* * *
В последние годы утверждается, что кулаком считали любого "справного" крестьянина. Но при сталинской коллективизации причисление зажиточного хозяина к кулакам исходя из благосостояния считалось перегибом, каралось соответственно нравам того времени, а имущество возвращалось. В рассказах о коллективизации все время мелькает другой критерий - использование наемного труда. Но опять же ясно, что один-два батрака - это не эксплуатация. Если в хозяйстве две лошади и один взрослый работник, без батрака всяко не обойдешься. Точно так же в городах наличие домработницы не делало человека "классово чуждым".
А кроме того, известная фраза об "истреблении кулачества как класса" показывает, что это было некое отдельное явление. Зажиточный крестьянин в экономическом и общественном плане отличается от бедняка лишь количественно, а класс - это иное качество, причем качество, как учили нас еще в школе, определяемое по отношению к средствам производства.
Так кто же он такой - кулак?
Послевоенный "Словарь русского языка" Ожегова определяет это понятие так: "Богатый крестьянин-собственник, эксплуатирующий батраков, бедняков", то есть микроскопический сельский помещик, использующий наемный труд. Такие, безусловно, существовали - должны же были нищие односельчане у кого-то батрачить, когда не стало помещиков. Но словарь Ожегова выпущен уже после сталинской коллективизации, а с начала XX века значение этого слова могло измениться.
Двинемся дальше в глубь времен - возьмем Даля. И вот тут нас ожидает сюрприз: по Далю, кулак - это "перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особенно в хлебной торговле, на базарах и пристанях…"
Вот так так!
То же самое говорит и Кара-Мурза: "Вокруг этого понятия в годы перестройки был создан целый миф, его приравнивали к понятию "справный хозяин" и представили образцом русской трудовой этики. На деле кулаками были главным образом крестьяне, оторвавшиеся от земли и промышлявшие ростовщичеством и торговлей". И, кстати, к слову "кулак" в русской деревне традиционно прибавлялись прозвища: "мироед" и "паук". Благодетеля пауком не назовут.
Исходя из этимологии, легко сообразить, кем был кулак к началу XX века. Естественно, каждый хозяин сам хлебом торговать не станет. В деревне просто обязаны были существовать мелкие перекупщики, которые скупали хлеб у односельчан и продавали более крупным оптовикам. Заодно, как люди торговые, они наверняка и держали лавку - должна же в селе существовать лавка, так кому ею и владеть, если не кулаку-перекупщику. Ну и надо быть уже полным дураком, чтобы в таком положении не давать односельчанам деньги в долг - естественно, под проценты.
Такой персонаж выведен у Шолохова в "Тихом Доне" - Сергей Платонович Мохов, который:
"…со щербатого рубля повел дело. Начал скупать по хуторам щетину и пух. Лет пять бедствовал, жулил и прижимал казаков окрестных хуторов на каждой копейке, а потом как-то сразу вырос из Серёжки-шибая в Сергей Платоновича, открыл в станице галантерейную лавчушку, женился на дочке полусумасшедшего попа, взял немалое за ней приданое и открыл мануфактурный магазин… Широко, как трехрядную гармонь, развернул Сергей Платонович дело, помимо красного товара торговал всем, что надо в сельском немудром хозяйстве: кожевенный товар, соль, керосин, галантерея. В последнее время далее сельскохозяйственными машинами снабжал… Через три года открыл он хлебную ссыпку, а на другой год после смерти первой жены взялся за постройку паровой мельницы.
В смуглый кулачок, покрытый редким, глянцевито-черным волосом, крепко зажал он хутор Татарский и окрестные хутора. Что ни двор - то вексель у Сергея Платоновича: зелененькая с оранжевым позументом бумажка - за косилку, за набранную дочери справу (подошло время девку замуж отдавать, а на Парамоновской ссыпке прижимают с ценой на пшеницу - "Дай в долг, Платонович!"), мало ли за что еще… На мельнице девять человек рабочих, в магазине семеро да дворовой челяди четверо - вот и двадцать ртов, что эюуют по купеческой милости…"
И по такому хозяину, а иной раз и не по одному, сидело в каждом селе. В Центральной России они были не так широки, как на богатом Дону - труба пониже и дым пожиже, - но типаж тот же самый.
После столыпинской реформы появился новый тип сельского хозяина - крестьянин-собственник. То есть он существовал, конечно, и раньше - каким-то образом выбившийся из нищеты мужик (может, жена рожала одних мальчиков, может, набрел на удачный промысел, а то и повезло, как Ивану Бровкину у Алексея Толстого) покупал себе землю. Но массовым процесс стал после начала реформы.
