Путь моего деда – путь большинства. То, через что прошел он, прошли почти все. Он родился в стране, где подавляющее большинство жителей (85 %), как и он, были крестьянами. Его судьба изменилась тогда же, когда у всех, – в 1929–1930 годах, когда началась массовая коллективизация. Он был на фронте, как и большинство его сверстников, и, в отличие от многих, выжил. Это второе главное событие его жизни. А третьим главным событием было то, что он получил отдельную квартиру. И это тоже случилось примерно тогда же, когда у многих из его сверстников. Он умер в стране, где подавляющее большинство жителей (74 %), как и он, уже были горожанами . В стране, где родился мой дед, большинством были люди моложе 30 лет. Ко времени революции 1917 года более 60 % населения Российской империи были молоды. В стране, где умер мой дед, пожилых людей было уже больше, чем молодых. Сейчас людей моложе тридцати – меньше 40 % .
Это невероятное превращение случилось меньше чем за одну человеческую жизнь. Миллионы людей, как и мой дед, бежали из деревень, от голода и новых порядков, и те, кто выжил, перебрались в города.
Именно молодые люди, родившиеся, как и мой дед, в больших семьях в год революции – чуть раньше и чуть позже, стали первым "новым поколением". Новым в том смысле, что жизнь такого огромного количества людей оказалась совсем не похожей на жизнь всех предыдущих российских поколений. Стремление к заработку и образованию, конечно, и раньше приводило крестьян в города, но ничего подобного по масштабу не было. Миллионам новых пролетариев, и колхозных и городских, пришлось учиться жить заново. Родительский опыт только мешал. Образ жизни, привычный для их предков, перестал их кормить. Большие семьи стали им обузой. Прежняя вера была у них вытравлена и заменена новой.
Начало коллективизации, ликвидация "кулака" и форсированное строительство затронули подавляющую часть населения страны. За несколько недель были сломлены жизни более 130 миллионов крестьян Советского Союза . По масштабу и последствиям конец 1929 года и первые месяцы 1930-го гораздо важнее октября 1917-го. Историк Николай Рязановский сравнивал коллективизацию с Крещением Руси. "Поскольку те события затронули бо́льшую часть русских и россиян, год 1929-й можно считать важнейшей переломной точкой русской истории, за исключением, возможно, года 988-го", – пишет он в книге о самоидентификации русских и россиян .
Эти молодые, сильные и бездомные люди, не успевшие толком привязаться к старому образу жизни, вынужденно осваивали новый. Они были чистым листом: готовы были слушать, воспринимать и работать. Они доказывали, сколько испытаний может перенести человек и в каких условиях может выживать. Ночлег на настоящей кровати, а не под котлом, возможность дослужиться до лишнего пайка значили для них больше, чем участие в великой стройке. "Стойкость и выносливость, а не трудовой энтузиазм были нормой для большинства. Стойкость не относится к Аристотелевым политическим категориям, но она сыграла свою политическую роль. Она помогла удержать гитлеровцев под Сталинградом, она же помогла народу пережить все испытания советской истории", – пишет Рязановский .
Все эти стойкие люди были еще и крайне плохо устроены в жизни – подсобки, землянки, казармы, бараки, общежития, коммунальные квартиры были их домом. Бездомность подавляющего числа граждан страны являлась, по сути, осознанным политическим выбором власти. Во-первых, жилое строительство было одной из жертв "великого перелома" 1929–1930 годов. Осознанное решение направить ограниченные ресурсы на оборону и тяжелую промышленность обрекло остальные отрасли экономики, в том числе строительство жилья, на "голодание". Капиталовложения в жилое строительство сократились, и даже официальные нормы жилой площади на человека к 1940 году были уменьшены почти наполовину. "Политика бездомности", конечно, не была описана в документах партии, но ее вполне возможно рассматривать как политику.
Во-вторых, жилищное "голодание" помогало политическому руководству направлять трудовые ресурсы по желанию: большинство получало жилье от предприятия, и люди стремились туда, где "давали" жилье. В приоритетных отраслях получить квадратные метры было легче. В-третьих, была еще прописка, дожившая в слегка трансформированном виде до наших дней. Обязательная регистрация по месту жительства позволяла следить за гражданами – и по официальным каналам, и с помощью добровольных помощников партии, – выявив врага народа среди соседей, можно было претендовать на освободившуюся комнату.
То, в чем участвовали, не зная того, миллионы новых пролетариев и колхозных крестьян, было невиданным экспериментом. Эта была попытка политической элиты получить заданный результат (коммунистическое общество, иначе именуемое "светлым будущим"), резко ускорив исторический процесс и жестко контролируя его ход. Это был контролируемый социальный взрыв. Теоретики и практики коммунизма-ленинизма планировали сымитировать и попутно усовершенствовать процесс, который в Европе длился несколько веков.
