7. Блудные дети
Называется это антагонизм. И как бы нувориши не убеждали себя и других, мол, просто бог первичного накопления поцеловал их в темечко, никто не верит. Все отлично понимают: нельзя за символическую сумму, занятую у казны же, или за наволочку грязных ваучеров купить комплекс, который страна строила две пятилетки, а потом его обанкротить, выгнав рабочих и открыв рынок западным фирмам. Мы что, не помним стрельбу 90-х и кладбищенские кварталы, где лежат не успевшие или не захотевшие выхватить свой кольт?! Ладно, если бы почти задарма получив себе общую собственность, они её приумножали, наращивали, поднимали страну, можно было бы и придавить жабу справедливости. Так ведь нет, наоборот, транжирят, рушат, свинячат, сплавляют за границу, изображая там северных махараджей, а потом чуть что, как дети к няньке, бегут за помощью к власти: "Спасите – кризис! Мой банк вот-вот лопнет!" А вы думали, капитализм – это рождественская подушка, под которой всегда подарки? У Диккенса банкроты вешались, а наши бегут в Кремль, и президент принимает их, как рембрандтовский отец блудных детей. Взрослыми они становятся, только когда возят гуртами в Куршавель девок и за наши деньги дворцы в Ницце скупают.
Да ещё при этом считают нас быдлом, Почему? Мне понятно: тех, кто смиряется с несправедливостью, всегда сначала презирают, а потом очень удивляются, если те вдруг забузят. Так было в первую русскую революцию, когда только в Московской губернии сожгли чуть не половину помещичьих усадеб. Выводов тогда не сделали. Понятное дело: инородцы смутили мирных селян. В Первой конной, наверное, тоже одни инородцы воевали. Бабель, например… Увы, классовое чванство до добра не доводит. Наша история учит этому, учит, даже не указкой – оглоблей, а все не впрок.
Недавний скандал на Дальнем Востоке с невыплатами работникам рыбного комбината показал: "капчванство", рвачество, цинизм хозяев жизни неистребимы. Они могут жертвовать на храмы, синагоги, мечети, соблюдать посты, даже, если очень провинились, стадион городу подарить, но при этом морить и гнобить тех, кто на них вкалывает. Как бы много у них всего ни было, им всегда кажется, что у них мало, а как бы мало у нас ни было, им всегда кажется, что у нас много. Увы, классовый эгоизм сидит в человеке на биологическом уровне. В ту дальневосточную историю вмешался Путин. А если бы не вмешался? Законы тяготения нельзя заменить натянутой верёвкой, даже очень прочной. Вот такой ё-мобиль…
8. Откуда дровишки
Почему-то считается, что происхождение капитала не имеет никакого значения. Имеет! У меня в одной пьесе есть фраза, которую неизменно зрители награждают аплодисментами: "Украсть не стыдно, а спросить, откуда столько денег, неприлично! Почему?" Я бы к каждому дорогому лимузину на лобовое стекло прилепил плакат: "А ты объяснил обществу происхождение своих богатств?" Объяснит, компенсирует, покается, докажет, что, пользуясь нашей с вами частью народной собственности, он принёс обществу пользу, пусть едет дальше. Наивно? Даже смешно? Возможно. "Не укради!" – тоже вроде сказано без затей, однако иногда работает. Западные миллиардеры давно стараются не раздражать рядовых налогоплательщиков наручными часами, стоящими дороже кремлёвских курантов, Классовый мир хрупок.
В нашей народной традиции большие деньги всегда воспринимались как тяжкая ноша, крест и ответственность. Не случайно была так развита благотворительность. Накопленное долгими и тяжкими трудами дарили родному городу, отдавали монастырям, богадельням… Кому жертвуют нынешние нувориши? Я не знаю. Впрочем, про одну щедрость помню: купленные яйца Фаберже были показаны соотечественникам. Не подарены, как это сделал Третьяков, а лишь предъявлены. Помню, у "младореформаторов" часто проскакивала мысль: мол, неважно, как заработаны начальные деньги, пусть даже криминально (а иначе их и добыть-то нельзя), зато во втором или третьем поколении миру явятся цивилизованные предприниматели. Со временем стало очевидно: как заработаны деньги – это не пустяк, не "виньетка ложной сути", это очень важно! Прогнозы, мол, через поколение внуки диких капиталистов станут новыми Морозовыми и Мамонтовыми, не оправдываются. Увы! В семье трамвайного щипача фасон одежды оценивают только с точки зрения доступности карманов.