"К 1917 году в России было около 43 млн. крестьян-общинников и 4,5–5 млн. крестьян-собственников, из которых на хуторах вели хозяйство около 300 тысяч и немногим более 1,5 млн. - на отрубах".
(Не буду подробно излагать свою борьбу со статистикой - это увлекательное занятие стоит хорошего детектива. Но в данном случае, исходя из цифр, по-видимому, речь идет не о дворах и не о численном составе крестьянских семей, а о мужчинах, на которых в общине давался надел).
Едва ли эти собственники и есть те 5 % зажиточных крестьян, о которых говорит Осипова, поскольку собственность на землю еще не означает ровным счётом ничего, а часто и вовсе добавляет проблем. Собственник мог быть беден, а общинник, имея штук шесть лошадей, вполне мог прикупить или арендовать в дополнение к своему наделу землю, иметь мельницу и маслобойню, а если он еще приторговывал хлебом и держал лавчонку, то перед нами уже самый настоящий кулак по Далю.
И вот тут самое время вспомнить "ба-а-атам мужикам" из рассказа татарина Шарафутдинова. В самом деле, на чем могла основываться ненависть крестьян к кулакам? На том, что они держали батраков? Вряд ли: они тем самым давали односельчанам заработать. На зависти к успешным хозяевам? Это и вообще глупо. Вот прямо-таки все сто миллионов, вместо того чтобы работать, стоят и завидуют.
У Даля есть ещё одно значение слова "кулак": "скупец, скряга, жи-домор, кремень, крепыш". Естественно, все пять слов крутятся вокруг одного понятия. Значение четырех ясно, а пятое? Обратимся опять к Далю. Жидомор в некоторых русских говорах - корыстный скупец, жидоморить - скряжничать, добывать копейку, вымогая, не доплачивая и пр. А теперь подумаем: как эти милые качества должны были проявляться в бедной русской деревне?
В первую очередь связка кулак - батрак. Здесь кулак предстает как жесточайший эксплуататор, при том что, учитывая материальное положение деревни, цены на труд не могли быть высокими. И уж будьте уверены, деревенский хозяин переплачивать не станет да еще и обдурит при расчёте.
А как строились отношения "крепкого мужика" с односельчанами? Тут надо обратиться ещё к одному явлению, которое в своё время лежало в основе антисемитизма. Имя ему: ростовщичество. Во многих русских сказках интрига завязывается следующим образом: жил-был бедняк, и стало так, что нечем ему оказалось кормить голодных детей. И пошёл он к богатому соседу просить в долг хлеба. И сказал ему сосед…
Причём если в городах ростовщичество было денежным, то на селе кроме него существовало еще и натуральное ростовщичество. Вспомним хотя бы того помещика, который давал в долг картофельную ботву за отработку - вот самый живой пример! Действительно, при таком количестве соседей-бедняков чем продавать хлеб, выгоднее пустить его в рост в собственной деревне. Плюс к тому прикупать у неимущих и сдавать потом им же в аренду землю, инвентарь, скот. А поскольку бедняков на селе, как мы уже выяснили, 75 %, то можно себе представить, каковы были условия этой аренды!
Вот это - качественно иное явление, особый класс сельского жителя, сельский эксплуататор, которого в соответствии с принципами новой жизни следовало уничтожить как класс (то есть заставить жить своим трудом - а не ликвидировать физически, как болтают наслушавшиеся "перестроечной" пропаганды журналисты). Ну и к нему примыкает некоторое количество богатых крестьян, пользовавшихся наемным трудом, которых односельчане во время коллективизации иногда раскулачивали, а иногда оставляли в покое. Тут уже все зависело от личных счетов.
Однако надо учитывать ещё один нюанс: отношение к общине.
Формально общину отменил ещё Столыпин, но фактически она успешнейшим образом продолжала существовать (оттого, кстати, и коллективизация прошла относительно безболезненно, что объединяли не собственную землю, а наделы из общинной земли. Иначе рвануло бы так, что от державы лишь ошметки бы полетели). А вот кем был кулак? Точнее, не так: как отнесся бы кулак к столыпинской реформе?
Да ухватился бы за нее обеими руками. В чьих интересах она, думаете, проводилась-то?
Кулак, деревенский хозяин капиталистического типа, просто обязан был стоять вне общины. Для крестьянина-общинника, для сельского "мира" он был не просто чужим, как помещик, - он был ренегатом. Ох и до чего же сельское общество не любило "столыпинских" землевладельцев. И причина здесь не в зависти, как уверяет белогвардейская пропаганда, а все в том же инстинкте самосохранения.
