет клипа): длинный белый лимузин на фоне храма Христа Спасителя. Его задняя дверца открыта, и из неё бьёт свет. Из света высовывается сандалия, почти касающаяся асфальта, и рука, лежащая на ручке двери. Лика мы не видим. Только свет, машина, рука и нога. Слоган:
ХРИСТОС СПАСИТЕЛЬ
СОЛИДНЫЙ ГОСПОДЬ ДЛЯ СОЛИДНЫХ ГОСПОД!"
- Известный рекламщик Юрий Грымов сказал "КП": "Реклама - линза, сквозь которую стереотипы и условности человеческого потребления становятся чудовищнее, чем на самом деле. Литература Пелевина - это реклама литературы…" Согласны?
- Что тут скажешь. Слова Грымова - это реклама литературы Пелевина. Спасибо.
"Да не думаю я об этом Букере!"
- Быть интересным для потомков входит в вашу задачу?
- Когда пишешь книги, ставишь совсем другие задачи. Про потомков я точно не думаю. Мне кажется, что любой писатель, который держит в голове какие-то мысли о потомках в то время, когда он пишет, рискует оказаться малоинтересным даже современникам.
- Всё-таки интересно, в чём, на ваш взгляд, секрет вашей нынешней суперпопулярности?
- Не знаю точно. Рискну предположить - секрет в том, что я пишу занимательные книги.
- Литературные критики с этим, кажется, не всегда согласны. Всенародно любимый "Чапаев и пустота" так и не получил Букеровскую премию.
- Я не стал бы видеть в этом заговор - роман "Чапаев и пустота" мог просто не понравиться судьям. Это нормально. С "Generation ’П’" получилось вообще смешно - один критик написал, что я специально дал главному негодяю книги фамилию будущего председателя Букеровского жюри с целью шантажа. Просто какая-то патология. Да не думаю я об этом Букере, честное слово! Я и книгу-то дописал на пол года раньше, чем состав жюри стал известен.
"Всё-таки я злоупотребляю алкоголем"
- О вас ходит множество слухов. Сами о себе запустить какую-нибудь "утку" вы не пробовали? Ну, например, о близких отношениях с Аллой Пугачёвой.
- Меня вообще тяготит внимание к моей персоне. Книги - другое дело, мне очень приятно, что их читают, но это не значит, что я получаю удовольствие, например, от идиотских звонков. Никаких слухов о себе мне пускать не хочется. Хватит тех, о которых я читал и слышал.
- А насколько правдив слух о том, что некоторые книги писались под воздействием наркотиков?
- Это полная чушь. Я не принимаю наркотиков. Кроме того, под их воздействием невозможно написать ничего связного. Если же говорить о моих действительных недостатках, то я, к сожалению, иногда злоупотребляю алкоголем.
- Откуда же такое хорошее знание предмета? Практически в каждой вашей книге то кто-то опиум употребляет, то эфедрин. А то и сушёные мухоморы ест.
- Мой опыт в этой области весьма ограничен - скажем, я ни разу в жизни не кололся. И потом одно дело - знать, как действуют наркотики, и другое дело - пользоваться ими. Среди моих знакомых несколько человек пострадали от наркомании, и я хорошо знаком с их историями.
Наркомания отвратительна, особенно тяжёлые наркотики. В этом смысле "Generation ’П’" кажется мне весьма полезной книгой. Вряд ли она вызовет желание испытать то, что происходит с главным героем.
- Поэт Евгений Евтушенко, будучи в нашей редакции, признался, как поразил его телефонный разговор с вами: "Пелевин угадал всё - где я сижу, чем занимаюсь, о чём думаю и даже что собираюсь делать в ближайшее время…" Откройте секрет такого все знания?
- Как поёт группа "Наутилус Помпилиус", "никакого секрета тут нет".
- Между прочим, как вы относитесь к нашим нынешним политикам и ко всей этой чехарде с постоянными сменами премьеров?
- Писатель должен писать хорошие книги, остальное - дело вкуса. Мне, например, политика малоинтересна. А о том, что творится с правительством, подробно написано во второй части "Generation ’П’". Кстати, даже поражает, насколько всё совпадает с текстом - такое ощущение, что его используют как сценарий.
