Уже в 1925 г. появились новые ноты, порожденные рядом насущных потребностей. Период простого "восстановления" хозяйства подходил к концу и готов был уступить место периоду "реконструкции" (родившееся в спорах тех лет, это терминологическое различие сделалось позже традиционным для советских историков и экономистов). Для технического перевооружения заводов, да и сельского хозяйства требовались современные машины и средства производства. В апреле 1925 г. начали составляться программы более быстрого восстановления производства металлов. В конце того же года XIV съезд РКП(б) предложил "взять курс на индустриализацию". Великий лозунг был наконец произнесен. Указание было еще нечетким, но это не помешало советским историкам с некоторым насилием над фактами объявить XIV съезд "съездом индустриализации". Правда, всего несколько месяцев спустя Пленум ЦК в апреле 1926 г. уже расценил индустриализацию как "решающую задачу". Интерес смещался в сторону промышленности, и в особенности в сторону тяжелой промышленности.
Речь шла не просто о политических лозунгах. Документы формулировались все более и более четко. В каждом отдельном случае надлежало определить не только источник финансирования первых программ развития, но и способ расходования этих пока еще очень скромных средств, а также точную сферу капиталовложения. Каждая отрасль производства выдвигала весомые доводы в поддержку своих собственных запросов.
Начало нэпа показало, что новое государство было почти не в состоянии контролировать экономику. Но само проведение новой экономической политики привело к тому, что по мере восстановления хозяйства государство все более становилось хозяином тех рычагов управления, которые оно сохранило в своих руках. ВСНХ, руководить которым с 1924 г. стал Дзержинский, продолжал выполнять регулирующие функции, обычно принадлежащие министерству промышленности. В то же время реорганизация финансов придала соответствующему наркомату и государственной банковской системе значительный вес и внушительную силу. Власть непосредственно устанавливала многие цены и отчасти контролировала остальные. Теперь она была в состоянии оперировать крупными суммами, выражавшимися уже не в грудах обесцененных бумажных знаков.
Вслед за публикацией последних статей Ленина и после споров с оппозицией о плане и экономической политике больший авторитет и влияние стал приобретать также Госплан. Политические успехи создали условия для прихода во все органы хозяйственного управления немалого числа специалистов, преимущественно некоммунистов. В Госплан их пришло, пожалуй, больше, чем в любое другое учреждение. Его руководителем был назначен большевик Кржижановский, но в целом коммунисты составляли там меньшинство: в 1924 г. на 527 сотрудников их было лишь 49, причем 23 принадлежали к неквалифицированному техническому персоналу. Разработка плана развития всей страны в целом представляла собой задачу, которую никогда прежде не пытался осуществить никто из советских деятелей. Первым был план ГОЭЛРО, составленный в 1920 г.
В середине 20-х гг. Госплан начал впервые применять методы общего планирования, то есть планирования, уже не ограниченного рамками отдельных отраслей, подобно плану ГОЭЛРО, ставшие с той поры достоянием истории теории и практики планирования. Первым шагом в этом направлении явилась разработка "контрольных цифр" для каждого года. В ходе этой работы противоборствовали разные теоретические школы. Сторонники "целевого" планирования, то есть планирования, призванного обеспечить первоочередное выполнение задач, "сознательно" поставленных перед национальной экономикой, сталкивались с ревнителями "генетического" курса, которые склонны были больше внимания уделять выявлению тенденций, объективно складывающихся в ходе развития данной экономики. На самом деле эти две концепции не были столь несовместимы, как могло показаться, ибо каждая из них выражала, в сущности, одну из двух взаимодополняющих потребностей. Столкновение между ними приобрело особую ожесточенность, когда выявился их разный подход к практическому решению вопроса об определении темпов индустриализации.
В конце 1927 г., в десятую годовщину революции, сначала ЦК, а затем съезд партии решили дать директивы по составлению пятилетнего плана развития всего народного хозяйства. По поводу этой впервые предпринятой инициативы и первых конкретных формулировок, в которые она была облечена, вполне можно утверждать, что все это было результатом жарких споров и сопоставлений различных позиций, споров и сопоставлений, которые еще могли состояться в обстановке "значительной интеллектуальной свободы". Несмотря на растущую ожесточенность, сама политическая борьба скорее стимулировала, чем тормозила такого рода работу. Заметим, правда, и то, что эти первые директивы по планированию пока обходили наиболее острые проблемы и рекомендовали добиваться максимума пропорциональности и сбалансированности между различными отраслями и потребностями народного хозяйства: накоплением и потреблением, промышленностью и сельским хозяйством, тяжелой промышленностью и легкой и т. д.
