Один раз меня подбили истребители на Б-25. Экипаж был не мой, поскольку я не должен был лететь. У нас комиссаром был капитан Соломка. Летчик, но не летал на задания. А тут их ликвидируют, ну и он решил на Б-25 полетать. Я не должен был лететь на задание, и вдруг мне: "Быстрее на аэродром в машину". Бомбили Оршу по скоплению войск. Полетели. Штурман говорит: "Тут немецкая мигалка моргает для ориентировки летчиков. Дай парочку по мигалке брошу, а дальше на цель". Две бомбы бросил. Вышли на цель. Отбомбились. Развернулись - и сразу облака. Шли за облаками. Штурман и летчик начали спорить, летчику за облаками легче лететь, там светло, а штурману лучше под облаками, чтобы ориентироваться. Спорили, спорили, вдруг очередь вдоль борта самолета. Сноп огня! Немец очередь дал и ушел. Стрелок докладывает: "Я ранен". - "Перевяжи, там есть пакет". Немножко проходит, падает давление масла в правом моторе. Винт во флюгер поставили и пошли на одном моторе. Заходим на посадку нормально. На пробеге нас развернуло, поскольку правый тормоз не работал. Вылезли из машины. Один снаряд пробил откачивающую трубку масла и тормозную трубку. Второй попал в фюзеляж напротив кабины стрелка, превратив его в решето. Стрелку осколок руку поцарапал. Подъезжает комэск Молодчий: "Что? Как?" На этого стрелка: "Чего же ты не передавал? - "Я передавал". Оказалось, что он не нажимал тангенту!
С Варшавы на Ил-4 шел на одном моторе. Я шел осветителем. Повесили нам десять САБов. Я штурману говорю: "Давай 500-ку подвесим на внешнюю подвеску. Выйдем пораньше, бросим по цели бомбу, развернемся на 180 и САБы". Так и сделали. Бомбу бросили, я развернулся на 180, и тут один мотор - бабах, фыр-фыр и встал. Сбросил САБы. Пошел домой на одном моторе. Прилетели, покушали, спать. Что-то не спится. Дай, думаю, схожу на аэродром, посмотрю, что там с мотором. Подхожу к самолету - что-то много народа собралось. Инженер-полковник корпуса идет ко мне навстречу. И за руку меня хватает: "Ну, ты спасся! Еще бы 2–3 минуты, и второй мотор бы сдох! Фильтр стружкой забит! Какой режим был?" - "С нагрузкой. Но до самой посадки никаких признаков отказа не было". - "Еще бы побольше стружки набилось, и все". Оказалось, что у того мотора, что отказал, были какие-то проблемы с головкой блока цилиндров.
Под конец войны нужно было облетать новый самолет, только с завода. Командир полка Брусницын должен был на нем на задание лететь, а был какой-то концерт, и он попросил меня облетать. Я полетел в зону с подвесными бачками. Минут 30 проработали моторы нормально, и вдруг падает давление бензина у одного двигателя, а затем и у другого. Я потянул на аэродром… вообще-то нужно было не на свой аэродром тянуть, а на площадку недалеко от Монино. Туда бы я сел, в конце концов, на живот. А тут… нормально шел, а потом чуть скорость потерял, и он начал сыпаться. Деваться некуда - внизу лес прошел по макушкам. Нос, где сидел штурман и техник, разбило. А дальше поляна, а на ней пни. На эту полянку плашмя… Самолет загорелся. Штурмана и техника выбросило в разбитый "нос". Я не помню, как выполз из кабины… вылез. Помню, что на губах у меня была пена. Кричу: "Вылезайте быстрее! Сейчас взорвется!" Пламя в кабине. Глаза закрыл. Смотрю, штурман поднимает техника за парашют и тянет… оттащил от самолета. Стрелка с радистом нет. В нижний люк не полезли, дескать, к земле прижат, верхний люк оказался запломбированным - сунулись, а пломбы не сорвут. Собрались помирать, обнялись - и в это время взрыв. Или кислородные баллоны взорвались, или колеса могли разорваться, факт тот, что разорвало борт, и они вылезли. У радиста черные волосы были, вылез оттуда - волосы стали белые: поседел. Тут подъехала "Скорая помощь" с ПВО Московского округа. Забрали нас в санчасть, намазали мазью, а потом привезли в нашу санчасть. Там спрашивают: "Чем вас намазали?" Откуда я знаю? Они давай смывать и мазать марганцовкой. Ресниц не было, глаза открыть не могу…
- Из тех целей, на которые вы летали, у кого была самая сильная ПВО?
- Где как… В Минске стоял один прожектор, мы его называли "старшина". У него луч здоровый, широкий, на вершине даже раздваивался, как ласточкин хвост. Как "старшина" загорится, значит, кто-то попался.
