- Мы не интересовались этим. Кому давалось, какая награда… Вот только когда Героя Советского Союза присвоят, то мы все радовались.
- За какое количество вылетов вам присвоили звание Героя Советского Союза?
- А кто его знает? Нас это не интересовало. Какое наше дело? Всего у меня 298 вылетов на дальние цели. Но учитывалось не только количество, но и важность цели, и дальность до цели.
- Сколько у вас орденов Боевого Красного Знамени?
- Три.
- Сколько вылетов на Хельсинки вы сделали?
- На Хельсинки я, по-моему, всего один или два вылета сделал. Бомбили железнодорожный узел или порт, только эти объекты. А по жилым массивам даже запрещалось бомбы сбрасывать. А вообще на Финляндию - порядка пяти, наверное. Сейчас не помню, по побережью, скорее всего, Котку, Турку, Абэ. Нас там один раз подбили сильно. И я уже хотел в Ленинград, на запасной аэродром в Левашово, садиться, но все же мы решили в Ленинграде не садиться, потому что он был окружен. И дотянули до запасного аэродрома уже ближе к нашему полку.
- Финны хвастаются, что в 1944 году при налетах они нанесли большие потери нашей бомбардировочной авиации. А вы помните, чтобы были большие потери в вашем полку?
- Когда мы Финляндию бомбили, потерь было мало. Вроде даже вообще не было.
- Седьмого или восьмого августа были большие потери из-за тумана. Теряли ориентировку и бились на посадках?
- Такие случаи были. Но больших потерь от этого не было.
- Если не считать 1941 год, когда были самые большие потери в полку? И какая цель принесла больше всего жертв?
- Ну, как вам сказать. В 1941 году, конечно, самые большие потери были. Половина самолетов не возвращалась. А в 1942–1944 годах в каждом вылете один-два самолета не возвращались.
- Когда вы стали ощущать противодействие немецких ночных истребителей?
- Когда мы переключились на ночные боевые действия, тогда и появились ночные истребители немецкие.
- Куски фольги у вас стрелки разбрасывали?
- Фольгу? Было… Я уже не помню, когда эта фольга у нас появилась. Такие детали уже выпали из головы.
- Все бомбы имеют свои баллистические свойства. Не сказывалось на точности бомбометания то, что вы с одного захода бросали и двести пятьдесят, и сотки, и полтинники, и мелочь сыпали?
- Как правило, у нас тяжелые бомбы подвешивались снаружи, и по характеристикам этих бомб и выполняли бомбометание.
- А сколько заходов на цель делали обычно?
- Смотря какая цель. Но больше двух не было. Как правило, с одного захода бомбили вдоль, наискосок или поперек цели.
Но бывало так, что сначала бросил бомбу, посмотрел, попал ты или нет, вот. Поправку сделаешь - и на второй заход.
- Насколько точно штурман мог положить бомбовый груз, ну, с высоты пять километров?
- Если хороший летчик, который держит курс и скорость как надо, то хороший штурман попадал с первого захода в круг радиусом двадцать метров.
- Какая цель для вас представляла наибольшую сложность в смысле ее обнаружения?
- Ну, конечно, скопление войск. А вот железнодорожные узлы, аэродромы мы легко находили.
- А допустим, вы вылетаете на бомбежку аэродрома. Аэродром километра два - одна полоса, километра два - вторая, а самолеты растащены по всему аэродрому, распиханы по окраинам, замаскированы. И я сомневаюсь, что можно найти ночью самолеты, особенно с высоты четыре километра.
- Осветители были. Отдельным экипажам ставили задачу бомбить полосы непосредственно. Но основная цель была самолеты, стоянки, вдоль полос… Но самолеты далеко не растаскивали. Так, все равно по окраине аэродрома.
- А не было задачи найти аэродром, и, допустим, часть работает по аэродрому, а часть бомбит населенный пункт, где экипажи живут?
- Нет, экипажи не бомбили. По самолетам бомбили.
- А что считалось уничтоженным самолетом?
- Если он загорелся, это означало, конечно, что уничтожен. А дальше уже не знаю, с воздуха трудно было определить, какая степень поражения была. Но если загорелся, это уже значит, что цель уничтожена.
- Когда вы бомбили аэродромы, уничтожали самолеты, вам за уничтоженные на аэродроме самолеты платили деньги?
- Нет. Нам не платили.
- По кораблям работали?
- Да, и по кораблям приходилось. В порту, как правило. В Крыму, например. Ночью были осветители, а днем и так видно было.
- Отношения между вами, летным экипажем, и наземным обслуживающим персоналом как складывались?
