У одного из пилотов возник вопрос. Совершенно невинно он поинтересовался:
- Сэр, что нам делать после того, как планеры приземлятся? Инструктор замешкался. После некоторого молчания он сказал:
- Если честно, не знаю. Над этим мы еще как-то не задумывались.
Потом раздался нервный смех, когда пилот планера, сидевший рядом с Чарлзом Скидмором, ответил за офицера:
- Бежать куда глаза глядят!
Армия всегда остается армией, и в ней неизбежны разные анекдотичные ситуации. Сержант Алан Андерсон из 116-го полка рассказывает, как однажды его позвали в палатку, где с патриотической и страстной речью выступал полковник, отвечавший за связи с общественностью. Пропагандист говорил о том, что "для всех нас "большая честь участвовать в этой величайшей операции по вторжению во Францию, которая изменит историю всего мира". А потом заявил, что очень жалеет, что не может быть рядом с нами. Мой приятель Арки Маркам ткнул меня в бок и сказав
- Хорошо, если он действительно этого хочет, то пусть идет вместо меня".
Полковник далее провозгласил, что армия готова к тому, чтобы в первые 24 часа понести чуть ли не 100-процентные потери. Андерсон вспоминает: "…все стали переглядываться и говорить:
- Да, не повезло нам".
После брифингов войска практически были заперты в своих лагерях. Военная полиция вела наблюдение как на их территории, так и по периметру. Никто не допускался вовнутрь без документа, удостоверяющего личность, и никому не разрешалось выходить без соответствующего приказа. Капитан Сирил Хендри, британский танкист, рассказывает, что 1 июня умер его отец, которого похоронили 3 июня, "но мне не позволили поехать на похороны, хотя мой брат, служивший в Дамаске, смог прилететь домой, чтобы попрощаться с отцом".
Молодым людям свойственна бравада. Но брифинги и детальное ознакомление с немецкими береговыми укреплениями отрезвляюще подействовали даже на самых бесшабашных храбрецов. Хотя они и убеждали друг друга в том, что хуже, чем на учениях, не будет, у них все же имелось представление о том, что могут сделать с человеческим телом пули и шрапнель. Большинство солдат еще не участвовали в боях, однако они читали в газетах и видели на экранах телевизоров военные новости с сентября 1939 г. Дома по газетным статьям или по информационным роликам они следили за тем, как вермахт покорял Европу, побеждал поляков, норвежцев, бельгийцев, британцев, французов, югославов, греков и русских. Союзнические экспедиционные силы хорошо понимали, что им противостоит прошедшая боевую закалку армия, еще недавно считавшаяся несокрушимой.
После брифингов прибавилось работы у капелланов. Потеряв 2500 долларов, "Датч" Шульц пошел исповедоваться. Священник, британский капеллан, "вывернул меня наизнанку, заставил признаться в грехах, которые я совершил по шестой заповеди". Шульц потом не пропускал ни одной мессы, и, как он говорит, его радовало, что возле алтаря стояли капитан Стеф, майор Келлем, майор Макгинти и другие батальонные офицеры.
Майор Томас из 508-го полка не придавал особого значения брифингам: "Я служил в воздушно-десантных войсках достаточно давно и хорошо знал, что ночные прыжки никогда не совершаются так, как запланировано". Вместо этого он увлекся покером. Майор проигрывал и решил послушать капеллана в надежде получить моральную поддержку. "Только я уселся в последнем ряду, как капеллан Эддер сказал:
- Господь не очень интересуется теми, кто приходит к Нему по необходимости".
"Ничего себе, - подумал Томас, - он, должно быть, видел, как я входил". Тогда майор поднялся и вышел из часовни.
Когда Джон Барнс узнал, что его рота "А" 116-го пехотного полка идет в числе первых, он отправился на мессу, думая, что "это может оказаться последним шансом побывать на церковной службе". Его вырастила набожная мать, которая всем сердцем молилась, чтобы сын стал священником. Когда Джон окончил школу, ему пришлось сказать матери, что он не создан для церковной жизни. Во время мессы Барнс решил заключить с Богом сделку: если он останется живым, то станет священником. "Потом я подумал, - говорит Джон, - что это плохая сделка и для Него и для меня, и решил испытать судьбу".
Но были и такие, кто не хотел испытывать судьбу. "Датч" Шульц помнит парашютиста, который "случайно" прострелил себе ногу. Сержант Джозеф Драготто из 1-й дивизии с изумлением наблюдал, как солдат хладнокровно положил между двумя кусками хлеба приличную порцию трубочного табака и съел этот "сандвич". В результате он оказался в госпитале, что автоматически избавляло его от участия во вторжении. Драготто также видел, как другой военнослужащий выхватил винтовку и начал стрелять по палаткам. Его тут же скрутила полиция. Сначала Драготто не мог понять, зачем солдат это сделал, а потом догадался: "Он просто хотел избежать войны".
