Помогать внешнему врагу выиграть войну, организуя в тылу собственной страны демонстрации, забастовки, бунты, революцию под лозунгом "Коммунистического манифеста" "Рабочие не имеют отечества" - такова суть тактико-стратегического искусства Ленина на путях к власти во время войны его страны с другой страной. Впервые свою военно-революционную стратегию Ленин испытал в русско-японскую войну (1904–1905 г.г.). Россия к ней не готовилась, а когда она началась, Россия должна была вести ее на два фронта: на дальнем Востоке против Японии и внутри страны против революции. Начало войны русское общество встретило патриотическими демонстрациями почти всех слоев народа. Исключением был Ленин, который писал: "Дело русской свободы и борьбы русского пролетариата очень сильно зависит от военных поражений самодержавия" (Соч., т.9, стр.157). Но уже после первых же поражений русское общество раскололось. Вся интеллигенция, земство, печать, думы, профессиональные или сословные корпорации, не говоря уже о социал-демократах, эсерах, "освобожденцах" (будущие кадеты), инородцах, - становятся в оппозицию к правительству. Накануне событий 9-го января 1905 года орган Б.Струве "Освобождение", подводя итоги роста освободительного движения за 1904 год, писал, что за этим движением стоят "вся интеллигенция и часть народа, все земство, вся печать, часть городских дум, все корпорации (юристы, врачи и т. д.), нам обещали поддержку социалистические партии… За нас вся Финляндия… За нас угнетенная Польша и изнывающее в черте оседлости еврейское население" (С.С.Ольденбург, "25 лет перед революцией", стр.261). Это тоже из парадоксов русской истории: первую русскую революцию открыл не глава большевиков Ленин, не глава эсеров Чернов, а русский священник церкви при пересыльной тюрьме в Петербурге Георгий Гапон. Истинная роль Гапона все еще спорна. Он организовал в 1903 г. "общество фабрично-заводских рабочих" для защиты их материальных интересов. В отличии от полицейского агента Зубатова, старавшегося организовать рабочих в профсоюзы, лояльные к правительству, Гапон, пользуясь помощью властей, вел антиправительственную пропаганду среди рабочих. Когда в конце декабря 1904 г. Путиловский завод уволил четырех рабочих без серьезного основания, то Гапон и его общество потребовали их восстановления. В ответ на отказ администрации восстановить уволенных, 3 января 1905 года весь Путиловский завод, работающий на оборону, восстал. В акцию включились и социал-демократы. Уже 5-го января в городе забастовали и другие заводы.
Гапон на собрании своего общества подал идею составить "петицию" на имя царя о нуждах рабочего народа и пойти с этой "петицией" к Зимнему дворцу, к резиденции царя. Меньшевики участвовали в демонстрации, но большевики в Петербурге с самого начала отказались от участия в ней. Их мотив чисто ленинский: "Свобода покупается кровью. Свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, а сбросить его… Да здравствует вооруженное восстание народа!" (История КПСС, М., 1971 г., стр.74).
Потом задним числом советские историки будут писать, что политические требования из "петиции" Гапона были включены туда по требованию большевиков. Петиция состояла из двух искусственно склеенных между собою частей. Одна часть - весьма разумные и справедливые социально-бытовые требования рабочего человека, к которым должен был бы прислушаться любой гуманно мыслящий правитель, другая часть - чисто политические требования из программы-минимум РСДРП, включенные туда по требованию меньшевиков.