Это нисколько не умаляет того факта, что именно борьба и сопоставление противоположных мнений сделали возможным закладку фундамента той плановой работы, которая обеспечила в дальнейшем рост СССР. Результатом, однако, не стало смягчение разногласий; более того, практически планирование осуществлялось как раз тогда, когда политическая борьба вышла за рамки разрешимых конфликтов между группами.
"Изолированная Россия будет примером…"
Генеральный секретарь Сталин
XIII съезд РКП(б) (май 1924 г.) очень осторожно ознакомил со знаменитым "завещанием" Ленина и его требованием лишить Сталина должности генерального секретаря. Документ не был зачитан на пленарном заседании: его сообщили отдельным делегациям вместе с рекомендацией Центрального Комитета не давать хода предложению и сохранить содержание письма в тайне. Прошло полтора года, как Ленин написал его. Зиновьев и Каменев выступили в защиту деятельности Сталина. Он сохранил свой пост и благополучно миновал опасную стремнину. Правда, он еще не был истинным вождем партии. Второй раз подряд с докладом на съезде выступал Зиновьев. Второй был и последним. Восхождение Сталина с этого момента было неудержимым. Рассмотрим поближе фигуру, которой будет суждено почти 30 лет безраздельно господствовать на советской политической сцене.
Родившийся в грузинском городке Гори Иосиф Виссарионович Джугашвили представлял собой личность, достаточно отличавшуюся от остальных главных большевистских вождей. Следует сказать, что за бурную историю большевизма круг наиболее близких соратников Ленина менялся не раз. Сталин вошел в этот круг довольно поздно. Он почти не жил в эмиграции. Путь политического формирования он прошел в подпольных партийных организациях России. В Центральный Комитет он был не избран, а кооптирован в 1912 г. В великих общественных битвах 1917 г. он никак себя не проявил, и лишь созданная позже его пропагандой легенда утверждала, что во всех внутрипартийных дискуссиях он всегда и неизменно становился на сторону Ленина.
В центральных органах Советского государства Сталин укоренился в годы гражданской войны. В тот период он выполнил несколько поручений на фронтах, в результате чего возникли те конфликты с Троцким, которые предвещали ненависть, разделившую этих двух деятелей. С 1919 г., после смерти Свердлова, он стал единственным из партийных руководителей, кто одновременно входил в состав двух высших органов партии: Политбюро и Оргбюро. В это же самое время он возглавлял Народный комиссариат по делам национальностей, а с 1920 г. еще и Рабкрин. Это не означает, что он был влиятельнее других. Несомненно, он был менее известен и популярен. Неважный оратор, он не принадлежал к пламенным трибунам, поражавшим воображение голодных и мятущихся толп. Немногословный, он не ввязывался и в крупные публичные дебаты, которые происходили тогда в партии: на съездах он выступал лишь с докладами по вопросам, связанным с его должностными обязанностями.
Тем более характерно его появление и активное участие там, где принимаются действительно важные решения. Это вносит поправку в образ, созданный позже Троцким и его сторонниками, по высказываниям которых в те годы он был безликим, никому неведомым, второстепенным работником. Правильнее будет сказать: мало бросающимся в глаза. Рисуя такой образ, Троцкий воевал тем самым с еще более лживой легендой, многие годы спустя пущенной в ход апологетами Сталина: легендой, согласно которой Сталин наряду с Лениным был главным творцом революции. Троцкий явно недооценивал Сталина. Он даже считал Сталина ленивым. Как раз в начале конфликта Троцкий назвал его "самой выдающейся посредственностью партии". Это – жестокая ошибка: Сталин не был посредственностью. "Мы практики", – не раз говорил Сталин о себе и тогда, и много лет спустя; слово "практики" он, однако, брал в кавычки с саркастическим оттенком человека, взявшего реванш. Ленин, конечно, не обманывался, когда расценил его – правда, даже и он с чересчур большим запозданием – как "выдающегося" и опасного вождя.
