После проведенной Швыдким теледискуссии "Русский фашизм страшнее немецкого" полезно будет нам устроить дискуссию "Швыдкой страшнее Геббельса", а потом в свете двустишия поэтессы М. – "Жидовское засилье страшнее немецкой оккупации". Аудитория – весь народ, в том числе – все честные евреи…
Впрочем, нет, мы не станем перенимать их наглую манеру. Мы сформулируем тему вопросительно: "Кто страшнее – Швыдкой или Геббельс?" А так же – "Что страшнее – жидовское засилье или немецкая оккупация?".
Поздние страсти вокруг тель-авидения
В газете "Завтра" № 10 напечатано коллективное письмо "Телевидение, ты чье?" Под ним стоят имена нескольких весьма известных писателей, двух критиков, двух артистов, одного врача и даже одного протопопа, известного читателям "Дуэли" Михаила Алексеевича Ходанова.
В самом начале говорится, что авторы обращаются "ко всем соотечественникам с просьбой разделить тревогу по поводу засилья на телевидении одних и тех же персон".
Ну, разделил я вашу тревогу. И что? Да не только разделил! На страницах этой же газеты, как и других, я неоднократно писал и о засилье "персон", и – что гораздо важнее – о засилье дремучего невежества, злобной антисоветчины, клеветы на наше прошлое, похабщины. И что, говорю? Да разве я один! Мало того, Виктор Анпилов уже давно и неоднократно устраивает народные протестные шествия к стенам "империи лжи" в Останкине. Кто-нибудь из вас, подписанты, скажем, Владимир Крупин, Игорь Золотусский или Валентин Курбатов принимали участие в этих народных шествиях? Сомневаюсь, вы скорее предпочтете дать по телефону согласие на свою драгоценную подпись под таким обращением к соотечественникам, чтобы на страницах газеты выглядеть бесстрашными зачинателями борьбы. Как с неба свалились!
Разумеется, всех названных в обращении "персон" давно пора гнать с телевидения, а таких провокаторов, как Швыдкой, и судить надо. Но дело не только в этом.
Надеюсь, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин, ни Юрий Назаров и другие письмо это не читали, ибо оно составлено кустарно, неграмотно, напичкано злобной клеветнической антисоветчиной, – словом, оно не только бесталанно, но и отталкивает читателей. Я имею в виду не тех чистюль, которых отталкивает уже одно неумение борца за справедливость правильно запятые расставить или то, что он пишет "одни и теже персонажи". Вопрос серьезней.
Нет никаких сомнений, что писал обращение – видно по манере – давний и постоянный сотрудник газеты искусствовед Савва Ямщиков, закоснелый антисоветчик, в прошлом приятель – не знаю, чей больший – то ли Познера, то ли Швыдкого, которым, по его собственным рассказам, оказывал некоторые деловые услуги.
О Ямщикове надо сказать особо. Впервые он заинтересовал меня гневным протестом против второго памятника Достоевскому в Москве по той причине, что, во-первых, писатель был "скромен до болезненности"; во-вторых, в Москве он всего лишь "только родился и жил маленьким". Я был изумлен. Да разве памятники ставят лишь таким нескромникам, как Пушкин, писавший, что к нему "не зарастет народная тропа", или Маяковский, восклицавший: "Славьте меня! Я великим не чета!" Да и никакой особой, тем паче болезненной скромностью Достоевский не отличался, он знал себе цену – чего стоит хотя бы его возмущение тем, что Толстому издатели платили по тысяче рублей с листа, а ему только пятьсот. А кроме того, неужели и в шестнадцать лет, окончив московский пансионат Леонтия Чермака (это, грубо говоря, вроде нашей десятилетки), писатель все еще оставался "маленьким"?.. Позже я был тронут взволнованным рассказам Ямщикова о гневном осуждении Кровавого воскресенья 1905 года А. П. Чеховым, которого тогда уже не было в живых.