В воскресенье 9-го января 1905 года многотысячная демонстрация с хоругвями, иконами и царскими портретами направилась к Зимнему дворцу, чтобы сообщить своему царю: "Нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества… Мы немного просим: мы желаем только того, без чего наша жизнь не жизнь, а каторга… Разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть нам всем трудящимся? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники". Рабочие требовали восьмичасового рабочего дня, минимума заработной платы, ограничения произвола администрации и т. д. Потом шли политические требования - о созыве Учредительного собрания, о политических свободах и гражданских правах и т. д. Петиция кончалась словами, обращенными к царю: "Повели и поклянись исполнить их… А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу - мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом". Вместо того, чтобы побеседовать с рабочими об их социально-бытовых требованиях и высказаться насчет политических требований, царь по совету безмозглой дворцовой камарильи вынес смертный приговор себе, своей семье, всей России. Этим приговором был дикий приказ стрелять в толпу мирных демонстрантов. По официальным данным правительства было убито 130, ранено несколько сот человек. Советская печать утверждает, что тысячи человек были убиты и ранены. Талон, поклявшийся умереть перед царским дворцом, при первом же выстреле бежал в соседний двор, где его остригли и переодели, чтобы доставить на квартиру М.Горького. "Кровавое воскресенье" - это поражение меньшевиков и победа большевиков. Меньшевики отозвались на трагические события, прибегая к историческим параллелям из вечного и настольного первоисточника всех русских марксистов - из истории Великой французской революции. Газета "Искра", ставшая меньшевистской после ухода оттуда Ленина, писала (18-го января 1905 года): "Тысячными толпами решили рабочие собраться к Зимнему дворцу и требовать, чтобы сам царь самолично вышел на балкон принять петицию и присягнуть, что требования народа будут выполнены. Так обращались к своему "доброму" королю герои Бастилии и похода на Версаль! И тогда раздалось "ура" в честь показавшегося толпе по ее требованию монарха, но в этом "ура" звучал смертный приговор монархии".
Это очень странно, что такие несомненные демократы, пусть даже и марксисты, как Плеханов, Мартов, Аксельрод из новой "Искры", трагедию рабочих и провокацию Гапона провозглашают своей победой, когда пишут: "Десятилетняя работа социал-демократии вполне исторически окупилась… В рядах петербургских рабочих нашлось достаточно социал-демократических элементов, чтобы ввести это восстание (?) в социал-демократическое русло, чтобы временного технического организатора восстания (это о Гапоне - А.А.) идейно подчинить постоянному вождю пролетариата - социал-демократии". Ленин тоже не был слишком опечален, когда писал: "Рабочий класс получил великий урок гражданской войны, революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть… в годы… Лозунг… "Смерть или свобода!" эхом перекатывается по всей России" (Соч., т.9, стр.201–202). Кто внимательно читал Ленина, тот знает, вся его революционная стратегия пронизана одной руководящей идеей - чем больше при столкновении с властями жертв в народе, тем выше и шире его "революционное воспитание". "На место сотни убитых придут тысячи новых бойцов" - это его слова.
Почему же Гапон побежал к писателю Максиму Горькому, стоящему в лагере Ленина, а не к меньшевикам, у которых он был "техническим руководителем"? Он сам себя называл то "социал-демократом" без указания фракции, то "эсером", хотя принадлежал к социальным отбросам общества, которыми так богата русская революция, наиболее выдающиеся из которых хорошо известны из истории: полицейский "профсоюзник" Зубатов, агенты-провокаторы - шеф "Боевой организации эсеров" Азеф, председатель фракции большевиков в IV Думе Малиновский, "эксы" - бандиты из большевиков - Коба (Сталин) и Камо (Тер-Петросян).
Бежавший за границу, Талон выпускал одно за другими такие кровожадные воззвания, в которых нельзя узнать бывшего священника, проповедующего "Десять Заповедей". В одном из таких воззваний Гапон шлет проклятия по адресу "зверя-царя", "шакалов министров", "собачьей своры чиновников", а участников шествия к Зимнему дворцу Гапон призывает: "Министров, градоначальников, губернаторов, исправников, городовых, полицейских стражников, жандармов, шпионов, генералов и офицеров, приказывающих в вас стрелять, - убивайте… Все меры, чтобы у вас были вовремя оружие и динамит, приняты… На войну идти отказывайтесь… По указанию боевого комитета восставайте… Водопроводы, газопроводы, телефоны, телеграф, освещение, конки, трамваи, железные дороги уничтожайте… Раздавим внутренних кровожадных пауков нашей дорогой родины…" Это воззвание было напечатано в "Освобождении" Струве от 18.5.1905 г., как "документ".
