* * *
На объявление демократии русская деревня отреагировала мгновенно: за какие-то несколько недель, в точности как в 1905 году, прежние органы власти были сметены и заменены новыми. Вот только теперь это происходило по всей стране и не могло быть прихлопнуто, как в ту, первую революцию, поскольку власть не имела в своем распоряжении силы для такого прихлопывания.
Назывались эти органы власти по-разному: комитеты, союзы, советы и пр. В апреле вывеска унифицировалась: они стали называться временными исполнительными комитетами. Правительство считало их недолговечными и намеревалось в ближайшем будущем заменить всесословными земствами. Однако крестьяне к тому времени имели огромный счет к верхушке общества и вволю насмотрелись на земства. Их позиция была неизменна: они не хотели заседать с помещиками в одном комитете.
При демократии вопросы власти, как известно, решаются большинством. А большинство в деревне кто? 75 % бедноты плюс к тому 15–20 % середняков, которые тоже перебиваются с хлеба на квас. Неудивительно, что в комитеты практически не допускалась "чистая публика", т. е. помещики и интеллигенция, - а часто и кулаки, хуторяне, отрубники. Птенцы столыпинской реформы уже не воспринимались "миром" как свои. Зато очень большую роль в выборах и комитетах играли вернувшиеся с фронта солдаты - ясно с каким настроением! И все больше и больше слушали большевистских агитаторов, которые не заморачивались теориями и компромиссами, а говорили: даешь землю здесь и сейчас.
Комитеты практически сразу стали считать себя основной властью на местах и принялись требовать долгожданную реформу. Их позиция, за небольшими исключениями, одинакова по всей стране: конфискация всех помещичьих, удельных, церковных земель безо всякого выкупа. Во многих местах требовали включить сюда и участки богатых крестьян-кулаков, а также порожденных столыпинской реформой земельных спекулянтов.
Что любопытно: ни одна политическая сила не имела влияния на исполнительные комитеты. Даже эсеров, "крестьянскую" партию, слушали ровно в той степени, в какой они говорили то, что хотели слышать сами мужики. Единственно, в чем преуспели политики той весной, - это кое-как уговорить крестьян подождать Учредительного Собрания.
Согласиться-то они вроде бы согласились, однако ждать оказалось уже невмоготу - сеять пора! Комитеты перешли пока к промежуточным мерам. Земли еще не конфисковывались, а принудительно забирались в аренду на условиях комитетов. Были и более хитрые способы. Например, устанавливали очень высокую заработную плату батракам, реквизировали у помещиков инвентарь, а потом угодья отбирали как необрабатываемые. Правительство пыталось бороться, рассылая циркуляры, комитеты их успешнейшим образом игнорировали, а силы, чтобы настоять на своем, новая власть не имела.
И тут грянул Первый Всероссийский съезд крестьянских депутатов.
Проходил он с 4 по 28 мая. Интересен в первую очередь его состав. Из 1353 делегатов 672 были представителями крестьян, а 681 - солдат, которые тоже не желали оставаться в стороне от земельных дел. Солдаты - это ведь в сущности те же мужики, но более молодые, чем крестьянские делегаты, приученные к организации и распропагандированные. По партийной принадлежности большинство - 537 делегатов - представляли собой, естественно, эсеры. Следующей по величине была "фракция" беспартийных.
Съезд сразу выразил Временному правительству доверие по политическим вопросам, которые были ему безразличны, и даже поддержал в вопросе о войне - хотя эту резолюцию президиум вырвал у собравшихся с трудом. Но все же и эсеры, и меньшевики (которых было 103 человека) выступали за войну - так что превозмогли.
