Иуды и простаки - Владимир Бушин 18 стр.


Конечно, работая в "МК", где печатаются статьи Гавриила Попова и объявления проституток, карикатуры Алексея Меринова и стихи Самуила Кобылина, вы не могли составить себе представление о том, что есть художественный дар. Но понять, что такое вранье, могли бы даже вы.

Жулик Радзинский

Не кажутся ли вам, дорогой читатель, достойными внимания два обстоятельства в жизни нашего знаменитого телевещателя Радзинского? Первое. Когда состоялось очередное погребение останков генерала Деникина (два уже были в 1947-м и 1952 году в Америке), то все обставили торжественно и пышно. Присутствовали лучшие люди страны – от патриарха до какого-то олигарха, от Михалкова и Лужкова до Пушкова и Петушкова. Президент прислал венок с такой, говорят, надписью на ленте: "Зачинателю от завершителя". А Радзинский, представьте себе, вопиюще отсутствовал. Почему? Ведь он же такой любитель этих процедур. Помните, как в мыле примчался он в Ленинград на процедуру захоронения царских останов. Даже сомнительных! А тут подлинность праха несомненна, а он даже веночка не прислал.

Второе. В своих неисчислимых явлениях народу Радзинский часто тревожит тени поэтов начала века – Блока, Гумилева, Городецкого, Есенина и других, но Анну Ахматову не упомянул ни разу. С чего бы? Ведь звезда первой величины!

Я предложу вам свои варианты ответов на эти загадки века. И сперва напомню старый романс:

Он был титулярный советник,
Она – генеральская дочь.
Он робко в любви ей признался,
Она прогнала его прочь…

Сейчас титулярных советников, т. е. чиновников, кажется, 14-го класса, у нас вообще-то нет, но совершенно непонятно, почему после двуглавого орла, губернаторов, потешного полка кремлевской охраны в ботфортах, после слов "ваше превосходительство" на блаженно-трепетных устах того же Михалкова, – почему после всего этого их превосходительства нынешние правители России до сих пор не возродят "Табель о рангах". Ведь как великолепно звучало бы, например, "тайный советник Павловский", "надворная советница Слиска" и т. п. Но, увы, ничего этого пока нет. Видимо, только по причине нутряной ненависти демократической власти ко всем словам с корнем "совет". За ними ей мерещится советская власть, по сравнению с которой нынешняя власть все равно, что таракан запечный рядом с трудягой слоном на лесоповале.

Однако есть сфера жизни, где наряду с генералами и лейтенантами сохранились и титулярные советники. Это литература. Тут они всегда были, есть и будут. Так вот, у нас речь пойдет о титулярном советнике Радзинском, а генеральская дочь – Марина Деникина, недавно почившая дочь давно почившего и трижды погребенного генерала.

Как сообщает "Литературная газета", незадолго до смерти Марина Антоновна дала интервью, в котором рассказала о многих событиях, встречах, знакомствах своей жизни. Назвала Бунина, Ивана Шмелева, Марину Цветаеву… А журналист Евгений Данилов возьми да брякни: "А вам знакомо имя писателя, историка Эдварда Радзинского?" Боже, что тут произошло!

– Радзинского? – переспросила генеральская дочь. – Это тот титулярный советник, который написал о Николае Первом, о Распутине?

Вероятно, старушка не знала, что он написал еще о Сократе, Нероне, Иване Грозном, Сталине и о многих других.