Крестьяне с самого начала негативно относились к идее купли-продажи земли, поскольку очень хорошо понимали, что за этим последует. В крестьянских наказах 1905–1907 гг. нет ни одного, который бы поддерживал столыпинскую реформу. В обобщенном приговоре крестьян Костромской губернии, отправленном в марте 1907 г. в Государственную Думу, говорилось:
"Требовать отмены закона 9 ноября 1906 г., разрешающего выход из общины и продажу надельной земли, так как закон этот через 10–15 лет может обезземелить большую часть населения и надельная земля очутится в руках купцов и состоятельных крестьян-кулаков, а вследствие этого кулацкая кабала с нас не свалится никогда".
Так что основу раскулачивания заложил не Сталин, а Столыпин. Сталин же…
Впрочем, всему своё время.
* * *
…Как чувствовали себя в Российской империи крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения - более 80 %? Как угодно, но только не гражданами… да, пожалуй, и не людьми. Что может быть ниже, чем нищий на церковной паперти? Однако нищему по крайней мере не запрещено показывать свои язвы и рассказывать о своих бедах. А вот еще цитата из крестьянских писем в Государственную Думу:
"Волостное правление служит не нам, а мы принуждены служить ему; когда мы вздумали заявить ему о нашей нужде нашей земской управе, о том, что кругом нас лишь надувают и обирают, что на обсеменение нам дали почти наполовину семян невсхожих, что нам грозит и на будущий год неурожай, что становые да урядники за подати и штрафы готовы последний кусок у полуголодных ребятишек наших изо рта вырвать, - так что с нами хотят сделать земский начальник с волостным правлением? Он приказал арестовать нашего уполномоченного собирать подати, он обещал засадить в холодную всех, подписавших эту бумагу! Это что значит? Это значит, что у нас, у холодных и голодных, у темных вырывают кусок хлеба и в то же время не дают никакой возможности никому голоса своего подать. Это значит, что нас сознательно толкают в могилу от голодной смерти, а мы слова не моги сказать против этого!"
Земский начальник - это персона весьма интересная. Он - главный по крестьянским делам в конкретной волости. Он - точка сопряжения государства и населения. Земские начальники всегда - дворяне, как правило - дворяне, до такой степени ни к чему не годные, что не смогли найти себе другой работы. Они твердо держат сторону государства. Пройдет еще несколько месяцев, и они будут являться в деревни во главе карательных отрядов. Кстати, и земские начальники, и отряды земской стражи содержались за счет тех самых крестьян, которых они усмиряли. Помещики платили с десятины вдвое меньше, чем крестьяне, монастыри не платили вообще ничего.
Это всё тот же социальный расизм, за который жестоко, но не чрезмерно поплатилось русское высшее общество. Вот еще несколько картинок с той же выставки…
Не помню уж, в чьих мемуарах мне встретился один случай. Некий молодой офицер - что-то вроде поручика - в офицерском собрании потребовал бутылку шампанского. По-видимому, он был уже на взводе, или ещё по какой-то другой причине (может, задолжал), но солдат-официант отказался её принести. Тогда поручик, недолго думая, застрелил непослушного солдата. Бывает, в общем… Поразительно не это, а другое. В полку - на полном серьезе - развернулось движение в защиту этого офицера, которого за его выходку все-таки отдали под суд. Однополчане - на полном серьёзе - доказывали, что судить его не надо… Не то чтобы не за что, но офицер-то хороший…
Воспоминания о царской армии красноречивыми примерами переполнены сверх всякой меры. Ну, может быть, не такими экстремальными, но солдатики после Февраля знали, за что мстили…
Ладно, армия требует беспрекословного повиновения. А как поступали с крестьянами? Тот же Кара-Мурза пишет:
"Мы сегодня предельно чутки к страданиям дворян, у которых мужики сожгли поместья. Но ведь надо вспомнить, что было до этого - за волнения, для "урока", еще верноподданных крестьян заставляли часами стоять на коленях в снегу, так что с отмороженными ногами оставались тысячи человек. Разве такие "уроки" забываются? Ведь это - гибель для крестьянского двора. Никогда американский плантатор не наказывал раба таким образом, чтобы причинить вред его здоровью - а что же делали российские власти с крестьянами!"
К "чёрному народу" относились и рабочие. После поражения революции 1905 года российская промышленная верхушка, растеряв от радости последние мозги, принялась с упоением топтать побежденных. Какими идиотами надо быть, чтобы, едва полиция загнала рабочих на заводы, тут же начать снижать расценки - а их снижали, хорошо, если на 10 %, а ведь случалось, что и вдвое. Тут же был увеличен рабочий день, восстановлены штрафы, все с той же бесконечной изобретательностью: за выход на лестницу, за долгое пребывание в уборной, за "дерзость" (или то, что ею сочли), даже за полученную самим же рабочим травму.