- Перед боевыми вылетами провозили в прожекторах? Ведь в прожекторах можно потерять ориентировку и свалиться…
- Во время войны - нет. Главное, на него не смотреть. Только на приборы - и уходи. У нас один экипаж так и погиб в прожекторах, причем над своей территорией. Поначалу взлетали на стартовые костры - вначале полосы два и в конце два. Потом стали ставить слабенький прожектор. Один экипаж все время жаловался, что им он мешает, слепит. Летали тогда под Сталинград, где-то в районе Борисоглебска другие экипажи видели, как его поймали наши прожектора и он упал. Видимо, потерял пространственную ориентировку. Помню, несколько раз летали на Будапешт. Все шло как обычно, а тут километров за сто включились прожектора, которые стояли как бы полосой. Не отвернешь - горючки в обрез… Я сразу прикинул, что пришли истребители и будут ловить тех, кто пойдет в обход на фоне прожекторов. Говорю: "Пойдем напрямую, не будем обходить". Только зашел в это поле - справа самолет горит, один, второй, третий - это те, кто пошел обходить. Вот тут сбили Ивана Васильевича Новикова. Он потом комэской был, а я у него заместителем. Штурман на третьи сутки попал к чехословацким партизанам в Карпатах. А Новиков только на 13-е! Питался только тем, что найдет. Рассказывал, что последние трое суток пистолет в руке держал - не было сил вытащить его из кобуры. Я отбомбился, развернулся и опять полетел через прожектора.
- Вы летали осветителем, а разведчиком погоды приходилось летать?
- Приходилось. На разведку погоды ходили днем, как правило, до линии фронта. Один раз меня загнали за линию фронта. Обычно начальник штаба дивизии следит за разведчиком погоды и работает с ним. А он отошел, оставив вместо себя дежурного. Тот мне: "Дать погоду в Унече". Я снизился. В районе линии фронта облачность 800 метров и небольшой дождь. Над Унечей ясно. Развернулся, идем обратно, штурману говорю: "Смотри, чтобы на Сещу не попали! А то истребители сожрут!" А тут зенитный огонь, мы тикать! Ушли…
- Дневные вылеты, кроме разведки погоды, были с бомбометанием?
- В сумерках бомбили Данцинг под прикрытием истребителей. И один вылет под Сталинградом 19 ноября 1942 года. Тут без истребительного прикрытия. Да, и на Кенигсберг… Это уже на Б-25. Запускаем мотор, давления масла нет, пока давление масла отрегулировали, минут 20 прошло. Думаю: "Полечу, догоню". Конечно, не догнал. Вышел на цель один. Подхожу к цели - бьет зенитка. Потом прекратила. Я бомбы сбросил, только развернулся - как дали! Стрелки обычно говорят: "Где разрывы?" Говорили, говорили и замолчали. Думаю: "Побило их, что ли?!" Нет, живые - испугались.
- Сколько брали на Ил-4 бомбовой нагрузки?
- Когда как. На дальние цели десять соток. А бывало полторы тонны брали. Я максимально брал 1750 килограмм: десять соток в бомболюках и три по 250 на внешней подвеске.
- Бывало такое, что летали не полным экипажем?
- Нет. Такого не было.
- Радист, насколько я знаю, должен давать телеграмму, когда отбомбились, всегда давал?
- Да. Но другой раз сразу не дает, он же с пулеметом, нижний пулемет за радистом. Отбомбились и уходим на своей высоте до линии фронта, а потом уже снижаемся. Скорость побольше и побезопаснее наверху. Зенитка не так точно бьет, и истребителям найти нас на высоте труднее.
- Какое было максимальное количество вылетов за ночь?
- Когда началась Курская битва, в первую ночь мой экипаж сделал три вылета. Ночи-то- короткие были. В одну сторону 1 час 20 минут. Туда и обратно - порядка двух с половиной часов. Один раз попал… Может, на полевой аэродром выскочил… Не знаю. Высота 2000 метров была, как зенитка врежет! И крупнокалиберная, и эрликоны. Как я вывернулся?! Прямо ужас!
По два вылета часто делали. Даже Хельсинки бомбили два раза в ночь в начале 1944 года. Страшно… внизу вода. Даже если выпрыгнешь, то замерзнешь…
- У Ил-4 у штурмана в кабине была возможность поставить ручку управления…
- Да. Ставили. Хотя во время задания ни разу я не давал штурману возможность управлять. А вот когда пойдешь в зону облетать самолет, то штурман просил: "Дай я полечу". Тут я ему давал порулить, чтобы в случае чего мог хотя бы вывести самолет на свою территорию, а потом выпрыгнуть… Посадить самолет он, конечно, не смог бы.
- Вы не применяли бомбометание с планированием с задросселированными двигателями?