Ямщиков напечатал в газете много бесед с известными и малоизвестными людьми главным образом антисоветско-церковного склада. Разумеется, иногда это интересно, но порой кое-что в них просто ошарашивает. Вот, допустим, примечательная беседа с тележурналистом Виктором Правдюком, о лживом, невежественном и прогерманском фильме которого о Второй мировой войне обстоятельно писала "Завтра" три или четыре раза. Для общего уровня беседы характерен, например, такой эпизод. Правдюк говорит: "У меня Маяковский вызывает большие сомнения". Для антисоветчика это естественно. Но о каких сомнениях речь – о биографических, художественных, политических? Молчит. Однако тут же выясняется, что речь идет о сомнениях морально-политических. Какие же основания? Оказывается, говорит, "под некрологом Маяковского первой стоит подпись Якова Агранова, заместителя Ягоды", а последней – какого-то Эльберга. Допустим, да, оба они были мерзкими людьми, за что в 1938 году Агранова и расстреляли. Но Маяковский-то какое отношение имеет к подписям под своим некрологом? Это ж не послесловие к прижизненному собранию сочинений. Или Правдюк думает, что перед тем, как застрелиться, поэт позвонил Агранову и сказал: "Яков, тут такое дело. Я, видишь ли, через полчаса уйду в мир иной, так ты, пожалуйста, не забудь свою подпись поставить под некрологом. И Эльбергу передай мою просьбу. Уж, пожалуйста. Век не забуду… Ну, пока!"
Да разве нормальный человек может судить об усопшем по некрологу. Гораздо вероятнее допустить, что какие-то мелкие и гнусные людишки, ухитрившись поставить свои подписи под некрологом великого поэта, надеялись хоть так примазаться к его имени. А людям моего поколения до сих пор памятно, что, когда скончался Пастернак, "Литературная газета" написала: "умер известный член Литфонда Б. Л. Пастернак". Вы, Правдюк, знаете стихи этого члена Литфонда? И учтите, что еще вопрос, кто подпишется и под вашим некрологом. Я думаю, что уж Чубайс и Хакамада – обязательно. И напишут: "В золотой фонд нашего искусства вошел его невероятно правдивый 90-серийный фильм о войне. Что ни серия, то и подарок. Что ни подарок, то и радость для наших чистых антисоветских душ" и т. д.
Разумеется, Правдюка, как и многих других антисоветчиков, еще до сих пор гложет мысль об авторстве "Тихого Дона". Как Бенедикт Сарнов, Солженицын, Вознесенский – не верит он, что это Шолохов. Когда-то, теперь уже давно под руководством до сих пор памятной Белы Курковой он со своим подручным Александром Зайцем провел по ленинградскому телевидению ("Пятое колесо") множество передач: не Шолохов! И все они были на таком же мыслительном уровне, что новость о Чехове и рассуждения о некрологе Маяковского – а где иной-то уровень взять? И обнаружение рукописи "Тихого Дона" Правдюка не угомонило, он продолжает многолетние кропотливые изыскания. И что же? Слушайте! "Нам удалось собрать интереснейшую информацию. Например, поговорить с другом детства Шолохова по фамилии Солдатов". Прекрасно, повезло. Но разве кто-нибудь утверждал, что Шолохов писал роман в детстве? Разве этот Солдатов заявил: "Как сейчас помню Машку, пас он гусей, ездил в ночное – и никаких романов!"
Какая еще "интереснейшая информация"? Вот: "Мы выяснили, что Шолохов родился не в 1905 году, а в 1903-м. Сделано открытие! Но литературоведы не захотели этим заниматься". А чем тут заниматься? Такие факты встречаются не столь уж редко. Вон кто-то доказывает, что Сталин родился не в 1879-м, а в 1878-м году. И что из этого следует?.. Так что, Правдюк, ешьте свое "открытие" сами.
Но главное в этом эпизоде то, что энтузиаст шолоховедения не соображает, на кого и против кого работает его "открытие". Ведь один из главных доводов ниспровергателей Шолохова состоит в том, что он, дескать, был слишком молод для "Тихого Дона". А Правдюк щедро прибавляет ему два года. Прекрасно! Спасибо. Может, иные крикуны теперь перестанут вопить о молодости гения.
* * *
Вот на таком умственном уровне написано и письмо о телевидении. Прежде всего надо заметить, что жанр коллективного письма имеет свои законы, например, в нем, недопустимы фельетонные выверты такого эстетического пошиба, как "А че? Ниче". Или: "Они друг перед другом оттопыриваются"(?). А что такое какие-то "антоши с клепами"? Что за антоши? Что за клепы?
Верю, что С. Ямщиков хороший реставратор, но писать, увы, он не умеет. Это воззвание к согражданам он задумал в духе сатирического изобличения "персон". Но как убоги его сатирические средства! Главное из них – кавычки. Да это же нищенское средство, а он думает, что если слова "герои", "гвардейцы", "демократы", "знатоки", "безвозмездно" и т. п. взять в кавычки, то тем самым лиц и явления, которые они означают, пригвоздил к позорному столбу навеки.