Мнение по поводу
Писатель Егор Радов, автор романов "Змеесос" и "Не вынимая изо рта":
- К Пелевину отношусь плохо. Во-первых, он обошёл меня в плане конъюнктуры - видимо, он более моего одарён в вопросах самопробивания. То, что нигде нет его интервью и фотографий, всего лишь часть имиджа, этакого подражания Кастанеде. Тоже мне Кастанеда!
А во-вторых, я не могу читать книги Пелевина, ибо люблю писателей, имеющих свой стиль.
Поэт Андрей Вознесенский:
- Пелевин - пелёнки компьютерного подсознания. Таясь от публики, он играет тезис Ролана Барта, мол, писатель умер. На тусовке в "Вагриусе" у него была типична внешность призрака - коренастый, коротко стриженный, в очках. Мне интересно, когда он пеленгует нашу ирреальность, но когда он популяризует новации поэзии - скучно - это хохмы для украинских болельщиков: "вин Пеле!". В отличие от коллег он минималист в ненормативной лексике, "Generation ’П’" - здесь изящная игра такого же плана, как "Скорбец" Гребенщикова.
Желаю партии любителей П(елевина) стать круче, чем партия любителей П(ива).
Источник - http://pelevin.nov.ru/interview/o-koms/1.html
Браток по разуму
Сентябрь 1999. Карина Добротворская, "Vogue"
В этом году Виктор Пелевин, автор "Чапаева и пустоты" и "Generation "П", безусловно, самый модный писатель. Все его читали, никто его не видел. С Пелевиным встретилась КАРИНА ДОБРОТВОРСКАЯ.
Пелевин опоздал на полтора часа. Извинялся агрессивно: "Я спал. Проснулся. А уже шесть часов - и надо куда-то ехать. Куда ехать? Меня можно, конечно, прижать к стенке, но дело в том, что стенка сразу исчезнет".
Пелевин ненавидит давать интервью, почти не подходит к телефону, не любит фотографироваться и часто носит темные очки. Даже Ричард Аведон, который делал его портрет для New Yorker, не смог заставить его эти темные очки снять. Человек-невидимка. Может быть, никакого Пелевина и вовсе не существует, есть одна пустота. А может, за всеми этими загадочными маскировками прячется что-то совсем несложное.
Наша встреча с Пелевиным была назначена на шесть часов в японском ресторане "Изуми" на Спиридоновке. В шесть Пелевина не было. В полседьмого тоже. В семь не было. В семь пятнадцать не было. Пустота.
Он появился в семь сорок, вполне осязаемый, даже довольно плотный. Высокий, никаких темных очков, светлые проницательные глаза азиатского разреза на круглом лице. Его взгляд не потеряет цепкости, даже когда Пелевин будет плохо держаться на ногах.
Поначалу он ведет себя тихо и благостно, но когда через полчаса на столе появляется включенный диктофон, начинает ворчать: "Я так не могу говорить. Кикабидзе в неволе не размножаются". Потом взрывается:
- Что вы мне кайф ломаете, а? Вот он, позор и ужас-то жизни! Я только что готов был поверить, что красивые умные девушки могут со мной просто так посидеть, побазарить… А так не бывает, потому что это работа такая, да? Именно поэтому этот мир и вырубился. Он все время выставляет красоту, ты идешь ей навстречу, а там - или микрофон, или бабки.
Пелевин всегда утверждал, что объективной реальности не существует. Поэтому часто сам предпочитал исчезать.
- Я извиняюсь, но зачем мне нужны эрзацы, когда передо мной вся эта жизнь? Я не читаю никаких журналов, не смотрю телевизор…
- Ну не ври.
- Честное слово. Копирайтером я работал, было дело, но телевизор не смотрю. У меня даже нет антенны, она в трех местах перерублена. Не, ну если мне очень хочется чего-нибудь посмотреть, я могу найти кусок проволоки, воткнуть его туда, где антенна, и там, на зеленом фоне будет что-то такое говорить. Но фильмы я смотрю - от видака-то телевизор нормально работает.
- Почему ты не отвечаешь на телефонные звонки?
- Я ничего хорошего не жду от телефона. Чудо никогда не бывает предсказуемо. Я даже сообщения больше не слушаю. Приезжаю домой, а на автоответчике сорок пять сообщений. Я нажимаю кнопку, и они все стираются.