А затем разгорелись дебаты о земле. Шли они десять дней и завершились решением, в котором эсеры, игравшие на съезде первую скрипку, сами себя перехитрили. Они позиционировали свою партию в качестве крестьянской, но при этом не хотели идти и против правительства, в котором заседали их представители. Поэтому, не решив принципиально вопроса о собственности, они все же приговорили, что вся земля передается в ведение земельных комитетов. Этим же комитетам передавалось право реквизиции инвентаря, скота, сельскохозяйственных машин и пр., регулирование арендных отношений, контроль за сбором и хранением зерна, а также контроль за соблюдением запрета земельных сделок, ибо первое, что сделали комитеты, - это остановили столыпинскую реформу.
Зафиксировав резолюцию на бумаге, эсеры тут же дали задний ход - принялись объяснять, что это всего лишь наказ крестьян Временному правительству, по которому последнее должно принять какие-то законы. Однако делегаты смотрели на нее иначе, а именно - как на руководство к действию, тем более что в работе съезда участвовал и министр земледелия эсер Маслов - так чего еще хотеть! Перед самым закрытием в качестве напутствия от правительства съезд получил телеграмму, запрещавшую захваты частновладельческих земель. Толку от нее, как и следовало ожидать, не было никакого, кроме того что телеграмма обозлила собравшихся и они тут же потребовали ее отмены.
Всю эту информацию делегаты привезли домой. А на местах к тому времени демократию понимали буквально и на распоряжения властей просто не обращали внимания, продолжая "ползучий" захват помещичьих земель.
Из зала съезда вопрос о земельной реформе попал в правительство, где, естественно, благополучно увяз. В уездах же к тому времени все большую власть начали приобретать Советы, в которых слушали уже не только эсеров, но и большевиков. У последних было огромное преимущество: их партия в правительстве не заседала, поэтому вопросы о священном праве частной собственности не волновали их вообще никак.
…А потом вдруг что-то произошло. Во второй половине лета начались многочисленные захваты и погромы помещичьих имений. Что именно случилось? Количество перешло в качество? Мужикам надоело ждать у межи погоды? Да, и это тоже, но должен был существовать и какой-то спусковой крючок, произойти что-то такое, что не позволяло крестьянам продолжать ожидание. Тем более что лето - странное время для захватов. Летом работать надо, а не собственность делить, иначе зимой все лапу сосать будут - и ограбленные, и грабители.
И тут нельзя упускать деятельность еще одной организации. Называлась она Союз земельных собственников и сельских хозяев.
Союз земельных собственников существовал в России с ноября 1905 года. После поражения революции его деятельность сама собой прекратилась. Воссоздан он был в ноябре 1916 года, а после Февраля туда стали принимать и крестьян. Параллельно аналогичные союзы начали появляться и на местах. Вскоре это множество организаций оформилось во Всероссийский союз земельных собственников и сельских хозяев (ВСЗС), учредительный съезд которого состоялся все в том же мае 1917 года. Большинство участников съезда составляли крестьяне, имевшие по несколько десятков десятин земли и поневоле оказавшиеся по одну сторону баррикады с помещиками, ибо на их землю также покушались местные крестьянские комитеты.
В начале июля собрался второй съезд ВСЗС. Основной его темой была аграрная программа, по которой "собственники и хозяева" разделились и едва не раскололись. Каждый тянул в свою сторону. Крестьяне требовали отчуждения помещичьих земель, а помещики отстаивали незыблемость своих владений. В конце концов кое-как договорились: помещики кинули мужикам кусок в виде права на отчуждение необрабатываемых и арендуемых крестьянами земель. Вторая позиция лишала их изрядной доли дохода, но по этому вопросу с мужиками спорить не стоило - можно было потерять всё.
Зато по другому решению разногласий не возникло: кто получит эту землю? Съезд решил, что наделяться землей должны только те крестьяне, которые ведут частное хозяйство, и участки передаются им в собственность с правом наследования. Собственники договорились между собой, а общинникам не светило ничего.
После этого надеяться на мир в деревне было смешно.
* * *
Итак, в середине лета на местах начались прямые захваты, очень скоро естественным образом перешедшие в крестьянскую войну - поджоги, разгромы имений, убийства.