Или вот, желая уязвить академика Гинзбурга, именует его не лауреатом Нобелевской премии, а "нобелистом". То-то уязвил!
А затем позорит доктора каких-то наук Швыдкова тем, что Геббельс тоже был доктор. Боже мой, с одной стороны, не соображает, что, как и в предыдущем случае, бросил камень в огород множества честных и добросовестных людей – докторов разных наук, в том числе иных авторов "Завтра". С другой стороны, не может вообразить, что в ответ ему кто-то скажет: "Вы с издевкой пишете в своем обращении о "бескомплексной" Маше Распутиной. Но ведь среди подписавших обращение тоже есть Распутин – Валентин. Пожалуй, тут больше общего, чем между двумя докторами. Тут и родство возможно". К слову сказать, эти строки о Распутиной совершенно невразумительны, как и об Архангельском, о каком-то Пономареве, а еще здесь и несколько Соловьевых, в которых без пол-литра не разобраться. Ну разве так пишут обращения к народу?
Провокатор Швыдкой ему напоминает, видите ли, Ленина и Мао Цзэдуна, названных "душителями прогресса". Тут пример многократного тупоумия. Во-первых, в отношении Ленина и Мао утверждение тупоумно само по себе, что доказывать просто смешно. Во-вторых, ты же обращаешься ко всем соотечественникам, а должен бы знать, что среди них многие миллионы относятся к Ленину с великим уважением. Кто ж тебе дал право оскорблять того, кого они почитают, а значит, и их самих? Что побудило оскорбить и великий китайский народ? Ты хотел этого? Нет, не хотел. А оскорбил то той причине, что просто не соображаешь, что делаешь.
Наконец, ведь под оскорблением Ленина с радостной готовностью подпишутся, пожалуй, все, кого Ямщиков проклинает в своем письме: и Швыдкой, и Познер, и Ерофеев, и какой-то Соловьев… Таким образом, Ямщиков показал свое генетическое родство с этой публикой. Никаких сомнений! Как те творят свои мерзости, не считаясь с убеждениями, взглядами и чувствами миллионов родного народа, так и Ямщиков плюет на эти же миллионы.
Да ведь косвенно об этом свидетельствует и сам заголовок обращения. Всем давно ясно, чьим стало наше телевидение, а он все вопросики задает, все сомневается. Так вот сообщаем вам, Савва Ямщиков: телевидение уже почти двадцать лет – еврейское. В народе его давным-давно называют тель-авидением. Передайте это Белову, Гостюхину, Золотусскому, Крупину, Курбатову, Ходанову, Назарову, Недоступу и Распутину.
Вот они удивятся-то!..
О национальной кротости великороссов
И вдруг меня осенило: ведь "лицо еврейской национальности" это же не что иное, как бывшая "жидовская морда".
Б. Сарнов
У критика Бенедикта Сарнова три больших влечения: любит порассуждать на военную тему, неутомим в борьбе за культуру вообще, за русскую в особенности, за русский язык в частности, и, конечно, не может жить без обличений антисемитизма. Во всяком случае именно эти "три кита" резвятся в его книгах – "Перестаньте удивляться!" (М., Аграф. 1998) и "Наш советский новояз" (М., Материк. 2002).
С двумя последними из названных трех страстей все понятно: первая объясняется литературным образованием и профессией, вторая – национальностью. А вот страсть к военной теме в самых разных ее аспектах от довоенных знаков различия до вопроса о профессионализме наших военачальников и событий Великой Отечественной войны, – весьма загадочна. В армии человек не служил, на войне не был, а вот поди ж ты, судит-рядит.
Хотя бы со знаков различия и начать. Они, читаем в "Новоязе", были до войны такие: четыре кубика – капитан, одна шпала – майор, две шпалы – подполковник, три шпалы – полковник… И кто это ему сказал – Войнович, что ли, знаток армии? Ведь здесь все – чушь. Четырех кубиков вообще не существовало, а остальное было так: капитан – одна шпала, майор – две, подполковник – три, полковник – четыре…
В другом месте, не моргнув прозорливым глазом, пишет, что у нас "вчерашний полковник становился маршалом". Это кто же? Когда? Приведи хоть один пример. Где тот таинственный полковник? Сказать он ничего не может. А ведь опять чушь! Даже Булганин прошел необходимую иерархическую лестницу: будучи членом Военного совета Западного фронта, он, естественно, 6 декабря 1942 года получил звание генерал-лейтенанта, затем, оставаясь на фронте членом Военных советов других фронтов, стал 29 июля 1944 года генерал-полковником, 17 ноября 1944-го – генералом армии. И только 3 ноября 1947 года, после того, как был назначен министром Вооруженных Сил СССР, ему присвоили звание Маршала Советского Союза. А Берия стал маршалом, будучи наркомом, членом ГКО. Даже Брежнев попал в маршалы не из полковников, а все-таки из генералов.