Некоторые пытались избавиться от страха, делая свою внешность еще более пугающей, чем она была. Солдаты одного отделения в 115-м полку решили наголо обрить головы. Эта затея быстро распространилась по всей роте, а скоро и весь полк выглядел как колония зэков.
Идею подхватили парашютисты, с одной лишь разницей - они оставляли на голове пучок волос, чтобы быть похожими на индейцев (их прозвали "могавками"). Полковник Роберт Синк, командовавший 506-м парашютно-пехотным полком, видя, что обрезание волос продолжается, сказал солдатам:
- Вам необходимо знать следующее. Согласно официальным сообщениям, немцы информируют французское население о том, что впереди экспедиционных сил будут идти американские парашютисты, и все они уголовники и психопаты. Их легко узнать по бритым головам.
Младших офицеров и сержантов волновало, удастся ли им повести за собой в атаку солдат. Сержант Алан Андерсон поделился своими опасениями с рядовым Джорджем Маусером. Тот ответил:
- Видишь ли, серж, война может закончиться лишь тогда, когда мы сможем пересечь Ла-Манш, и мы должны это сделать. И чем быстрее, тем лучше. И из всех людей, с кем мне довелось тренироваться, я бы предпочел идти в бой с вами.
В 506-м парашютно-пехотном полку сержанты Карвуд Липтон и Элмер Меррей часами обсуждали различные варианты боевых ситуаций, которые могли возникнуть во время высадки, и как с ними совладать.
Почти 175 000 человек, расквартированных в "сосисках", ждали день "Д", и, конечно, невозможно сказать, о чем думал каждый солдат. Некоторые были настроены решительно и твердо, другие испытывали сомнения и даже страх. Отчасти отношение к предстоящему сражению зависело от возраста. Шарлю Жарро исполнилось всего 17 лет, и он воспринимал своих 22–23-летних товарищей как "стариков". Он думал, что "старики" настроены примерно так: "Ладно, пусть все это скорее произойдет, и тогда мы вернемся домой". А сам Шарль считал: "Поскорее бы во Францию, а там мы хорошенько развлечемся".
Можно сделать лишь одно обобщение. Среди американцев было больше готовности к бою, чем среди британцев. Для янки путь домой лежал на восток, через Германию. А "томмиз" уже находились у себя дома. Капитан Алистер Баннерман, командир взвода в Суссексе (Юго-Восточная Англия), отправил пространное письмо жене, в котором обрисовал свою жизнь в "сосиске". В письме отражены и его собственные настроения, и ощущения некоторых из сослуживцев.
"Мы вовсе не чувствуем себя героями, - писал он 28 мая. - Слишком много превратностей в нашей жизни. Бесконечная муштра, тебя все время понукают, и эти потные носки и гвозди в ботинках. Фактически мы существуем в клетке… Я пытался объяснить своему взводу, что мы творим историю и когда-нибудь наши дети будут читать о наших подвигах в книгах. Но все, что я видел в ответ, это снисходительные улыбки".
"Что касается солдат… Красноречивое выступление Черчилля по радио в общем-то тревожит. У них нет веры в будущее нового мира и в величайшую освободительную миссию. Они знают, что их ждет склеп. Все, что они хотят сейчас, - чтобы все это поскорее закончилось, чтобы они могли вернуться на свои улицы, в свои дома, к своей прежней жизни, к женам, к своим родным и близким".
31 мая Баннерман написал: "Каких же неимоверных усилий стоит каждому солдату подготовиться к тому, что должно произойти. Парням, которые только что начали жить, без образования и философского понимания смысла бытия, вышедшим из страдающих, задавленных нуждой семей, парням, которые еще не испытали любви и, естественно, не имели особых амбиций и даже не думали о каком-то новом мировом порядке. И все же мы здесь и готовы по приказу идти в бой".
В первые дни июня Союзнические экспедиционные силы начали грузить войска, формировать флотилии и выстраивать их для перехода через Ла-Манш. Солдаты брали с собой только самое необходимое: оружие, боеприпасы, противогазы, фотографии любимых и близких, смену белья (им выдали сигареты и сухие пайки). Подполковник Томпсон в своих мемуарах пишет, что всеми, кто поднимался на борт десантных кораблей, овладело одно чувство - ностальгия по тренировочным лагерям и учениям.