- Всегда была любовь наземного и летного экипажей. Друг друга уважали. И наземный экипаж был рад, когда самолет возвращался… А летный экипаж благодарит техников, что у самолета не сдали моторы, ничего не нарушилось.
- Не было такого отношения, что мы вроде как летаем, воюем, а вы тут непонятно чем занимаетесь?
- Нет. Мы любили техников очень.
Нина Федоровна: - А можно я вставлю? Я почувствовала тогда, какие у них взаимоотношения.
У них в экипаже была не только дружба, спаянность какая-то и любовь. Вот я вам расскажу. Он получил в 1944 году, в августе месяце, Героя Советского Союза. И ему предложили в 1944 году повысить образование и поступить в Монинскую академию. И он отказался. Я удивилась. Спросила уже позже:
- Почему ты отказался? Ты же мог погибнуть?
- Ну, как я мог бросить Степу Харченко, бросить полк? Я сказал, пойду в академию, когда кончится война. Мы, говорит, настолько сработались, мы уже не только по взгляду друг друга понимали, у нас уже интуиция общая.
У них не дружба была, а сложнее…
- А приходилось ли вам летать с другими летчиками?
- Приходилось. По разным причинам. Или летчик заболел, или что-то в этом роде. Бывало и наоборот - мой летчик летал с другим штурманом.
- Вы номер вашего самолета не помните? А как были покрашены ваши самолеты?
- Номера разные были. Красили защитным цветом. Ну, зеленые и с камуфляжем был. Снизу сероватые. Рисунков на самолетах не было.
- А дарственные самолеты были?
- Дарственные были. Как правило, от восточных городов. А каких, уже конкретно не помню.
- Когда полк стал гвардейским, экипажи сразу были переведены в гвардию? Или для этого надо было еще полетать?
- Сразу стали все гвардейцами. Раз гвардейский полк - стали гвардейцами.
- А если новички пришли в ваш полк?
- По-моему, сразу в гвардейцев всех переводили. И из пополнения тоже значок получали, по-моему, сразу.
- Бывали ли в вашем полку случаи отказа от боевых вылетов?
- Не было такого случая.
- А когда кто-то летал не совсем туда, а туда, где, наоборот, стреляют поменьше?
- Такое, может, и бывало…
- Вы летали на дальнем бомбардировщике. У вас погода была серьезной проблемой? Что творилось в нескольких часах лета, могли и не знать. Будет ли там облачность, будет ли грозовой фронт. И если вы встретили грозовой фронт, что вы делали?
- Мы в грозу не входили, обходили. Верхом обходили, или стороной, или даже низом. Но в грозовое облако не входили, это все равно что быть заранее уничтоженным.
- А если грозовой фронт очень большой, тогда что, возвращались обратно?
- Тогда мы делали перед фронтом "коробочку", набирали высоту и шли уже выше. Обратно не возвращались.
- Пришли вы на цель. Цель закрыта облаками. Уходили на запасную? Или так, по расчету времени, бомбили?
- На запасную, конечно. Всегда давали одну запасную цель. Но бывало, что сбрасывали бомбы по расчету времени.
- Имел ли право штурман экипажа потребовать сменить номенклатуру бомб на самолете?
- Не было такого. То, что сверху спущено, то и подвешено.
- Прицельное оборудование со временем улучшилось, или у вас как был ОПБ-1 с самого начала, так он и до конца войны?
- ОПБ-1 - это в начале войны. А потом авиационно-коллиматорные прицелы впереди стояли, и днем и ночью с помощью этого коллиматорного прицела штурман мог видеть, что делается вокруг. Где стреляют, как маневрировать. Конечно, этот прицел удобнее был.
- А сигналы летчику на боевом курсе передавались голосом или была какая-то цветовая сигнализация?
- А зачем, у нас же было переговорное устройство.
- Пневмопочта была на вашем самолете?
- Была. Связь со стрелками дублировалась и пневмопочтой.
- Случилась неприятность, самолет тяжело поврежден, надо покидать. Как, каким образом это делалось?
- Летчик, как командир экипажа, если самолет дальше лететь не может, давал команду прыгать с парашютом.
- У вас под ногами люк был. Вы туда?
- Да. А у стрелков тоже люк был внизу. А летчик через борт на плоскость - и вниз.
- Сколько раз вас сбивали? Мы вот знаем два случая. А вообще сколько раз вас сбивали?
- Я сейчас не подсчитывал, но сбивали, по крайней мере, несколько раз. Но, как правило, мы перелетали линию фронта и тогда, значит, находили аэродром или же просто площадку, где можно было бы сесть.