Нельзя, на мой взгляд, согласиться и с мнением такого вдумчивого исследователя, как Карр, когда он видит в Сталине "самого безликого из великих исторических персонажей". В ходе дальнейшего рассказа мы убедимся в том, насколько велико было трагическое влияние его личности на ход событий. Безликой была скорее его манера выступать в первой трудной фазе восхождения к абсолютной власти. Микоян, один из тех, кто поддерживал его во внутрипартийной борьбе фракций, рассказывает, что на XII партконференции (август 1922 г.) Сталин, только недавно ставший генеральным секретарем, держался "подчеркнуто в тени", причем, конечно же, не столько из "скромности", сколько из соображений "тактики". Это помогает понять, почему, опасаясь утверждения нового Бонапарта, другие руководящие деятели смотрели скорее на Троцкого, нежели на Сталина.
Ленин не ошибся и насчет оценки его человеческих черт. Сталин был груб, жесток, коварен. Интрига, притворство, месть – таковы "инструменты", которыми он умел пользоваться, как никто, лишь изредка позволяя уловить мотивы, определявшие его поведение. Мало кто подозревал, до какой степени жестокости он способен дойти. Когда после смерти Сталина это подтвердили его самые близкие соратники, которые тем самым повторили то, что раньше говорили его побежденные противники, многие испытали ужас и изумление. Не нашлось между тем никого, кто смог бы привести доводы, опровергающие эту характеристику. Скопилось, не говоря уже о ленинском "завещании", слишком много и слишком разных свидетельств, рисующих именно такой портрет; некоторые восходят к дореволюционному периоду. Облика не меняют и слабые, хотя вполне понятные, попытки дочери оправдать отца, она, кстати, сама напоминает, что наряду с грубостью Сталин умел "завоевывать людей". И однако же, если мы поставим на этом точку, его образу будет недоставать чего-то такого, что необходимо для понимания его судьбы. Сталин был незаурядным политиком: это вынуждены были признать сначала его противники по партии, а они отнюдь не были новичками в политике, затем его партнеры по международным контактам, которых еще менее можно заподозрить в политической неопытности.
Сталин, пожалуй, раньше других выступил как фракционный деятель. Один оратор от оппозиции рассказал на X съезде, что во время дискуссии о профсоюзах в 1921 г. Сталин раздавал представителям печати сообщения о внутрипартийной борьбе, напоминавшие сводки военных действий. Микоян, в ту пору совсем еще молодой руководитель партийной организации Нижнего Новгорода, рассказывает, что в январе 1922 г. Сталин вызвал его в Москву и послал с тайным заданием в Сибирь. Он должен был не допустить избрания сторонников Троцкого делегатами на предстоящий XI съезд партии. Между тем Троцкий в тот период, после того как были улажены разногласия предыдущего года, вовсе не конфликтовал с остальными членами руководства.
Если принять во внимание, что и Сталин в тот период не обладал еще всей той властью, какую получил впоследствии, то мы получим первое представление о методах, которые он готовился применить в предстоящей борьбе. Одних этих методов было бы, однако, недостаточно, чтобы обеспечить победу. Справедливо отмечалось уже, что Сталин лучше, чем любой другой из большевистских вождей, "отдавал себе отчет" в том, какие тенденции начали утверждаться в партии и Советском государстве после гражданской войны. На мой взгляд, можно сказать больше. Сталин был не только тем эмпириком, каким его постоянно описывали; исходя из понимания этих тенденций, он выработал собственную оригинальную политическую концепцию, которую и сумел искусно и постепенно навязать другим в условиях кризиса, охватившего революцию после 1921 г.
Вплоть до того дня, когда сам Сталин пожелал, чтобы его считали четвертым классиком марксизма, никому не приходило в голову, что в его лице скрывается возможный теоретик, способный двинуть вперед развитие марксистских идей. Разумеется, ему была неведома научная изысканность размышлений таких деятелей, как Троцкий или Бухарин, не говоря уже о глубине Ленина. Для него характерна не недооценка теории, а ее подчинение – это было подмечено такими двумя разными учеными, как Лукач и Карр, – непосредственным запросам практики. Что вовсе не означает, будто у Сталина не было своей политической идеи. Его преемник и критик Хрущев сказал, что он "возвел в норму внутрипартийной и государственной жизни ограничения внутрипартийной и советской демократии"; Хрущев здесь подразумевает необходимость этих ограничений на первых порах. Что ж, формулировка приемлема, но ее необходимо расширить: при помощи теории и практики Сталин развил еще не оформившиеся и временные черты режима, сложившегося в России в период голода и гражданской войны (известно, насколько сильны были тогда ограничения, о которых говорил Хрущев), развил и превратил их в законченную систему государственных институтов – систему, добавим, какой еще не знала история.