Но главная беда в том, что несправедливость, злоупотребления и аморализм 1990-х, включая прямое предательство государственных интересов, – все это так и осталось не осуждённым, хотя бы морально. Меня часто спрашивают: "Тебе-то легче будет, если ославят (даже не осудят) всю эту ваучерную гоп-стоп-компанию?" "Да, легче, и не только мне!" Прошлое зло, так и не названное своим именем, нам мешает жить сегодня. Простите за мрачное сравнение, но это, как упырь, не пригвождённый по легкомыслию осиновым колом: продолжает бродить вокруг нас, кусая здоровых, нормальных, бесконечно воспроизводя себе подобных. Когда новобранцам бизнеса и госслужбы говорят ныне, что теперь мы живём и работаем по-честному, без офшоров, откатов, взяток, они ухмыляются: "Эге, сами-то хапнули так, что защёчные мешки до земли висят, отделались отеческим "ай-ай-ай, понастроили вилл, а нас, значит, за лохов держите!" От такой ухмылки совсем недалеко до момента, когда молодого перспективного губернатора со светящимися пальчиками ведут на нары.
То же самое в нашей политической жизни. События 1993-го и 1996 годов в общественном сознании остались молчаливым признанием того, что победителей не судят, даже если они ради укрепления демократии разбомбили собственный парламент, переизбрали в президента, взвинтив никакой рейтинг, вечного отпускника с ядерным чемоданчиком. Помните про "крепкое рукопожатие" Ельцина? Так вот, оно до сих пор нам "каменной десницей" сдавливает глотку. Едва приятель-либерал начинает мне жаловаться на авторитаризм власти, я его спрашиваю: "Ты же радовался, когда расстреливали Белый дом? Терпи. Согрешить легко – лечиться потом долго…" Кто в итоге выиграл? Только те, кто боялся ответственности за содеянное и сворованное. Казалось бы, теперь, через двадцать лет, когда иных уж нет, а те долечиваются, ошибку можно, нужно признать и осудить совершённое, чтобы в нашей политической жизни такого больше не было. А вот и нет, нас исподволь с помощью лукавых СМИ убеждают: ничего не поделаешь, так история распорядилась. История распорядилась сжечь миллионы евреев в печах. И что теперь – забыть да простить? Но мне снова показывают в "ящике" Чубайса, со слов которого можно подумать, что в коробке из-под ксерокса он нёс России светлое будущее. Лучше бы не донес! Тактическое враньё в политике возможно и даже порой неизбежно, но стратегическое вранье – это путь в пропасть.
Тогда, в 1990-е под палёную водку и разговоры о свободе в нашу жизнь почти мгновенно вернулись хорошо известные по классике нравы капитализма. А вы думали, мировая литература из вредности бичевала буржуазную мораль? Нет, она-то знала, о чём говорит. Однако теперь никуда не денешься, мы живём в мире взбесившихся денежных знаков. Можно, конечно, ещё раз попытаться построить социализм, рыночный, да еще с человеческим лицом, однако, судя по благодушной физиономии бессменного Геннадия Зюганова, дело это в ближайшие годы бесперспективное. Остаётся лишь облагораживать козью морду капитализма с его рогами и копытами. Диких сограждан, даже очень богатых, надо одомашнивать, "патриотизировать", чтобы не смели паразитировать, воспитывать, даже дрессировать с помощью общественного мнения и закона, который у нас в отношении небедных граждан пока мягок, как фаллос ветерана труда.
Есть, впрочем, и третий путь – революция. Сначала справедливость на руинах, затем долгое восстановление поголовья середняков, мещанские канарейки, занавески, герани… И, наконец, внуки победивших революционеров становятся буржуа.
"Как не так! – сказал Архип, с злобной улыбкой взирая на пожар…"
"Свободная пресса", 2016
Вычеркнуть себя?
Киев заявил, что продолжит кампанию по переименованию улиц и площадей Украины. На этот раз предлагается поменять все названия, в которых так или иначе употребляется Москва.