Голод и лишения неизменно объяснялись курсом партии на светлое будущее. И идея будущего действительно укоренилась в сознании граждан. Благодаря искусственной бездомности, на которую советские стратеги обрекли большинство граждан СССР, подлинным светлым будущим для них стала собственная отдельная квартира. Это стремление к отдельному жилью, к отдельности, к частной жизни, как мы увидим, определило и советское и постсоветское развитие страны.
В нашей истории было немало правителей, веривших в то, что исторический процесс, как металл, поддается технологическому воздействию. Петр I верил, что можно за одно поколение сделать Россию европейским правовым государством с настоящими чиновниками и военными. Советские лидеры были убеждены, что можно в пробирке получить индустриальную урбанизированную страну, минуя все стадии органического роста промышленного производства и городов. Постсоветские лидеры полагали, что можно создать рыночную экономику, минуя формирование институтов собственности и права. И не то чтобы совсем никому и никогда не удавалось перепрыгивать через историю и менять себя быстро – быстрые трансформации возможны, но гарантий успеха никогда нет. Чаще получается совсем не то, что задумывалось.
2. Из горожан в граждане
Возвышение городов в Европе сопровождалось не просто ростом численности городского населения, а укреплением его роли в управлении городом, а позже и страной. Вчерашним крестьянам, новым горожанам европейских городов приходилось защищать плоды своих трудов и от феодальных владык, и от монархов. Именно с этим были связаны все опыты самоорганизации – гильдии, парламенты и различные низовые движения.
Но и горожане были нужны правителям. Без опоры на "город" монархам не удалось бы создать национальные государства: город был союзником центральной власти в борьбе с центробежными "региональными" силами, представленными традиционной аристократией. В период формирования современного государства (XIV–XV века) европейские монархи все больше полагались на растущее городское население, стремясь договариваться с представительными учреждениями и набирать на службу горожан, получивших университетское образование, – так на свет появилась бюрократия, верхушка "третьего сословия". "Но с развитием промышленности третье сословие стало слишком серьезной силой, которую его прежний союзник, монархия, уже не способна была держать под контролем, особенно если центральная власть была слабой или коррумпированной, – говорит историк Василий Рудич. – Это, как мы знаем, и привело к кровопролитным революциям в Европе, а затем и к рождению современной эпохи" .
Горожане помогли сформироваться современному обществу. Индустриализация и урбанизация не были просто механическим ростом производства и скучиванием все большего количества людей в городских стенах. Жители городов за эти долгие годы отвоевали для себя то, что философы назвали правами. Права на частную жизнь, свободу и неприкосновенность собственности формировались в ходе многовекового торга между монархами, церковью, аристократами и горожанами. В ходе этого торга горожане стали гражданами .
Ключевую роль в процессе доказательства самой возможности владения имуществом здесь, на этой земле, сыграла, как ни удивительно, церковь. Именно отцы церкви вернули в интеллектуальный обиход античных авторов, с которых, вплоть до сего дня, начинается любая дискуссия о собственности. Средневековым ученым важно было обосновать легитимность церковной собственности и защитить ее от посягательств монархов. Монархи, в свою очередь, стремились доказать, что только они являются единственным источником легитимности владения на своей территории. Аристократам и горожанам была нужна защита их собственности и от первых, и от вторых. Окончательной победы не добилась ни одна из сторон. Но это означало, что у собственности не оказалось верховного "хозяина". Ни император, ни церковь, ни сообщества граждан не смогли взять на себя роль верховного распорядителя. Эта роль постоянно оспаривалась, что приводило к конфликтам и войнам, но именно в силу отсутствия одного победителя частная собственность превратилась в то, чем она является в культуре Запада.
Возможно, поэтому так трудно, не проходя длительной урбанизации и роста промышленности, воспроизвести этот институт в других культурах. И особенно трудно сделать это в таких культурах, как российская, где равновесия между обществом и аристократией не получилось и власть и собственность слились в единое целое с единым верховным хозяином (подробнее об этом в главе 4, посвященной собственности как идее и институту).
3. Отраженная современность
То, что происходило в СССР в 1930–1950-х годах, тоже принято называть индустриализацией и урбанизацией. Действительно, за предвоенное десятилетие и в 50-х годах было построено невиданное прежде количество заводов, шахт и электростанций; были открыты школы, вузы и исследовательские институты, театры, концертные залы и дворцы пионеров. Все это было бы немыслимо без новой рабочей силы – горожан. К началу 1960-х годов численность городского населения в СССР сравнялась с сельским. Произошло это на 100 лет позже, чем в Англии, но всего лишь на 10 лет позже, чем в среднем в Европе, то есть на самом деле не так уж и поздно.
По гамбургскому счету Советский Союз при этом не блистал. Экономический взлет 1920-х и 1930-х годов, прервавшись на момент коллективизации, продолжался до возвращения к долгосрочному тренду, существовавшему до Первой мировой войны, после чего в 1940 году, то есть еще до начала Второй мировой войны, произошло торможение. Итак, быстрый довоенный рост сталинского времени (от 4 до 6 % в год, по разным оценкам) мог быть всего лишь возвращением к долгосрочной тенденции. Заметим, что даже заявленные цели сталинского рывка так и не были достигнуты: ни одна из сталинских пятилеток не была выполнена, убыль тяглового скота в колхозной деревне не была компенсирована тракторами и машинами до середины 1950-х годов.