Революционно-бандитские группы "эксы", которые Ленин создал на Кавказе во главе с Коба и Камо преследовали те же цели, что изложены в "Воззвании" Гапона. Как бы в ответ на "Воззвание" Гапона в России прокатилась новая волна революционного террора, начавшаяся с убийства Каляевым московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. Только Талон не предлагал грабить, а Ленин предлагал производить "экспроприацию экспроприаторов" - банков, казначейства для финансирования своей партии, чем эти "эксы" и занимались наиболее успешно на Кавказе с 1905 по 1912 г.г. Даже тогда, когда Четвертый объединительный съезд и Пятый общий съезд РСДРП категорически запретили "партизанскую войну" с убийствами начальствующих лиц и грабежами "эксов", Ленин почти один даже в собственной фракции восстал против этих решений. Ленин говорил: "Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят" (Соч.,т. Х, стр.86). Когда 15 августа 1906 г. по решению Польской Партии Социалистов была совершена серия террористических актов во многих городах Польши против польских полицейских и русских солдат, и объединенный ЦК большевиков и меньшевиков осудил все эти террористические акты, то Ленин отмежевался от решения ЦК. В статье "К событиям дня" он писал: "Безусловно ошибается и глубоко ошибается ЦК нашей партии заявляя: "Само собою разумеется, что так называемые "партизанские" боевые выступления, по-прежнему отвергаются партией.
Это неверно. Мы советуем всем многочисленным боевым группам нашей партии прекратить свою бездеятельность и предпринять ряд партизанских действий… с наименьшим нарушением личной безопасности мирных граждан и с наибольшим нарушением безопасности шпионов, активных черносотенцев, начальствующих полиции, войска, флота и так далее, и тому подобное (там же, стр.45–47, последние слова выделены Лениным - А.А.).
Принципиальной разницы между "Воззванием" Гапона развернуть по стране террор и призывом Ленина к тому же террору - нет, только Ленин, как юрист, выражается более отвлеченно в столь деликатном для него вопросе (ведь большевизм против индивидуального террора, он только за коллективный террор), чем священник. Бывали случаи, когда Ленин предпочитал пользоваться языком толпы, если разговаривал с интеллигенцией, которую ненавидел всю жизнь, сам будучи интеллигентом. В "Воззвании" Гапона были изложены (не участвовал ли Максим Горький в его составлении?) те идеи бунта и вооруженного восстания, которые изложены в решениях III съезда большевистской партии, происходившего в то же самое время, когда Талон выпустил свое "Воззвание" (апрель 1905 г.). В решении III съезда об организации в России повсеместного вооруженного восстания говорилось, что "задача организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания является одной из самых важных и неотложных задач партии в настоящий революционный момент". О том же восстании говорили, конечно, и меньшевики, и эсеры, и даже иные буржуазные радикалы, но действительно планировал и организовывал его только один Ленин, для которого знаменитая формула "гегемония пролетари-ата была просто кодом для выражения его собственной гегемонии. Важнейшими документами первой русской революции, которые умело используют грозную атмосферу в России после расстрела петербургских рабочих 9-го января 1905 г., как раз и являются "Воззвание" Гапона и деловая программа III съезда партии Ленина, находящиеся в идейной связи между собой. Оба документа били в "болевые точки" анархической России, всегда склонной к бунту "бессмысленному и беспощадному". Не сила философских идей, а сила провокации в события 9-го января 1905 г. со стороны Гапона и властей и сила демагогии со стороны революционеров, - вот что погрузило Россию в море крови первой революции. Даже окончание русско-японской войны (август 1905) с довольно почетным для России миром, заключенным благодаря энергичному посредничеству американского президента Теодора Рузвельта и высокому дипломатическому искусству С.Ю.Витте, не привело к успокоению. Ведь одно из требований революции "долой войну" было выполнено, но тогда только и началась общероссийская революция - забастовки, демонстрации, террор, поджоги помещичьих имений, волнения и восстания, в том числе и в рядах армии и флота. Участвуют в ней все слои населения: рабочие, крестьяне, интеллигенция, студенты, гимназисты и инородцы на окраинах империи. Впервые организуется и контрреволюция, которая ничего более умного выдумать не могла, как устраивать погромы под лозунгом "Бей жидов - спасай Россию!" Надо было быть очень низкого мнения о русском народе, допуская, что его могли поднять на революцию во всех уголках империи иноверцы, запертые в "черту оседлости" на ее окраине.