- Не применяли, хотя можно было. Я уже говорил - старался забраться повыше. Иногда пытались подстраиваться под гул немецких бомбардировщиков. Для этого оборотов на 20 изменяешь скорость вращения одному двигателю, и получится звук, похожий на немецкий бомбардировщик.
- Блуждать приходилось?
- Нет. В Клину и в Серпухове стояли две "пчелы" - приводные радиостанции, которые крутили пластинки. Как только линию фронта пролетел, вышел на свою территорию, сразу штурману говоришь: "Музычку давай". Временные потери ориентировки случались, конечно.
- У Б-25 впереди стоят пушки. Штурмовать не приходилось?
- Нет, ни разу не приходилось.
- Были случаи атаки самолета нашими истребителями или зенитками?
- Зенитки били, случалось, а истребители не атаковали. Помню, шел я в Тамбов на одном моторе. Высота была метров 600. Обходил город с севера, потому что на юге были пороховые склады, которые сильно охранялись. Вдруг меня ослепили, начала лупить зенитка. Аэродром проскакиваю, пока развернулся - высота триста метров. Думаю: "Дотяну или не дотяну?!" Штурман кричит: "Вышка! Через вышку заходим!" Водонапорная вышка… еле-еле перетянул, сел и укатился за аэродром…
- Фотоконтроль был?
- Был. Последним идет специально отобранный экипаж и фотографирует. Это опасная работа. Надо курс держать, скорость и высоту. Мне фотографом ни разу летать не приходилось.
- Возвращение с бомбами - это ЧП?
- Нет. В мирное время посадка с бомбами запрещалась. А во время войны садились с бомбами. Это не считался невыполненный боевой вылет. Лечу на задание, мотор пофыркает, пофыркает, перестанет. Прилетаю, рассказываю, мол, так и так… дают команду Симонову облетать самолет. Он набрал высоту - все нормально… Вешают мне бомбы. Взлетали в Кирсаново в сторону Пензы. Только оторвался, он как фыркнет прямо над КП полка, а потом нормально заработал. Думаю: "Лететь на задание?! Нет. Буду бросать, с бомбами садиться не буду". На третьем развороте в чистое поле штурман бросил "на взрыв". Почему? Когда бросаешь на "не взрыв", оружейники воют - их нужно выкапывать. Сели. Нашли причину - зазоры в клапанах регулировали и не законтрили гайку. Как нагреется головка цилиндра, она ослабевает и пробивают газы.
- Какая была окраска самолетов?
- Зеленая, а зимой мазали мелом. На самолетах ничего не писали, ни количество вылетов, ни бомбежек. Правда, помню, был у нас такой Гусев. Он на стабилизаторе бомбы нацарапал "Гусев". Когда мы сели в Новое Дугино, которое до этого несколько раз бомбили, то в лесу на стоянке нашли изуродованный стабилизатор бомбы с его фамилией.
- В чем летали?
- Зимой меховые брюки и куртка. А летом надевал я техническую куртку. Петлицы не пришивал. В случае если поймают: "Кто?" - "Солдат". Ордена и документы не брали.
- Когда получили первый свой орден?
- В 1942 году получил орден Боевого Красного Знамени, а моему другу еще по аэроклубу Харитонову дали орден Ленина. При следующем награждении мне дали орден Ленина, а ему БКЗ. Надо сказать, что к ордену Ленина относились как к высшей награде. Пренебрежения не было.
- Какой был распорядок дня?
- Какой придется. Прилетели с боевого задания - и в столовую, талончик на 100 грамм получил. На него дают 100 грамм серой мутной водки. Не хватало… Добавишь, и спать до обеда примерно. На обед по распорядку, а потом опять на задание.
- При нелетной погоде что делали?
- Отдыхали. Концертные бригады приезжали: Русланова, Шульженко, еще украинка, она хорошо исполняла. Потом часто была узбечка, исполняла: "Самовар, самовар", "По Смоленской дороге…" Был Райкин… худой такой… и Чечкин. В Москву не ездили. Недалеко от Монино был санаторий. Иногда отправляли на неделю на отдых.
- Как кормили?
- Хорошо и разнообразно.
- С собой бортпаек брали?
- Брали, когда летали на дальние цели, а когда возвращались, то отдавали его техникам.
- Суеверия были?
- Нет. Только корреспонденты надоедали. Один раз, мы только переучивались на Б-25, прибегают: "Быстрей в машину!" - "Что такое?" - "Садись на Б-25 и вези корреспондента. Три наших самолета взлетят строем, и он их будет фотографировать". Полетели. Штурман с ГВФ только пришел, ни разу у нас не летал. Он пришел как джентльмен, даже не взял свое штурманское снаряжение. Радиста не было.