Прием не новый. Таким путём в своё время пошли прибалтийские республики, считающие, замечу, себя европейским странами. Обретшая независимость Литва постаралась зачистить присутствие у себя и польского, и еврейского наследия (хотя Вильнюс в своё время считался Северным Иерусалимом). Латыши старательно затирают следы многовекового немецкого присутствия. Эстония пытается "забыть" шведское владычество. Но, конечно, старательнее всего эти три лимитрофа истребляют помять о том, что их государственность сформировалась в лоне российской цивилизации. А премьер-министр Польши в своем выступлении в ООН, проклиная времена коммунистической оккупации, забыл как-то упомянуть о том, что Польша вместе с Германией готовилась напасть на Советский Союз, а потом, после Победы, став союзником СССР, по настоянию Сталина страна значительно увеличила свою территорию за счет немецких земель. В том же духе сегодня поступает ИГИЛ, уничтожая Пальмиру и прочие ценности древнейшей, но не мусульманской культуры.
Земли, с которых Киев пытается нынче вымарать упоминание о России, о Москве, и раньше, и сейчас были по преимуществу русскими по языку и культуре. Убирать в том же Харькове русские названия – такая же нелепость, как убирать их, к примеру, в Можайске или Брянске. Не случайно первая столица Украинской ССР была именно в Харькове, где преобладали русские рабочие, а столица собственно "гетманщины", напомню, – в Глухове. Там бы и сидеть нынешней киевской власти, поражающей всех своей глухотой к здравому смыслу. Неужели им не понятно, что вымарывай – не вымарывай русские топонимы с карты, превратить Малороссию и Новороссию в Галичину не удастся. Да, западная часть страны формировалась в составе Польши, Германии, Австро-Венгрии, и для нее Россия в самом деле – чуждый мир. Но заставить остальную часть Украины забыть, что она – часть русского языкового, культурного и историко-политического мира – нонсенс!
Как правило, к подобному приёму "перекодирования общественного сознания" прибегают начинающие этнократические государства, когда хотят стереть из своей истории следы более мощной и высокой цивилизации, которой они и обязаны своим появлением на свет. Ну, как Эстонии сегодня сознаться, что Петр Великий не только отвоевал, но и купил эту территорию у шведов за два с половиной миллиона золотых "ефимков", а Николай Первый открыл в Ревеле первую школу, где учили на эстонском языке. Конечно, обидно, когда твоя государственность не плод многовековых усилий народа, а каприз большой политической игры взрослых стран. Но вместо того, что бы взрослеть эти новые государства ведут себя как капризные "инфантилы": не нравится рисунок истории – зачеркну, сотру ластиком или порву в клочки. Смешно! А теперь о грустном: государственность, не выстраданная, а выигранная в геополитическую лотерею, так же легко и теряется. Судьба Украины тому пример. Пока она потеряла часть территории и суверенитета, но процесс пошел. Да и прибалтийским "этнодемократам" русский вопрос решать рано или поздно придется.
АИФ, 2015
Булгаков против электротеатра
К 125-летию писателя и 50-летию публикации "Мастера и Маргариты"
1. Булгаковский бум
После выхода "Мастера и Маргариты" в журнале "Москва" на просторах СССР – от Бреста до Сахалина – грянул булгаковский бум. Все читали, обсуждали, разгадывали диковинную новинку, которая в монотонном потоке советской литературы выглядела, как тропическая рыба в переделкинском пруду. Я был в ту пору любознательным старшеклассником, но роман долго не давался мне в руки. Дефицит! Первой прочитала, конечно, Москва – творческая, номенклатурная, торговая. А я, отстояв многочасовую очередь, сначала увидел иллюстрации к "Мастеру" на посмертной выставке гениальной девочки Нади Рушевой, и лишь потом моя незабвенная учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина буквально на день-два выпросила у кого-то для меня потрёпанные номера журнала "Москва". Это было непросто: даже педагоги-словесники записывались, чтобы прочесть знаменитый роман.