– Я считаю, что он жулик, – решительно заявила Деникина. – Он два раза приходил ко мне до того, как писал о Распутине. Моя книга о Распутине тогда уже вышла, и я ее подарила титулярному советнику…

О, русская простота! – сразу воскликнул я, прочитав это. Как и следовало ожидать:

– Он скопировал целые страницы. И когда вышла его книга, я думала делать ему процесс…

Тут мне вспомнилось одно несколько более раннее ограбление другой старушки. В 1981 году московский журналист Дружников (Альперович) разыскал в Крыму, в Алупке, Татьяну Семеновну Морозову, – не генеральскую дочь, а родную мать известного всей стране Павлика Морозова, зверски убитого в 1932 году пионера. Явился к ней под именем Ачильдиева (вторая линия обороны) и с выражением великой дружеской заинтересованности стал задавать восьмидесятилетней старушке ловко сформулированные, двусмысленные вопросы. Матери – о, святая русская душа! – и в голову не могло прийти, что с ней беседует литературный жулик, который даст ее словам совершенно иной смысл и характер в своем сочинении "Вознесение Павлика Морозова", где ведь правдиво подчеркнет: "Я встречался с матерью моего героя". Прощаясь, он целует ей сухонькие руки, вынянчившие пятерых детей, из которых к тому времени четверых она уже поминает за упокой. "Храни вас Бог в дороге!" – говорит старушка. Он низко кланяется и исчезает. Спешит в Москву к письменному столу, где второй раз убьет ее сына. А сделав свое дело, укатит в Америку. Им все равно кого грабить – генеральскую дочь или скромную труженицу.

Но вернемся в Париж:

– …Я думала делать ему процесс. Он мне позвонил из Москвы, потому что чувствовал, вероятно, назревающую для него неприятную ситуацию. Я ему сказала, что собираюсь с ним делать процесс. Он был крайне озадачен. В конце концов я никакого процесса не делала, слишком это дорого и длилось бы долго. Так что я его не люблю.

Бедный Эдик! Никто его не любит, никто – от здравствующего бордово-красного большевика Владимира Бушина до покойной дочери белого генерала. Первый из них тоже с удовольствием сделал бы ему процесс за диверсию против русской культуры, за клевету на советскую историю, но дорого, пенсии не хватит, и он ограничился двумя статьями о титулярном советнике – "Театр одного павлина" и "По завету помешанного".

Какого помешанного? А это, видите ли, его папа, по собственному признанию сына. Он был "тонким интеллигентом, помешанным на европейский демократии" и на общечеловеческих ценностях, еще и обожал Керенского, в коем видел живое воплощение того и другого. Поэтому, говорит, он "всю жизнь прожил под топором". А уже на смертном одре завещал сыну: "Милый Эдик, я ухожу в лучший мир. Ты остаешься в худшем из худших – в социалистическом. Но как тебе будет ни трудно, умоляю, напиши испепеляющую книгу о Сталине, которого мы с Троцким так не любили". И сынок лет пять тому назад выполнил завет помешанного родителя, написал полпудовую книгу о Сталине. О, это нечто! Кому интересно – до сих пор лежит в магазинах.

Вот я и думаю, что Радзинский не явился на великие похороны в Донской монастырь только из-за боязни, как бы старушка Деникина своей сухонькой дланью тут же не сделала бы процесс его ланитам, процесс мгновенный и абсолютно бесплатный.

* * *

Через отца и мать титулярного советника прямая дорога к раскрытию второй тайны века. Радзинский-старший о своей молодости мог бы сказать словами Пушкина: "Я жил тогда в Одессе пыльной…" Но в отличие от великого поэта он не писал там бессмертные стихи, а издавал газету не то "Штурм", не то "Натиск". Однако после революции, разумеется, оказался в Москве. Ехал, возможно, в одном пломбированном вагоне с Исааком Бабелем, Эдуардом Багрицким, Верой Инбер, Семеном Кирсановым, Ильфом и Петровым и Корнеем Чуковским… (Впрочем, нет, Чуковский укатил раньше и сперва в Петербург, а уж потом, когда Сталин построил в Переделкине дачи для писателей, – в Москву.)

В Москве папа Радзинский долго занимался перелопачиванием для кино романов очень популярного тогда Петра Павленко. И неплохо жил, вскоре женился. А в 1937 году, когда, как уверяет ныне его сын, всех порядочных людей бросали в тюрьмы или расстреливали, был принят в Союз писателей и обрел недурную квартирку в центре Москвы, в Старо-Пименовском переулке. В обстановке большого духовного подъема жена Софья Юрьевна (для знакомых Софа) родила сына, которого, возможно, в честь одного из бесчисленных королей Англии, где столько веков благоухает демократия, нарекли Эдвардом.