- Вы пользовались же парашютом?
- Два раза прыгал с парашютом.
Нина Федоровна:
- Я расскажу вам то, что он вам не скажет.
Когда его первый раз сбили, он при спуске на парашюте упал на коленки. В то время думали, что повреждены колени. В прифронтовом госпитале оказали какую-то помощь - и летай дальше. А потом оказалось, что у него были выбиты и бедра, и диск из позвоночника. А потом второй раз его подбили тоже в 1943 году. Он упал и разбил всю грудную клетку. Ребра, правда, срослись. Но со временем развились две грыжи… На пищеводе и на диафрагме. Но он хорошо себя чувствовал до восьмидесяти пяти лет, машину водил по тысяче километров. А вот за эти четыре года его скрутило.
- С какой высоты еще можно было прыгнуть? А после какой высоты надо было идти на вынужденную?
- Ну, если была возможность на вынужденную, так надо с любой высоты садиться… С высоты порядка пятьсот метров можно было еще прыгнуть.
- Вы летали обычно на больших высотах, наверное, приходилось пользоваться кислородными приборами?
- С высоты четыре тысячи метров, как правило, мы пользовались кислородом.
- А кислорода на весь полет хватало?
- Мы экономили. Переключали. На обратном пути мы снижались и тогда кислородные приборы выключали.
- Пулеметом своим вам приходилось пользоваться?
- Да. По наземным целям.
- А не наказывалось? Это же угроза безопасности самолета?
- Не наказывалось. Если снижались и выполняли уничтожение цели из пулеметов, это только поощрялось.
- Ваш коллега рассказывал нам, что летал на сбрасывание диверсантов, агентов. Вам этим приходилось заниматься?
- Нет. Мы бомбардировщики, только бомбили. Никаких посторонних задач не выполняли. Только бомбометание.
- Ваш последний вылет когда был?
- В конце войны. Числа не помню, в книжке должно быть написано.
- Как вы узнали об окончании войны?
- Я, по-моему, в госпитале лежал в это время. Что-то у меня случилось там с животом или что-то такое…
- Скажите, пожалуйста, вот когда вы перешли границу Советского Союза, местные к вам как относились?
- Очень хорошо нас принимали… Обычные поляки и немцы нас уважали.
- По домам трофейничали?
- Не было такого. Я не помню.
- Ваши личные отношения к партии и к Сталину? Не нынешнее, а вот тогдашнее?
- Мы были членами партии, поэтому уважали все действия и приказы Центрального Комитета и Сталина.
- А особисты у вас в полку были?
- Да, был особый отдел. Смотрели, чтобы никто там что-нибудь не проболтался… Разведданные не передавали…
- А по вашему мнению, в полку особист был нужен? Или можно было обойтись и без него?
- Я думаю, что у нас в полку можно было без него обойтись. Потому что все верили делу партии. И если бы кто выступал, его сразу бы, как говорится, придавили…
- Замполиты у вас были летающие? Или на земле сидели?
- И те и другие были. И летающие…
- Я опять по личностям пройдусь. Каково ваше отношение к Василию Сталину?
- К Василию? А при чем мое отношение? Вот моя жена танцевала с ним, она может сказать.
Нина Федоровна:
- Ну, какое отношение? Полк стоял в Андриаполе, а потом улетел в Харьков или в Белую Церковь. А сталинский полк пришел. Мне девчонки кричат через реку:
- Пойдем Сталина посмотрим!
Ну и пошла я смотреть. Издалека заметила почему-то, по осанке или не знаю… Ну и стал он за мной ухаживать. Плохого он ничего мне не сделал, но меня начальник спрятал в деревню на неделю. Пока Сталин не улетел.
Какой на вид он был? Невзрачный, но много общего со Сталиным. Веснушки такие крупные, большая голова… Девчонки почему-то прозвали его "эскимо на палочке". А ребята в полку говорили, что он очень хороший летчик и командир. Вот так вот.
- Когда вы получили Героя, как вам об этом сообщили?
- Пришел приказ в полк. На меня и еще нескольких человек. Нас вызвали в Москву. Вручал Михаил Иванович Калинин. У меня снимок есть. А всего тридцать три Героя было в полку.
- А не предупреждали, что сильно руку Калинину не жать?
- Нет, где-то про это в литературе было… Нет, нас не предупреждали. Но, может, мы и заранее знали это…
- Из тридцати трех Героев в полку сколько войну пережило?