Я взлетел и потерял их… Не договорились же… Смотрю, два самолета близко, а третий к ним подходит. Я к ним, а номера-то другие. Гонялся, гонялся за ними, корреспондент все шумит: "Поближе, поближе". Прошли. Говорю: "Хватит фотографировать. Штурман, курс на аэродром…" - "Я не знаю". Карт у него нет, а мы уже почти под Петрозаводском. Я говорю: "Ты хотя бы по времени записывал и запоминал, с каким курсом ходили, чтобы обратно лететь домой". Так он курс мне и не дал. Хорошо, что я общую ориентировку знал. Вышел на октябрьскую железную дорогу и пошел по "компасу Кагановича".
- Какое соотношение боевых и небоевых потерь в полку?
- Боевых больше, конечно.
- Разговариваешь со штурманами, они говорят, что летчик - это извозчик, самолет водит штурман, с летчиками разговариваешь - наоборот. Как вы считаете?
- Я считаю, что каждый делает свое дело. Штурман ведет ориентировку, бомбит. Летчик взлетает, садится и держит курс. Я не стал бы кого-то выделять.
- Кто был командиром вашего полка?
- Когда я приехал, полком командовал Николай Васильевич Микрюков. Он меня проверял. Погиб на Ли-2, развалился в воздухе. Потом был хороший мужик полковник Иван Филиппович Балашов. Потом Степан Иванович Швец. Последним Брусницин.
- О действиях союзной авиации вам было что-нибудь известно?
- Официально ничего не было известно. Я слыхал о челночных полетах. К нам в Чернигов попал их истребитель "Лайтенинг". Говорят, заблудился, а может, специально.
- Какой был номер у вашего самолета?
- Летал на разных самолетах. Свой был закреплен, но другой раз неисправен, летишь на другом.
- Что бомбили на Дальнем Востоке?
- Первый вылет на Харбин, второй - на Чемчун. Третий - на одну сопку почти на границе. Их никак не могли взять. Закончилась война, и нас обратно вернули в свой полк. На Дальний Восток уходил командиром эскадрильи, обратно пришел замкомэска - должность была занята. Вскоре, правда, назначили на эскадрилью.
БОРИСОВ
Михаил Владимирович
До войны я жил в Белоруссии в городе Мозырь Гомельской области. Отец ушел от мамы, оставив троих детей. В 9-м классе я, комсомолец, пришел в горком комсомола, там сидит военный: "Миша, ты что?" - "Хотел попросить у вас, чтобы вы меня направили на завод учеником, приобрести профессию. Жить надо, а денег нет". Военный, старший лейтенант, меня спрашивает: "Летчиком хочешь быть?" Я засмеялся. Говорю: "У меня двоюродный брат окончил 10 классов, физически здоровее меня, пытался поступить в авиацию, его не приняли. А я окончил 8 классов, сейчас учусь в 9-м классе". - "По образованию ты подходишь. С какого ты года?" - "С августа 1923-го". - "Ты можешь сделать, чтобы ты был не с августа, а с апреля?" - "Могу". За ночь я подтер метрику, переправив месяц рождения с августа на апрель. Пришел на следующий день. Он посмотрел, поморщился: "Да, ничего! Пойдет!" Короче говоря, по мандатной комиссии в Мозыре из 150 человек желающих поступить в аэроклуб отобрали 50. Сажают нас на поезд, везут в Гомель. Там по новой: медицинская, мандатная комиссии. Тогда жестоко было: если родители раскулачены - отчисляют. Короче говоря, из 50 отобрали 6 человек. Начали учиться. Теорию закончили. После теории стали тренироваться с инструкторами. В это время один из нас побоялся летать, отказался. Нас осталось 5 человек. Окончили мы аэроклуб. У меня очень хорошо получалось. Хотели меня оставить инструктором. 750 рублей платили! Это в 1940 году были большие деньги. Полное обеспечение. Бесплатная форма одежды, бесплатное питание, условия отличные. Я отказался: "Поеду в училище, если не примут, то приеду в аэроклуб инструктором". Короче говоря, в мае 1941 года меня зачислили в Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. Начали летать на СБ.
В воскресенье 22 июня мы должны были перелететь на 5-й полигон возле Ейска. Утром объявляют, что началась война. Наш полет отставили. Ночью поднимают по тревоге, все училище сажают в эшелоны. Часть училища ушла в Моздок, а нас подвезли под Куйбышев на станцию Безенчук.
Окончили училище в конце 1942 года. Нам присвоили звание сержантов, и семь наиболее подготовленных экипажей отбирают для переучивания на пикировщики Пе-2. Когда окончили курс переучивания на Пе-2, прошли боевое применение, бомбометание с пикирования, нам присвоили звание младших лейтенантов. Два экипажа при переучивании на Пе-2 погибло, так что нас пятеро осталось.
- Летали интенсивно или больше времени проводили на земле?