Несмотря на топор над головой, все шло прекрасно. Но вдруг – война. Очень скоро, уже в октябре 41-го, семья Радзинских оказалась в Ташкенте. Там тогда сконцентрировалось много московских и ленинградских служителей муз с семьями. Всем было предоставлено жилье, выданы продуктовые карточки, и получали они какой-то спецпаек. Соседкой Радзинских в знаменитом доме № 7 оказалась Анна Ахматова, которую, говорят, по распоряжению Сталина вывезли на самолете из уже блокированного Ленинграда как "груз стратегического назначения особой важности".

Известно, что Анна Андреевна, настрадавшись со своим единственным сыном, очень любила чужих детей. Возможно, в ту пору она гладила по головке, трепала по щечке и пятилетнего соседского Эдика: "Ах ты, проказник!.."

Станислав Адольфович, продолжая оставаться "под топором", утроился работать в местное издательство, а Софья Юрьевна развила бурную деятельность в сфере соцбыта. Правда, тут не обходилось без некоторых странностей. Об этом свидетельствует в своих трехтомных "Записках об Анне Ахматовой" пребывавшая тогда там же, в Ташкенте, Лидия Чуковская.

Так, с одной стороны, Софа могла в ту скудную пору где-то раздобыть таинственную утку, изжарить ее и угостить соседей. Прекрасно! Однако, с другой стороны, взяв на себя задачу прописки Ахматовой, что было делом очень важным, насущным, связанным с карточками, пайком и т. д., тянула с этим месяца три-четыре. Только 28 января 42-го года Чуковская записала: "M-me Радзинская наконец прописала Анну Андреевну… Месяцы ленилась прописать, что грозило всякими неприятностями". Но только ли в лености дело?

Вокруг Ахматовой вился рой литературных бабочек и писательских жен. Чуковская называет их придворными дамами, сама поэтесса – вязальщицами. Они раздражали ее бесконечными сплетнями и пересудами, особенно – Софа.

7 февраля 42-го года Чуковская записала: "А. А. жаловалась на ссоры и склоки Радзинской и других. Совсем как придворные дамы!" 10 мая того же года: "Вчера Радзинская предложила Ахматовой какую-то услугу. А. А. отказалась и сказала мне: "Нет, нет, если я позволю сделать это, то сама перейду в стан вязальщиц, возьму спицы и сяду над помойной ямой, как они, и буду обсуждать Ахматову". 28 мая: "После сведений о городских сплетнях, чудовищных по глупости, пошлости и неприятности (но все же едва ли превосходящих в этом нынешние телесериалы Эдварда. – В. Б.), переданных мне Радзинской и другими, я решила, что должна рассказать А. А., что уже говорят и о ней". 2 сентября: "Почтальон не принес ничего. Зато Радзинская явилась со всей грязью дома № 7". 15 ноября: "Вчера я зашла к Радзинской… Ушла от Софы отравленная". А сама Ахматова после посещения Радзинских, где был главный центр сплетен, сказала: "Я не желаю слышать каждую минуту гадости о любом из наших коллег… Мы здесь живем так тесно, что нужно принять меры, чтобы сохранить минимальную чистоту воздуха".

Эти горькие слова великой поэтессы пятилетний Эдик, может быть, и слышал, но они уже не могли поколебать фундамент той школы сплетен и грязи, которую он прошел в самом нежном и впечатлительном возрасте в ташкентском салоне своей матушки m-me Радзинской и которую (школу) ныне обогащает и двигает дальше.

В начале декабря 1942 года Радзинские уехали в Москву. Ахматова и Чуковская пока оставались. И вот однажды на прогулке Анна Андреевна вдруг сказала: "А знаете, Радзинские-то ведь оказались бандитами. Он сам признался, что брал мой паек – весь мой паек! Вы подумайте! Холодные, спокойные бандиты. И это после стольких демонстраций заботы и преданности.