Начал Тамбов - знаменитое в смысле крестьянских войн место. 7 сентября в селе Сычевка Козловского уезда люди кулака Романова, арендовавшего помещичье имение, ранили двух крестьян, которые зашли на помещичье поле. Ответ последовал незамедлительно: имение было сожжено, Романов убит.
И покатилось. Через неделю восстание охватило 14 волостей Тамбовской губернии, были разгромлены 54 имения. В ближайшие два месяца в губернии состоялось 193 выступления крестьян, из них 136 сопровождались погромами и захватами. Вскоре пылали уже 79 уездов, и пожар продолжал распространяться. Только в трех губерниях Поволжья - Саратовской, Симбирской и Казанской - за два месяца произошло 570 выступлений.
Правительство попыталось, по рецепту 1905 года, применить против восставших военную силу. Однако, чтобы применить эту силу, её надо иметь. Армия набиралась из той же крестьянской бедноты, и одному Богу известно, что передумали и перечувствовали солдаты, участвовавшие в столыпинском усмирении, какие сны им снились в душных казарменных ночах и что они рассказывали новобранцам. Факт тот, что солдаты отказывались стрелять в народ, а часто и переходили на сторону восставших.
Относительно надежны были только кавалерийские полки - в основном казаки, которые сами опасались за свою землю (на них наседали иногородние, требовавшие равных с казаками наделов) и потому могли понять чувства собственников. Но казачьи поля находились на Дону, где уже формировалась к тому времени Донская республика, так что станичникам было не до русских дел.
О том, до какой степени даже эсеры не понимали происходящего, говорит проект, который 11 октября внес на рассмотрение правительства министр земледелия Маслов. Он совершенно искренне считал: для того чтобы умиротворить крестьян, достаточно издать законы, которые регулировали бы земельные отношения. Причем вопрос о ликвидации частной собственности на землю он даже не ставил; крестьяне должны были арендовать частновладельческие земли; скот и инвентарь также оставались у владельца и не могли использоваться без его разрешения. По сути, это было продолжение столь ненавистной крестьянам столыпинской реформы. Впрочем, масловский проект всё равно не был принят. Жаль. Если бы его одобрили, эсеры стали бы агитировать в его пользу и тем подорвали тем самым свою репутацию на селе, что уберегло бы будущую Советскую республику от многих бед, связанных с данной партией. Правда, вскоре в отношениях власти к народу произошел решительный сдвиг. Временный Совет республики (был и такой орган) в ультимативном порядке потребовал от правительства немедленного решения вопроса о мире и передачи земель земельным комитетам. По сути, это был вотум недоверия Временному правительству (который Керенский тут же послал по известному адресу). Один недостаток имелся у данного решительного проекта: он был выдвинут 24 октября 1917 года. Согласитесь, немножко поздно: к тому времени другая сила заявила о намерении взять власть к завтрашнему дню…
Гибельная справедливость
Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… Голова пухнет. Взять все, да и поделить…
Михаил Булгаков. Собачье сердце
Ещё раз: самая большая ошибка - это судить о большевиках по тому, что они говорили. Говорить они могли все, что угодно, но советское правительство никогда в угоду теоретическим воззрениям не пёрло поперёк логики событий, проявляя просто потрясающий здравый смысл.
Мелкокрестьянский рай отнюдь не являлся идеалом большевиков - это были народнические и отчасти эсеровские заблуждения. Большевики стояли за крупное хозяйство на земле, организованное по типу завода, и практически сразу начали попытки создания подобных хозяйств - совхозов и коммун. А Декрет о земле шел в прямо противоположном направлении. И тут впору еще раз вспомнить слова Ленина в 1922 году - что многие первые декреты советской власти принимались отнюдь не для исполнения, а, говоря современным языком, чтобы продемонстрировать негодность выбранной популистской модели. За десять лет негодность Декрета о земле продемонстрировали так, что дальше некуда. Во всех положениях: при войне и при мире, в варианте военно-коммунистическом и нэповском, с государственной поддержкой и без неё.