- Вот этого я не знаю уже точно. Ну, половина…
Не все погибли в бою. Вот Васю Сенатора убили при неосторожном обращении с оружием. Штурман-дурак нажал на курок… Хороший был парень, Сенатор Вася…
БЕЛОУСОВ
Николай Иванович
Я родился возле станции Кистендей Оркадакского района Саратовской области 14 октября 1918 года. Вскоре семья переехала в районный город Ртищев. Отец - потомственный сапожник. Во время войны, когда за работу ему платили не деньгами, а продуктами, родители жили хорошо. Когда меня первый раз сбили, я приезжал в отпуск дней на 10. Мать очень хорошо меня угощала…
В Ртищеве я окончил семь классов и поехал учиться в Пензу в железнодорожный техникум. Как-то вместе с друзьями зашел на недавно организованный аэ-роклубовский аэродром. Как посмотрел я на самолет, на летчика в крагах, так мне захотелось в летное училище! Придя в техникум, попросил секретаря комсомольской организации направить меня, если будет путевка, в летное училище. Вскоре, осенью 1937 года, пришла путевка в Оренбургское летное училище. Из Пензы на медкомиссию в Куйбышев приехали 11 человек. Смотрю - одного, другого отчислили, думаю: "И меня тоже…" - я тогда не считал себя богатырем. Но, на удивление, все медицинские комиссии прошел. Обучение было трехгодичным. Изучали три самолета: У-2, Р-5 и СБ. Летал я хорошо и выпустился в числе первых десяти лучших курсантов. Помню, экзамен по технике пилотирования принимал боевой майор с двумя орденами Красного Знамени. Посадили на СБ на контрольную проверку. Сделали два круга, сели, выключили двигатели, и он поставил мне "отлично". Нам, этой десятке лучших курсантов, надели два кубаря лейтенантов. Только мы уехали из Оренбурга, как пришел приказ Тимошенко. Наши однокурсники устроили бунт, но это не помогло.
Попал я в 455-й дальнебомбардировочный полк, который базировался под Новгородом в Кречевицах. На вооружении стоял бомбардировщик ДБ-ЗА. Практически сразу после моего приезда летчики отогнали эти самолеты, а мы поездом поехали в Воронеж получать новенькие ДБ-ЗФ. Пригнали самолеты, приступили к их освоению. Учились летать в облаках, что вскоре меня и спасло. Для этого сделал несколько полетов с инструктором под матерчатым колпаком, а затем уже летал самостоятельно.
Буквально за две недели до войны полк перелетел на полевой аэродром в 100 км на юг. Это уберегло нас от первых бомбежек. Аэродром в Кречевицах, хорошо известный немцам, был разбомблен ими в пух и прах.
В ночь с субботы на воскресенье я был дежурным по полку. Звонков не было. Сижу, дремлю, третий час ночи. Рядом со штабом протекала маленькая речушка, мы иногда ершей в ней ловили. Я говорю посыльному, дежурившему вместе со мной: "Пойду к речке, будут звонить, позови". Только пришел к речке, поймал двух ершей, выкопал в песке ямку, они у меня там плавали. Вдруг прибегает испуганный посыльный: "Командир, позвонил по телефону ВЧ дежурный по авиационному корпусу, срочно вас вызывает!" Я бегом к штабу. На другом конце провода дежурный говорит: "Боевая тревога с подвеской бомб!" По инструкции было положено при получении такой команды разбудить командира полка, и уже он должен отдать распоряжение. Так и сделал. Разбудил командира полка. Он говорит: "Ты в боевом расчете. Сдавай дежурство - и к самолету". Сдал. Прибежал. Техники подвешивают бомбы. Команды на вылет нет. Расстелили чехлы и лежим, ждем. Я, помню, читал роман Чернышевского "Что делать?". Первый вылет полк, все пять эскадрилий, совершил 25 июня. Собрались в колонну и полетели бомбить по дорогам скопления танков и автомашин. Уж не знаю почему, в первый вылет никого из нашего полка не сбили. Отбомбились, пришли на аэродром, сели. На следующий день второй вылет полком. Пошло уже не пять девяток, а поменьше - некоторые самолеты оказались неисправными. Вылет тоже прошел более-менее благополучно. 27 июня третий вылет. Задание такое же - бомбить колонны танков и автомашин западнее Даугавпилса. Я прихожу к самолету, техник докладывает, что неисправна радиостанция и самолет к взлету со всеми не будет готов. Я лег под самолет и жду. Приезжает комиссар полка Ершов, такой грубый мужик:
- Почему не вылетаете?
- Радиостанция неисправна.
- Что значит неисправна?! Почему неисправна?! Взлетайте!
- Пока не починят, не полетим!