То, что немцы не сделали никаких выводов из концентрации сил на юге Англии, которую они, конечно, не могли не заметить, остается одной из самых больших загадок Второй мировой войны. Они наносили по ночам удары по лагерям (правда, в рейдах участвовали не более полудюжины бомбардировщиков), сбрасывали мины в гавани. Иногда прорывались разведывательные самолеты, делали снимки и уходили на восток. Ситуация требовала от немцев постоянно бомбить порты и скопления войск во время учений, но этого так и не произошло. Конечно, у люфтваффе осталась лишь тень ее былой мощи времен Британской битвы 1940 г. Безусловно, сыграли свою роль макеты десантных судов в Восточной Англии, сооруженные в соответствии с программой "Фортитюд" для обмана противника. И тем не менее нет разумного объяснения, почему вермахт так и не воспользовался возможностью наносить воздушные удары по гаваням и "сосискам". "В этом было что-то сверхъестественное", - вспоминает Ричард Фрид, моряк торгового флота.
Еще одна загадка. В конце апреля германские торпедные катера потопили два ДКТ и повредили шесть других, не понеся никаких потерь. Почему же после этой успешной операции немцы больше не торпедировали корабли союзников? Германские подводные лодки, вернее, то, что от них осталось, находились в Северной Атлантике. В начале июня им удалось пустить ко дну два американских эсминца. Но немецкие подлодки не проводили ни разведывательных операций, ни торпедных атак против армады "Оверлорда".
Неудивительно, что немцы не рассматривали Нижнюю Нормандию как главное направление вторжения союзников. То, что экспедиционные силы сконцентрировались в Южной Англии, еще не указывало на район предполагаемого нападения. Портсмут расположен ближе к Па-де-Кале, чем к Кану. Контроль морского пространства обеспечивал различные варианты действий: флот, выйдя в Ла-Манш, мог направиться дальше либо на восток, к Кале, либо на юг, к Кальвадосу и Котантену, либо на юго-запад - к Бретани. Союзники обладали мобильностью, беспрецедентной в военной истории. Джон Киган правильно отмечает важность создания десантных судов, воздушно-десантных дивизий и возможности с воздуха изолировать районы высадки. Благодаря этим факторам то, что считалось слабым местом в стратегии второго фронта, превратилось в огромное преимущество: опора на морские пути для переброски войск стала реальной.
Союзники проводили множество обманных маневров, предусмотренных операцией "Фортитюд". В частности, время от времени в сторону Франции направлялись десантные суда под прикрытием крейсеров и эсминцев, которые имитировали нападение на отдельные участки побережья. Эти ложные атаки держали немцев в нервном напряжении и позволяли раскрывать расположение радаров и аэродромов люфтваффе.
Обширная и достоверная информация поступала из перехватов "Ультры", данных массированной и регулярной воздушной разведки, от французского Сопротивления. 3 июня Совместный подкомитет по разведке доложил о "Немецких оценках намерений союзников относительно операции "Оверлорд". Это был очень приятный документ. В нем говорилось: "За прошедшую неделю не поступило сведений, которые указывали бы на то, что противник правильно определил направление нашего главного удара. Он исходит из того, что существуют несколько районов высадки: от Па-де-Кале до Шербура". В докладе отмечалось, что немцы по-прежнему "переоценивают реальные масштабы союзнических сил", а также предполагают высадку войск в Норвегии.
В "Еженедельном обзоре разведки", № 11, выпущенном 3 июня Верховной ставкой Союзнических экспедиционных сил, давалась оценка германских войск. В нем указывалось на переброску различных немецких дивизий во Францию, а также ближе к побережью. Некоторые формирования выдвинуты на Котантен и в район "Омахи", как будто Гитлер, Рундштедт и Роммель наконец раскрыли союзнические секреты. В действительности же немецкие части передислоцировались в целях усиления "Атлантического вала" - от северо-востока до юго-запада (корпус LXVII, например, 1 июня расположился в устье Соммы со штаб-квартирой в Амьене). Общая численность германских войск во Франции увеличилась почти на 20 процентов - с 50 до 60 дивизий (в том Числе 10 бронетанковых). Естественно, часть подкреплений оказалась в районе вторжения, но среди них не было ни одной танковой дивизии.
Разведывательные данные, собранные союзниками, отличались полнотой и точностью, чего не скажешь об информации, которой располагал абвер. Союзники знали, что их ожидало, немцы могли лишь гадать.
Во взводе на "Видерштанднест-62" - "ВН-62" ("Гнездо сопротивления"), укреплении над проходом от пляжа "Омаха" к Колевилю, служил 18-летний рядовой Франц Гоккель. Среди солдат разгорелся спор. Половина его товарищей доказывали, что союзники высадятся именно здесь, недели через две или три. Другие считали, что оборона на Колевиле слишком сильна и союзники не осмелятся наступать на этом участке.
Гарнизон охранял артиллерийский наблюдательный пост, который должен был корректировать огонь полевой батареи, расположенной в 5 км в глубине материка. Перед позицией стояло 105-мм орудие, наведенное на заранее намеченные цели. Бастион состоял из двух казематов, в которых находились 75-мм пушки, 50-мм противотанковое орудие, два легких и два тяжелых пулемета, а также 20 ребят, которым, за исключением обер-фельдфебеля и двух сержантов, не было еще и 19 лет. Бункеры соединялись траншеями, а сверху их накрывали двухметровой толщины бетонные плиты.