Тогда, в отрочестве, самое сильное впечатление на меня произвели сатирические эпизоды и мистическая линия Воланда с компанией. Через много лет именно страницы, посвящённые нравам Массолита, вдохновляли меня при написании романа-эпиграммы "Козлёнок в молоке". Я и эпиграф-то взял из булгаковского письма к Сталину. Но о нём ниже. Кстати, именно тогда читатели начали смотреть на суетных и корыстных писателей глазами оскорбленного насмешника Булгакова. 1990-е годы только подтвердили его правоту. Помню, в конце 1980-х я зашел в кабинет к очень крупному начальнику и отрекомендовался: "Поляков, секретарь союза писателей…" "А-а, из Массолита… Ну, садитесь…".
Тем временем вся страна влюбилась в Кота Бегемота. И перебегавших дорогу черных кошек рассматривали (я в том числе) прежде всего с точки зрения сходства с персонажем знаменитого романа. Зато любовная линия меня почти не задела: я не понимал, как это замужняя женщина может пойти с первым встречным, пусть даже и мастером, только потому, что этому незнакомцу не понравились её "отвратительные, тревожные жёлтые цветы". Да и Мастер, который не помнил имени своей предыдущей жены, вызывал недоумение. Я в ту пору еще не понимал законов высокой условности. Впрочем, дьякон Кураев утверждает, что былую супругу, служившую вместе с Мастером в музее, арестовали, и забывчивость героя имеет репрессивное происхождение. Возможно, хотя и маловероятно.
Зато мне было жаль мужа Маргариты, молодого, трудолюбивого и порядочного человека, талантливого изобретателя. Скучного? Так не надо было выходить замуж за скучного. Кто неволил-то? Социализм освободила женщину от продажности буржуазного брака. Впрочем, то обстоятельство, что Маргарита по окончании романа о Пилате, заскучала и снова стала уходить на "прогулки", наводит на некоторые размышления. При этом мне очень нравилась Гелла. Я с острым юным эротизмом видел перед собой завязки её ажурного фартучка, потерявшиеся в ложбинке меж ягодицами. А философско-религиозных глав я просто не понял по возрасту и недостатку образования. Ходили смутные разговоры, мол, самые острые места, язвящие "совдепию", в журнальной версии подчистили, однако когда со временем я прочитал полную версию, то понял: советская редактура вела себя вполне деликатно. Потом, став редактором "Московского литератора", я убедился: цензоры (уполномоченные Главлита) были людьми весьма начитанными, широко мыслящими, но дисциплинированными.
Вскоре знакомая девочка из торгово-распре делительной семьи пригласила меня на "Таганку", где шла инсценировка "Мастера и Маргариты" в постановке Любимова. Попасть на спектакль было так же невозможно, как сегодня – на концерт Челентано, доставленного спецбортом для разового выступления в рублёвском имении какого-нибудь бугра из "Роснано". Вешалки, с которых начинается театр, поразили меня тесным обилием дефицитных дублёнок и шуб. Гардеробщица с недоумением приняла мое потрёпанное пальтецо на рыбьем меху. Девочка, обутая в долгополую и к тому же вышитую дубленку, застеснялась. Хорошо помню актрису Шацкую, она летала над сценой на канате, изумляя строгую публику чуть приобнажённой грудью. Воланд в исполнении Смехова был похож скорее на басовитого директора комиссионки, уставшего от нудных покупателей. Он и распродажу французского тряпья устраивал в этом духе, мол, подавитесь. Когда же в зал швырнули оторванную тряпичную голову болтливого конферансье, зрители ахнули, а моя спутница испуганно прильнула ко мне. Впрочем, ничего у нас не вышло. Видимо, я не прошёл, как теперь выражаются, "дресс-контроль".
В моей личной библиотеке роман "Мастер и Маргарита" появился в 1979 году. Это был изумрудный том "Избранного", выпущенный "Худлитом" и продававшийся в "Берёзке" за валюту и чеки Внешторга. Забавный факт, если вспомнить, с каким сарказмом Булгаковым написана знаменитая сцена в Торгсине. Я заплатил приятелю-спекулянту за книгу 60 рублей. Чтобы масштаб цен стал понятен, скажу: в ту пору моя зарплата корреспондента "Московского литератора" составляла 120 рублей. Возьмите нынешний средний месячный доход россиянина, разделите пополам, и вы поймёте, на какие жертвы шёл советский библиофил, чтобы иметь на полке заветный том.