– Кому же он признался?

– Фаине Георгиевне Раневской.

Я молчала. По-видимому, раздраженная моим молчанием, она несколько раз повторила слова о бандитизме".

В свете этих слов не проясняется ли и подлинное значение волынки с пропиской Ахматовой, и пленительный эпизод с жареной уткой? И понятней становится ограбление Марины Деникиной верным сыном своих родителей, тонких-претонких интеллигентов. Как и то, почему столь говорливый телевещатель избегает имени Ахматовой.

Я, конечно, не полез бы в такую даль времени, как военные годы, чтобы ворошить там тени родителей Радзинского, если бы он сам не лез в еще большую даль, аж в позапрошлый век, и не измышлял грязную клевету, например, о матери Сталина, честной христолюбивой труженице, на что уже никто не может ему ответить. Нет, иногда необходимо делать клеветникам процесс на том поле, на котором они орудуют сами. Тем паче, что ведь, в противоположность жертвам его клеветы, он-то сам может и спорить, и опровергать, и оправдываться. Вот и опровергай, любимец двух президентов, Анну Ахматову и Марину Деникину.

Титаник мысли Млечин

Знаете ли вы, кто такой Леонид Млечин? Уверен, что вы ответите: еще бы! Он же постоянно фигурирует на наших телеэкранах и проникновенным голосом объясняет нам, сколь ужасна и омерзительна была Советская эпоха и ее деятели.

А известно ли вам, что ведь он не всегда был таким? Когда-то состоял в номенклатуре ЦК КПСС и работал заместителем главного редактора популярнейшего журнала "Новое время", еще более популярной газеты "Известия"? Какие издания! Какие должности!

И на страницах этих изданий коммунист Млечин восхищался своей родиной, Китаем, КНДР, всеми странами лагеря социализма, их политикой и беспощадно клеймил американскую политику, тогдашних и прежних руководителей США – президентов Трумэна и Картера, государственного секретаря Шульца, генерала Макартура и других супостатов нашего отечества.

Вот, например, его статья "Штурм изнутри" в "Новом времени" № 26 за 1987 год. В ней он припомнил сказанные Трумэном еще в 1949 году слова о том, что Корея стала полем битвы "в идеологическом конфликте между коммунизмом и демократией". И не было ни малейших сомнений, что он, Млечин Леонид Михайлович, конечно же, со всеми своими номенклатурными потрохами на стороне коммунизма против американской демократии. Генерал Макартур, командовавший американскими войсками в Южной Корее, вызывал особенно сильный и благородный гнев журналиста-коммуниста своим подлым призывом нанести атомный удар по китайским городам, поскольку-де китайские добровольцы помогали КНДР в войне 1950–1953 годов разгромить и вышвырнуть американцев, чем безмерно восхищали большевика Млечина.

В этой статье, как и во всех других, он горячо одобрял и даже прославлял мудрую внешнюю политику своей социалистической родины, и его просто коробило то, например, что "правительство США, несмотря на протесты Советского Союза, сделало все, чтобы не допустить создания на Корейском полуострове единого и подлинно демократического государства". С какой болью и сарказмом Млечин писал: "Раскол Кореи был оформлен юридически. В те годы США и их союзники, обладая большинством голосов в ООН, могли протащить любую резолюцию". Казалось бы, свой богатый бойцовский опыт коммунист Млечин мог бы использовать для блага народа и сейчас, когда в Госдуме похабное большинство единороссов протаскивают любые законы. Но старый боец молчит…

