"В России нет высшего учебного заведения, которое было бы поставлено в такие исключительно благоприятные условия в смысле предварительной подготовки слушателей, обстановки преподавания и материальных средств, как Академия Генерального штаба.
Огромные служебные преимущества, которыми пользуются офицеры этой корпорации не только в армии, но и в других сферах государственной службы, вызывают большой наплыв желающих поступить в академию.
…Итак, Академия Генерального штаба получает в свое распоряжение хорошо подготовленный состав слушателей, проникнутых самым искренним желанием работать, совершенно спокойную обстановку для научных занятий и богатые материальные средства.
Как же пользуется она этими исключительными условиями?
Прежде всего каждого поражает бессистемность академического преподавания.…Попадет туда "трудолюбивый" профессор, и на практике никто не препятствует ему искусственно раздувать свой курс, включая в него всевозможные свои "произведения" и обременяя память учащихся совершенно нелепыми деталями; нет в академии соответствующего специалиста, и самые важные отделы совсем не изучаются. Например, курс истории военного искусства в эпоху первой революции переполнен подробностями вроде следующих: "Рыже-бурая и светло-чалая лошади не принимались… в немецкую кавалерию"; "Рост лошадей указывался для шеволежерного полка от 14 фауст (0,344 фт.) 3 д. до 15 фауст, для гусарских полков от 14 фауст 2 д. до 14 фауст 3 дюймов"; "В среднем на день отпускался верховой кавалерийской лошади 7,091, а военно-упряжной лошади - 3,841 килограмма овса".
… Слушателей академии спрашивали о том, сколько золотников соли на человека возится в различных повозках германского обоза, каким условиям должна удовлетворять ремонтная лошадь во Франции; но организация японской армии оставалась для нас тайной до такой степени, что перед моим отправлением на войну главный специалист по этому предмету категорически заявил мне, что Япония не может выставить в Маньчжурии более 150 тыс. человек. Занимаясь пустословием о воображаемой тактике Чингисхана и фантастической стратегии Святослава, академические профессоры в продолжение целой четверти века не успели даже критически исследовать нашу последнюю турецкую войну, ошибки коей мы с точностью повторили теперь на полях Маньчжурии. Следуя раболепно и подобострастно, но без всякого смысла и рассуждения в хвосте Драгомирова, представители нашей официальной военной науки прозевали те новые приемы военного искусства, которые под влиянием усовершенствований техники зародились на Западе. По справедливому замечанию известного французского писателя генерала…: "Русская армия не захотела воспользоваться ни одним уроком последних войн". Вообще, Академия Генерального штаба, вместо того чтобы служить проводником новых идей в войска, все время упорно отворачивалась от жизни, пока сама жизнь не отвернулась от нее.
Однако бессистемность академической программы и отсталость отдельных курсов являются несравненно меньшим злом, чем те методы преподавания, которые господствуют в академии.
От начальника в бою главным образом требуется: здравый смысл, инициатива и твердый характер.
Все академическое преподавание, весь режим академии поставлены так, что эти редкие дары природы систематически ослабляются.
Здравый смысл затемняется схоластическим способом изложения науки. Военное искусство - дело живое и практическое, а потому теория его вместо того, чтобы витать в облаках метафизики, должна находиться в постоянном и непрерывном общении с жизнью, должна быть краткой и понятной. В изложении талантливого, действительно знающего дело специалиста самые сложные вопросы являются простыми и понятными. Наоборот, жалкая бездарность, соединенная с отсутствием настоящих живых знаний, обыкновенно старается свои убогие мысли облекать в труднодоступные пониманию формы, наивно полагая, что в этом-то и заключается ученость.
Таким именно характером отличается большинство академических руководств по военному искусству: самые простые вещи расписаны на многих страницах, для доказательства очевидных истин призваны на помощь философия, психология и другие науки; часто встречаются ссылки на первоисточники и архивы, которыми авторы, безусловно, не пользовались; классификация доходит до карикатуры, сводя изложение каждого вопроса к бесчисленному множеству искусственно придуманных пунктов.