Издеваются, торжествуя победу и даже не ощущая, что земля-то под ногами уже плавится от внутреннего жара. Мол, еще раз полезут - еще раз загоним на место. Стоит ли удивляться, что спустя десять лет господа фабриканты не нашли у народа ни малейшего сочувствия.
Вот еще замечательная фигура того времени - Петр Аркадьевич Столыпин, вплотную приблизившийся к тому, чтобы быть объявленным "лицом России". В известном смысле так оно и есть, той России, которую сейчас усердно раскручивают на экранах, именно такое личико и подошло бы…
Говоря о деятельности "великого реформатора", нельзя упустить один её аспект, а именно - его усердную работу по подавлению революции. Не против революционного террора, отнюдь (террористов судили хоть и военные суды, однако после положенного следствия, и наказывали гораздо мягче) - а чтобы справиться с крестьянскими восстаниями, Столыпин ввел знаменитые военно-окружные и военно-полевые суды. В них не было юристов - судили обычные армейские офицеры, а права им предоставлялись широкие.
Российская армия мирного времени была в высочайшей степени заражена социальным расизмом. Можно представить, как вели себя эти офицеры, заседая в военных судах и участвуя в карательных экспедициях. За 1906–1909 гг. военно-окружными судами были приговорены к смертной казни 6193 человека (повешены 2694 человека), военно-полевыми судами - более тысячи, по распоряжениям генерал-губернаторов расстреляно без суда и следствия 1172 человека. Далеко не всегда суды даже давали себе труд узнать имя казнимого: вешали и закапывали в яму как "бесфамильных". Поголовные порки и прочие более мягкие меры усмирения никем не подсчитывались.
До чего должны были дойти каратели, чтобы против них выступили помещики, интересы которых они вроде бы защищали! В 1906 году помещики Дона обратились к министру внутренних дел с просьбой унять "усмирителей":
"Они разъярили всю Россию, заполнили тюрьмы невиновными, арестовали учителей, оставив детей без школьного обучения… Потерпев постыдное поражение в войне с Японией, они сейчас мучают беспомощных крестьян. Каждый полицейский сечет крестьян, и из-за этих ублюдков наша жизнь, жизнь мирных дворян, стала невыносимой".
Дворян. А крестьян?!
И нет тут никакого противоречия, ибо вешатель Столыпин и великий реформатор Столыпин - один и тот же человек, причем на редкость цельный. Исключительные по жестокости казни он завершил исключительной по жестокости реформой.
Ещё один аспект так называемой "реакции" отметил Кара-Мурза:
"Дело было не только в казнях и репрессиях, но и в оскорблении. Ведь и "Манифест", и обещания свобод не могли быть восприняты основной массой русских людей иначе как издевательство. Массовые порки крестьян (иногда поголовно целых деревень), которых никогда не бывало в России в прошлые столетия, начались сразу за принятием закона, отменяющего телесные наказания. Казни крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных хоронили как "бесфамильных", войти в практику как раз после "Манифеста"".
"Манифест" отделил российское общество, которого он касался, от российского народа, к которому он не имел никакого отношения. "Хаму" показали его место. А было этого "хама" - 90 % населения Российской империи. Стоит ли удивляться тому, что произошло потом?
Как, почему вышло, что нас, сплошь и рядом потомков черного люда, приучили смотреть на Россию глазами дворян? С чем это вошло в нашу жизнь? С русской историей, которая наполнена деяниями князей и царей? Хотели написать другую, да не очень получилось… Со школьной программой по литературе - монологами Чацкого, охотой и первым балом Наташи Ростовой, тургеневскими девушками и лермонтовскими офицерами? С "Сибирским цирюльником" и "Бедной Настей"? Откуда это?
Девять десятых населения Российской империи составляли крестьяне. Хорошо, пусть не девять десятых, пусть 83 %, если вам от этого легче. Из них три четверти - бедняки. Треть - безлошадные. Земля не родит. Две трети детей умирают во младенчестве. Зимой в избе семья - полтора десятка человек, теленок, козы, птица, и все - дышат! И книг про это великая русская литература не оставила. Недосуг ей было, великой литературе, она рассуждала о слезе ребенка. Абстрактной слезе.
А народ не плакал. Он пел. На севере была колыбельная - подлинная!
Спи, усни,
Хоть сейчас умри.
Тятька с работы
гробок принесёт,
Мамка у печки
блинков напечёт.