Сталина всегда интересовала сущность власти, но не столько с точки зрения ее классовой природы, сколько с точки зрения ее механизмов. В 1918 г. он говорил: "Властвуют не те, кто выбирает и голосует, а те, кто правит". В 1920 г. он повторяет ту же мысль, добавляя, что "страной управляют фактически те, которые овладели на деле исполнительными аппаратами государства, которые руководят этими аппаратами". А в 1924 г. он проводил четкое различие между руководящими (в кавычках) органами и ответственными работниками, которые реально руководят. Когда после смерти Ленина он наряду с другими большевистскими вождями стал популяризатором и комментатором его теории, то в качестве основной ленинской идеи он выдвинул "диктатуру пролетариата", более того – "систему диктатуры пролетариата", то есть государство. Бухарин хотя и в косвенной форме, но заметил, что это совершенно не соответствует истине. Весьма спорное само по себе, сталинское толкование становилось прямым искажением, если учесть, что, излагая ленинские взгляды по этому вопросу, он даже не упоминал об идее "отмирания государства". Для Сталина, напротив, все заключается в том, чтобы "удержать власть, укрепить ее, сделать ее непобедимой". По поводу еще одной его статьи о Ленине Троцкий заметит позже, что никому из русских марксистов, кроме Сталина, не пришло в голову поставить на первое место среди заслуг Ленина организационные заслуги. Это было неслучайно: больше всего Сталин интересовался организацией государства и государственной власти.
"Орден меченосцев" и "приводные ремни"
Концепция "революции сверху", марксистское происхождение которой весьма сомнительно, родилась у Сталина не сразу. Имеется одна его работа, написанная в 1921 г., малоисследованная, но очень показательная. Известна она просто как "Набросок плана брошюры". В ней содержатся его размышления об опыте предыдущих лет, главным образом об опыте "военного периода, наложившего печать на всю внутреннюю и внешнюю жизнь России". При этом он излагает свое представление о партии, прибегая к сравнению, которое – будь оно обнародовано в то время – привело бы в недоумение многих его товарищей. В самом деле, там подчеркивается: "Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность". Строкой ниже он уточняет: "могучий орден", а еще ниже – "командный состав и штаб пролетариата".
В этом наброске Сталин также кратко обобщил предшествующую историю партии, которая представлялась ему лишь историей кадров, их формирования, развития, защиты или "сохранения". Понятие партии-ордена было чем-то большим, нежели обобщением того опыта милитаризации и огосударствления, через который прошла в те годы организация большевиков; одним словом, то была скорее программа, взгляд в будущее, чем простая констатация. "Задачи военного искусства, – писал Сталин примерно в то же время, – состоят в том, чтобы обеспечить за собой все рода войск, довести их до совершенства и умело сочетать их действия. То же самое можно сказать о формах организации в политической области".
Разумеется, Сталин отдавал себе отчет в невозможности руководить партией и государством точно так же, как руководят армией. И не только отдавал себе в этом отчет, но и сказал об этом с трибуны XII съезда РКП(б), первого, на котором отсутствовал Ленин. Не лишены интереса доводы, приведенные им для разъяснения разницы и сводящиеся, по существу, к следующему двоякому утверждению. Армию, говорил он, создает и взращивает (в буквальном смысле слова) сам командный состав; "в политической области дело обстоит много сложнее". Когда в ходе дискуссии в конце 1923 г. его обвинили в том, что "наша партия, по сути дела, превратилась в армейскую организацию", он отверг упрек, прибегнув к тем же аргументам, попытавшись, правда, как того требовали обстоятельства, представить их не столь прямо, как прежде. Вполне очевидно, эта идея не была чужда ему. В самом деле, на том же XII съезде и в том же докладе по организационному вопросу, который слишком часто рассматривался как заурядный отчет, он добавил, окончательно разъясняя разницу между своей политической концепцией и чисто военным методом руководства: "Необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она передает свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распыленной массы превращается в армию партии". Обратим внимание на то, что на протяжении всего этого доклада слова "аппарат" и "организация" употребляются Сталиным как совершенно взаимозаменимые. Партии, добавлял он, нужны разнообразные "приводные ремни".