Тогда, в 1987 году, крепко досталось от бесстрашного марксиста и американскому "Фонду свободы". В годы правления сидевшего на американских штыках кровавого корейского президента Ли Сын Мана в стране процветала коррупция, народ бедствовал, а этот "Фонд" наградил кровавую куклу медалью "За руководство свободой". Опять на ловца и зверь бежит: обкомовский выродок Ельцин привел в страну грабителей народа, нищету масс, бесконечные катастрофы и терроризм, болезни, смертность, а Путин, не умолкая щебечущий о порядочности и нравственном возрождении, перекрестясь три раза, награждает кровавого идиота высшим орденом, объявляет его и всю родню евонную неприкасаемыми персонами, выделяет им многомиллионное пожизненное содержание да еще и охрану с вертолетом и линкором (при отдыхе на Черном море). Можно было ожидать, что Млечин, закаленный борец за справедливость, и тут если уж не кинется в бой, то хотя бы скажет свое веское номенклатурное словцо. Тем более, что Ли Сын Ман бежал от народного гнева на Гавайи, где в 1995 году в девяностолетнем возрасте и преставился, а наш образина жуирует в роскошных резиденциях, мурлычет "Я счастлив…", и до 90 ему еще далековато. Но нет, бесстрашный боец промолчал и тут.

В чем дело? А в том, что наступили уже другие времена, и твердокаменный большевик моментально преобратился в антисоветчика. Ну, это нам знакомо: Горбачев, Яковлев, этот Ельцин, Черномырдин… Евтушенко, Михаил Ульянов, Марк Захаров… Млечин кинулся вдогонку.

И примчался на телевидение. А еще принялся сочинять книги. Впрочем, нет, этим он промышлял и раньше. Еще в 1980 году, когда Леня только окончил Московский университет, вышло его криминальное сочинение под влекущим заглавием "Хризантема пока не расцвела"… Как тут не вспомнить давний киношедевр "Отцвели уж давно хризантемы в саду"… Потом его криминального жанра книги выходили одна за другой и все с такими же загадочными и ненавязчиво пленительными заглавиями: "Поздний ужин с тайным агентом", "Старик в черном кимоно", "Обстоятельства смерти господина N", "Знаменитые самоубийства", "Алиби для великой актрисы" "Картина города при вечернем освещении"… Тут, конечно, заметно влияния сочинений классика Радзинского: "Пейзаж с рекой и крепостными стенами", "Приятная женщина с цветком и окнами на север", "Я стою у ресторана" и т. д.

Но теперь Млечин совершил бросок от криминальщины к истории и политике. И тут уже накатал столько! И какие книги! О чем только в них ни поведал нам, и с каким проворством… Ельцин еще только отвалился, Путин еще только появился, а у Млечина уже готова радостная книженция почти в 600 страниц "От Ельцина к Путину" (М., 2000). Еще не улеглась пыль от рухнувшего торгового центра в Нью-Йорке, а книжные магазины уже ломились от его ученого исследования "Кто взорвал Америку?". Отменные книжечки выскакивали из-под млечинского пера и после! Вот, допустим, фолиантик "МИД. Министры иностранных дел". Всех описал, от Троцкого до Игоря Иванова. А их было, поди, десятка полтора, если считать и трехнедельного министра Бориса Панкина. И тут же – "Председатели КГБ". Тоже всех 23-х, от Дзержинского и Менжинского до Путина и Патрушева, изобразил суровой рембрандтовской кистью. Еще – "Русская армия от Троцкого до Сталина", "Моссад. Тайная война", "Евгений Примаков. История одной карьеры", "Смерть Сталина"…

А совсем недавно – "Сталин и его маршалы". И на этот раз начал ab ovo – с Ворошилова и Буденного… А какие у него объемы! 450–500 – 650–700 страниц. Последняя из названных – аж 800 и весит фунта четыре. Трудно и страшно в руки взять… Все человек охватил своим крупногабаритным умом, во все проник пронзительным взглядом асмодея. Закажи ему книгу "МУР. 1918–2004. Начальники" – напишет. Предложи тему с предоплатой "Сандуны. 1893–2004. Директора" – сочинит. Намекни, что хорошо бы издать книжечку "Ваганьковское кладбище. XVIII-XXI века. Обитатели и посетители" – через три недели предъявит рукопись. Все может! Все!..

Назад Дальше