Но пока что стояла осень семнадцатого года, и ситуация предполагала простой выбор: либо правительство узаконит своим решением уже вовсю идущие захваты земель, либо попытается им противостоять - со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но зачем противостоять? Права помещиков, Церкви и императорской фамилии большевиков абсолютно не волновали, а повсеместный переход на совхозы в 1918 году они не планировали. Им было легко сделать выбор, которого на самом-то деле и не существовало. И деревня ответила им мандатом доверия.
11 ноября собрался Чрезвычайный съезд крестьянских депутатов. Заседал он две недели, всю дорогу пополняясь. До последнего дня продолжали прибывать делегаты, причем не только от сельских Советов, но и от образованных в армии разнокалиберных крестьянских комитетов - были и такие. Через неделю после начала партийный состав 330 собравшихся к тому времени делегатов был следующий: 195 левых эсеров, 65 прочих эсеров и лишь 37 большевиков. Однако Декрет о земле, приватизировавший программу, в свое время составленную эсерами по крестьянским наказам, сделал свое дело: съезд поддержал решения Второго съезда Советов. Первым из них, напомним, был совершенно бесспорный в глазах всего народа Декрет о мире, вторым - столь же бесспорный в глазах крестьян Декрет о земле, а вот третьим - создание большевистского Совнаркома. Какие бы подводные течения ни бродили в левоэсеровской партии, открыто оспаривать первые два декрета они не рискнули, а признав их, признали и Совнарком.
Работа съезда увенчалась долгожданным союзом большевиков с левыми эсерами. Ленин получил коалицию, которая принесет вскоре чуть-чуть пользы и кучу неприятностей, а левый эсер Колегаев стал наркомом земледелия. Затем началось "ползучее" объединение рабочих, солдатских и крестьянских Советов. Это не прибавило порядка в советскую мешанину, зато уменьшило количество съездов - и то хорошо…
Занятые совсем другими делами, основной аграрный документ того времени - закон о социализации земли - большевики отдали левым эсерам. 19 февраля одобренный очередным съездом Советов закон был подписан Лениным. Он определял основные принципы пользования землей.
Принципы были вполне справедливыми. Надел мог получить любой гражданин, желающий заняться крестьянским трудом. Основное условие его получения - обработка земли собственными силами. Наемный труд допускался только на государственных сельхозпредприятиях, частным лицам пользование им было запрещено под страхом лишения надела. Общие принципы закона понятны и вразумительны, но вот когда дело доходит до норм землепользования…
Для начала в их основу положили абсолютно утопическое положение: надел должен "давать возможность безбедного существования семье земледельца", которым и определялся его минимальный размер. Максимальный же размер не должен был превышать "трудоспособности наличных сил каждого отдельного хозяйства". Принцип землепользования устанавливался строго уравнительный, с постоянными переделами. А уж когда стали разбираться с порядком исчисления величины надела, которую предполагалось устанавливать отдельно для каждой хозяйственной полосы России в таком размере, который, по мнению местного населения (!), признается наиболее благоприятным для хозяйствования…
Можно представить себе, что началось бы в стране, если б этот закон решили претворить в жизнь. К счастью, выполнять его никто и не думал. Волостные комитеты не подчинялись не только центральной власти, но даже уездной. В каждой деревне земельную реформу проводили по-своему, а суть была одна: захватить как можно больше земли и поделить между собой по старым добрым общинным принципам, при этом пощипав и наиболее зажиточных деревенских хозяев.
Большевики не влезали в вопрос социализации земли. Они были достаточными прагматиками, чтобы понять всю бессмыслицу подобного закона и отдать его на откуп левым эсерам - по крайней мере, те какое-то время будут заняты делом и меньше станут изображать оппозицию. Зачем принимать закон, не имея механизма его выполнения? Все равно на местах сделают так, как захотят.