Рядовой Гоккель никогда прежде не видел море, пока его не направили в Кальвадос в начале 1944 г., в 352-ю дивизию. Он весь апрель, май, а теперь уже и в июне ночами сидел у своего двуствольного пулемета, вглядываясь в темноту, весь в ожидании, догадках и тревоге. А днем он окапывался. Как сказал один из его товарищей 3 июня: "Если и есть какая-то возможность пережить атаку, то только в этих траншеях. Поэтому - копай глубже!"
В тот вечер, вспоминает Гоккель, море было удивительно спокойное, только легкая зыбь медленно накатывалась на берег. Рыболовецкие суда не выходили из Гранкана и Порт-ан-Бессена и оставались в гаванях. Еще в мае они обычно курсировали вдоль берега. Теперь же море опустело.
9. Погрузка
Эйзенхауэр назначил день "Д" на 5 июня. Погрузка войск началась 31 мая и осуществлялась одновременно в нескольких местах: в Фалмуте и Фойи (29-я американская дивизия), в Дартмуте, Торки и Эксмуте (4-я американская дивизия), в Уэймуте и Портленде (1-я американская дивизия), в Саутгемптоне (британская 50-я и канадская 3-я дивизии), в Портсмуте и Нью-хейвене (британская 3-я дивизия). Те, кто находился далеко от портов, доставлялись к причалам на автобусах и грузовиках. Войска из ближних "сосисок" выстраивались по отделениям, взводам, ротам и шли на пирсы своим ходом.
Все вдруг пришло в движение: джипы, грузовики, орудия, танки, мотоциклы и велосипеды. На улицах собирались толпы людей, наблюдавших за нескончаемым потоком вооружений. Взрослые приветствовали войска, поднимая руки со знаком победы V, но когда одна из рот 1-й дивизии проходила через какую-то деревню, мальчишка лет 11–12 прокричал сержанту:
- Вы не вернетесь назад!
Мать смутилась, подхватила парнишку и побежала вперед колонны. Когда сержант поравнялся с ними, мальчишка сквозь слезы сказал ему:
- Нет, вы вернетесь. Вы вернетесь!
Конечно, мысль о смерти не покидала многих солдат. Рядовой Клэр Гадцоник так описывает настроение ребят в автобусе на пути в Дартмут: "Мы почти не разговаривали. Никто, как раньше, не шутил и не смеялся. Но мы ощущали необычайную близость друг к другу". Механик Шарль Жарро из береговой охраны находился на ДСП 94 и видел, как роты подходили к причалу в Уэймуте. "Войска заполнили все пирсы, - вспоминает он. - Повсюду был народ. Особым вниманием пользовались священники. Я даже видел, как несколько евреев принимали причастие. Казалось, что все страшно напуганы".
И все-таки возбуждение перед сражением было сильнее страха. Оно буквально витало в воздухе. Верховное командование немало сделало для того, чтобы подготовить войска к боям морально и физически. За плечами многих солдат были два и более лет напряженных тренировок. В большинстве своем, несмотря на пополнения, они уже долгое время служили вместе в лагерях, одинаково любили или ненавидели своих командиров, ели одну и ту же еду, спали в одних и тех же окопах во время учений и не раз вместе выпивали. Они стали единой, крепкой семьей, хорошо понимали друг друга, знали, что можно ожидать от каждого, кто и что любит, кто и как смеется или злится.
Не все оказались в войсках по собственному выбору. И совсем немногие могли бы сказать, что испытывают какие-либо патриотические чувства. Но практически любой предпочел бы умереть, нежели подвести товарищей и оказаться трусом в их глазах. Больше всего среди них ценилась товарищеская солидарность.
Перед посадкой на десантные суда войска собрали для последних наставлений. Полковник Юджин Слаппи, командир 115-го полка, посмотрел на бритые головы солдат своего подразделения, снял каску, почесал свою внушительную лысину и сказал:
- Вы здорово это придумали, ребята. Я и не думал, что уже давно подготовился к бою.
Когда смех прекратился, полковник посерьезнел и начал говорить с солдатами как отец с сыновьями:
- Теперь мы, старики, не так уж много чего можем сделать. Успех вторжения целиком зависит от вас самих. Немало усилий мы вложили в планирование операции, ее подготовку. Я хотел бы, чтобы вы знали - это величайшая военная кампания за всю историю. И вам известно, что на карту поставлена судьба мира. Я с удовлетворением отмечаю, что не было еще армий, более подготовленных к сражению, чем наша. Поэтому на нас и возложена эта миссия.
Слаппи завершил свою речь такими словами:
- Мы встретимся во Франции.