В первой половине октября революция достигла своей кульминации. Страной правил не царь, а царство анархии. Всеобщая октябрьская забастовка на всех предприятиях, железных дорогах, на почте и телеграфе, в типографиях и издательствах превратила страну во всероссийский митинг с требованием свободы. Правящий слой раскололся: одни требовали репрессий, другие предлагали дать народу "разумные свободы". Тогдашние газеты выражали в своих публикациях этот раскол. Правые "Московские ведомости" требовали назначения "военного диктатора", словно царь был демократом. Более трезвое "Новое время" писало: "Идея царской власти гораздо больше может быть потрясена репрессиями, чем узаконением свободы". Умеренно либеральное "Слово" предупреждало: "Мы медлим, мы медлили, пока накрапывал дождь, полагая, что тучи разойдутся; мы медлили, когда уже начинался ливень, и медлим теперь под глухой гул надвигающейся бури". Столыпин в том же "Новом времени" от 14-го октября лаконично сказал то, о чем правительство до сих пор боялось заявить вслух: "Вот она - началась революция!" Дальновидный, но хитроумный Витте отважился сказать царю всю правду и подал ему программную записку, как решить политический кризис империи. В ней говорилось:
"Цель поставлена обществом, значение ее велико, ибо в этой цели есть правда. Правительство поэтому должно ее принять. Лозунг "Свобода" должен стать лозунгом правительственной деятельности. Другого исхода для спасения государства нет… Ход исторического прогресса неудержим… Выбора нет: или встать во главе охватившего страну движения, или отдать ее на растерзание стихийных сил. Казни и потоки крови только ускорят взрыв". Конкретно граф предлагал: отмену всех исключительных положений, введение свобод и равноправие всех граждан, дать "Конституцию в смысле общения царя с народом на почве разделения законодательной власти, бюджетного права и контроля за действиями администрации".
Витте предлагал также "расширение избирательного права, земельные реформы вплоть до экспроприации частной земельной собственности", а также дать автономию Польше и Грузии. Витте указал, что есть и другой выход: "идти против течения", добавив, что за выполнение такого плана сам он не возьмется.
Царь Николай II, человек образованный, но воспитанный Победоносцевым в консервативных традициях династии, правил империей в бурном и переломном XX веке, а духовно жил в ΧΙΧ-ом, близко к своему прадеду Николаю I, и очень далеко от своего либерального деда Александра II. Тем более знаменательно, что царь пересилил самого себя, когда, признав либеральную альтернативу графа разумной, предложил ему найти путь к проведению в жизнь предложенной им программы реформ. Однако, царь решил застраховать себя по принципу: на Витте надейся, но и сам не плошай! Этим объясняется, что в критический момент, когда решались судьбы России, царь решил опираться одновременно на двух деятелей, исключающих один другого - на сильного и решительного организатора порядка нового генерал-губернатора Петербурга Д.Ф.Трепова и на мягкого и либерального премьер-министра графа Витте. Трепов, которому царь подчинил и войска московского военного округа, должен был восстановить гражданский порядок, а Витте обязывался искать политическое успокоение страны. Для этой цели царь предложил графу Витте "объединить деятельность министров" (тогда в России еще не было должности пресе дате ля Совета министров). Однако, Витте не спешил с принятием нового назначения, настаивая, чтобы царь сначала одобрил изложенную в его "записке" программу реформ. Тем временем участились шествия делегаций бастующих рабочих и служащих к Городской думе Петербурга с требованиями: "Нам нужны средства для продолжения стачки - ассигнуйте городские средства на это", "Нам нужно оружие для завоевания и отстаивания свободы - отпустите средства на организацию пролетарской милиции" (Ольденбург, стр.313). Делегации возглавлял Совет рабочих депутатов Петербурга, впервые созданный меньшевиками. Петербургский Совет возглавлял в начале меньшевик Хрусталев-Носарь, расстрелянный Чека в 1919 г., потом Троцкий, после его ареста, Парвус, будущий интендант и финансист Октябрьской революции.
После продолжительных совещаний со своими ближайшими советниками царь вечером 17-го октября 1905 г. принял историческое решение, о котором он сказал: "Почти все, к кому я обращался с вопросом, отвечали мне так же, как Витте, и находили, что другого выхода нет… Страшное решение… тем не менее принял совершенно сознательно… После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию". То был знаменитый "Манифест 17-го октября 1905 г.". Если бы Россия пошла по пути этого "Манифеста", Ленин кончил бы свою карьеру главарем революционной секты фанатиков, меньшевики и эсеры делили бы власть со своими либеральными коллегами в правительстве его Величества, главы парламентской монархии России, как в Англии, а о существовании Кобы-Сталина никто бы не знал, кроме бандитов из Тифлиса и Баку.