В среднем в продолжение всего эксперимента – начиная с "антикрещения" 1929–1930 годов и до последнего полного советского года, 1990-го, – ВВП на душу населения рос на 2,6 % в год. И это несмотря на чудовищные затраты – человеческие и материальные.
Как показывают современные исследования, своих наивысших экономических достижений СССР добился к концу 1970-х годов – ВВП на душу населения вырос до уровня 38 % от американского. В 2012 году ВВП на душу населения России достигал приблизительно 30 % американского, что близко к тому же показателю в 1908 и 1990 годах . Таким образом, если смотреть из долгосрочной перспективы, сталинский рывок не изменил экономический вес России по отношению к другим ключевым участникам глобальной хозяйственной системы. "Если у коммунистического устройства общества и была какая-то экономическая задача, то она не была реализована. Многие страны, не только европейские, но и азиатские и латиноамериканские, демонстрировали более высокие темпы роста с куда меньшими ограничениями прав и свобод" .
Разрыв с европейцами не был разительным, а китайский подушевой ВВП был тогда в шесть раз ниже советского (в 2012 году был уже в два раза ниже). Грамотность стала почти поголовной, образование и медицина – доступнее, чем когда-либо в российской истории. Мы получили городское образованное население. А в силу резко сократившихся размеров семей получили "пожилую" страну. Мы приблизились к европейской современности, почти догнали ее.
Но результаты пережитого нашими дедами контролируемого социального взрыва оказались непохожими на результаты многовекового торга, проходившего в Европе. Наша современность как будто бы и есть современность, сегодня в этом уж точно нет сомнений – те же предметы, та же техника, та же одежда, – но сходство это внешнее. Нашей современности, полученной в пробирке советского эксперимента, чего-то не хватает.
Не хватает того, что отметалось в ходе эксперимента, – добровольности, естественности, органичности. Переток населения из деревни в город – естественный процесс, через который прошли почти все общества. Просто у нас он был проведен искусственно и в ускоренном режиме. Руководители большого проекта под названием СССР осознанно корректировали ход истории.
Развитие права собственности и права деятельного участия граждан в политическом развитии собственной страны – вопросы ключевые для западной культуры – действительно были в российских условиях избыточными, поскольку торга не предполагалось. То, к чему западное общество пришло "грязным" путем проб и ошибок, советские идеологи стремились превзойти, пройдя "чистым" путем строительства утопии по заданному проекту.
Но утопия, по определению, – идея не прикладная. Большинство утопий – бумажная архитектура, то есть проекты, не предполагающие физического воплощения. Американский историк Мартин Малиа считал, что большевики совершили "ошибку Колумба" – они отправились на поиски социализма, а нашли что-то совсем другое. "Большевики стремились найти социализм, но наткнулись на "совьетизм", приведя Россию в перевернутую современность" .
Советский Союз развивался как ответ Западу. Можно было бы назвать экспериментально выведенную советскую современность отраженной, увидеть в ней зазеркалье западного общества . В последние два с половиной десятилетия своего существования советская modernity выглядела все убедительнее. Именно тогда СССР заработал себе имя научной и космической державы. С 1951 по 1960-й ВВП Советского Союза вырос, по расчетам экономиста Григория Ханина, на 244 %. Началась активная добыча нефти и газа, в страну были ввезены технологии массового производства потребительских товаров. Образ жизни поколения моих родителей – в больших советских городах – стал отдаленно напоминать образ жизни их ровесников в Европе и США. Благодаря массовому строительству все больше людей могли позволить себе отдельные квартиры, жизнь становилась комфортнее, частные автомобили стали доступнее, можно было отдыхать на море, ездить по стране, всерьез заниматься образованием и свободным временем детей.
Советское детство было одно на всех, оно состояло из ограниченного набора всем известных блоков. В одинаковых булочных продавались одинаковые булочки. После школы можно было пойти к любому из друзей в гости – в квартиру, похожую на твою собственную. Там можно было получить такой же, как дома, нагоняй и съесть такой же, как дома, обед. У счастливцев на полках стояло одно и то же розовое собрание сочинений Вальтера Скотта и зеленое – Чарльза Диккенса. Учительницы, обученные учить нас по одной и той же программе в одинаковых школах, были похожи между собой и носили пугающе одинаковые прически.
Кто мог вырасти в этом инкубаторе кроме одинаковых маленьких гомункулов? Получились между тем на удивление разные, любопытные и активные люди. Искусство комбинирования – вот что спасало. В моем случае блоки были такие: школа, книги, Дворец пионеров, лето. Утром нужно было идти в школу и проходить обязательные для всех уроки. Летом нужно было ехать в обязательный для всех лагерь, такой же, как в прошлом году, только наполненный новыми мучителями. Дворец был любимым, потому что необязательным.