Нетрадиционны были пути к маршальскому званию у Буденного, Ворошилова, Егорова, Тухачевского, но они же достигли в армии высокого положения в революционные годы Гражданской войны, а в такие времена традиции нарушались не только в России. Молчит же Сарнов о том, что никогда не служивший в армии Троцкий был наркомвоенмором да еще председателем Реввоенсовета страны, т. е. занимал в сущности маршальские должности.
Однако есть пример, когда не "полковник" даже и не "поручик", а рядовой стал "маршалом": артист Сергей Бондарчук, сыграв роль Тараса Шевченко в одноименном фильме, сразу получил звание народного артиста СССР. И разве Сталин здесь ошибся?
Ворошилова критик объявил малограмотным, а Тимошенко и Буденного – вообще неграмотными. Какая лихость! Но я думаю, что они, не говоря уж о военном деле, даже литературу и русский язык знали лучше Сарнова. Уверен, что никто из них не написал бы, как он, о Мандельштаме и его жене, которых конвойные сопровождали в ссылку, так: "двое разнополых (!) людей под конвоем трех солдат". Тут хочется спросить: "А солдаты были однополые или разнополые?" Никто из маршалов не сказал бы, как он, "обмундиренные генералы" или "цивильное (вместо "мирское") платье митрополита", никто из них не употреблял слов, смысла которых, как он, не знал, и уж, конечно, ни один не стал бы глумиться над знаменитым партизанским командиром дважды Героем Советского Союза, не кончавшим Литературный институт, который однажды будто бы допустил орфографическую ошибку в слове "читал". Тем более, что над этим уже всласть похихикал раньше писатель Г. Бакланов, и Сарнов трусит по чужому следу…
С. М. Буденный, как известно, с двадцати лет, т. е. с 1903 года, служил в армии, там не было лекций профессора Асмуса по эстетике. Но вот что все же сказано в его аттестации 1921 года: "Прирожденный кавалерист-начальник". Я не слышал, чтобы о Сарнове кто-то сказал, что он прирожденный критик. Дальше: "Обладает оперативно-боевой интуицией". А где у Сарнова интуиция, если он даже известные цитаты из Пушкина и Шолохова приводит неверно? Дальше: "Кавалерийское дело любит и хорошо знает". А что Сарнов любит и знает хорошо? Ну, Галича ("Знаменитый!"), Войновича ("Замечательный!"), Алешковского ("Прекрасный!"), Жаботинского ("Мировая история идет не по Ленину – по Жаботинскому"), а также, разумеется, Израиль ("Песок, на котором возвел свое национальное государство Израиль, стал камнем").
Что дальше? "Недостающий общеобразовательный багаж С. М. Буденный усиленно и основательно пополнил и продолжает самообразование". Тогда ему было 37 лет, а позже, пополняя помянутый багаж, он окончил Особую группу при Военной академии им. Фрунзе. А Сарнов, как мы видели и еще увидим, из рук вон плохо пополнял свой багаж после окончания средней школы, а к старости многое и растерял из него. Наконец: "Буденный с подчиненными мягок и обходителен". Даже с подчиненными! А упоминавшийся выше герой-партизан в подчинении у Сарнова никогда не находился, но критик считает возможным вместе с Баклановым поглумиться над покойным героем.
Ну, а в итоге почти семидесяти лет своей службы в русской армии и участия во многих войнах Буденный был награжден четырьмя Георгиевскими крестами, четырьмя Георгиевскими медалями, стал Маршалом Советского Союза, трижды Героем, кавалером ордена Суворова первой степени, восьми орденов Ленина, шести орденов Красного Знамени и многих других наград. А Сарнов? Где его хоть какие-то медальки, звания, премии, наконец, аплодисменты? Как получил при окончании института одну литературную лычку, так с ней пятьдесят лет и ходит. Видимо, этим и объясняется тот странный факт, что критик особенно взъелся на Семена Михайловича, почившего в бозе более тридцати лет тому назад. В последней книге, как уже сказано, объявил покойника совершенно неграмотным, а в предыдущей не поскупился даже на отдельную клеветническую байку о нем.