Например, вот как излагается в академическом учебнике простой и совершенно понятный вопрос об организации войск:
"Свойство природы боя, как явления стихийно-волевого, значение между орудиями, элементами боя - человека, господство его в серии этих элементов, огромное преобладающее значение и влияние в бою морального элемента, духовной стороны главного орудия боя человека - все это, в общей совокупности, указывает, что духовно-волевая сторона человека, как единичного, так и массового, должны лечь в основание всех вопросов воспитания и обучения, а равно и вопроса составления коллективной единицы человека, то есть в организации массового человека, масс, в организации отрядов, то есть вообще во всех вопросах организационных".
…Подобный схоластический метод преподавания приносит неисчислимый вред, потому что приучает будущего офицера Генерального штаба подходить к решению каждого практического вопроса не прямо и просто, а посредством разных сложных умозаключений. Вместо практических деятелей он воспитывает доктринеров, которые для военного дела несравненно опаснее круглых невежд.
Затем, второе качество, необходимое для начальника на войне, - сознательная, не боящаяся ответственности инициатива, безжалостно подавляется в академии.
Отвечая на экзаменах, офицер должен точно придерживаться учебника; высказать какой-нибудь самостоятельный взгляд, противоположный взгляду профессора, гораздо опаснее, чем совсем не знать вопроса.
…Наконец, твердость характера - третье основное качество для будущего боевого начальника - расшатывается гнетом того полицейского режима, который господствует в академии.
…С тех пор некоторые частности изменились, но люди опытные говорят, что далеко не всегда в лучшую сторону".
Далее Мартынов от обучения переходит к результатам этого обучения:
"Каждый из крупных военных начальников имеет особый штаб, с помощью которого он управляет войсками. При нормальных условиях работа распределяется следующим образом: штаб собирает все необходимые сведения о местности и противнике; на основании этого начальник принимает известный план действий; штаб разрабатывает этот план в деталях и затем, в целом ряде распоряжений, передает волю начальника войскам. Таким образом, на долю штабов выпадает главным образом техника военного искусства.
…Таковы те требования, которые война предъявляет к Ггнеральному штабу, а между тем у нас никто его не готовит к этому. Обычная служба офицеров Генерального штаба не только в центральных управлениях, но и в войсковых штабах сводится к бюрократической, даже просто канцелярской переписке, не имеющей ничего общего с военным искусством. Маневры крупными частями чрезвычайно редки и дают, особенно в смысле штабной службы, ничтожную практику. Тактические занятия и полевые поездки сведены к простой проформе. Военная игра применяется чрезвычайно редко и преследует совсем другие цели.
Итак, деятельность мирного времени совершенно не подготовляет наш Генеральный штаб к тому, что ему придется делать на войне.
… Что касается академии, то она имела на сухопутном театре войны четырех представителей: первый из них командовал дивизией, тотчас же по прибытии бежавшей под Ляояном, что было одной из главнейших причин потери этого сражения; второй, будучи профессором тактики, исполнял во время войны чисто канцелярские обязанности, для чего можно было назначить любого статского советника; третий (нужно думать - лично совершенно неповинный) тем не менее, по своему служебному положению, является одним из ответственных лиц за организацию беспорядка на правом фланге нашей армии во время несчастного сражения под Мукденом; про четвертого (насколько правильно - не знаю) такой бесспорно боевой генерал, как Церницкий, говорит - "был здесь светило нашей академии Генерального штаба, оказавшийся совершенно бездарным трусом […], в конце концов его никто не хотел держать в отряде и он возвратился в Петербург, где тотчас же был произведен в генералы и начал насаждать свою бездарность и пошлость".
Что касается главных академических схоластиков, то они остались в Петербурге и, под гром наших поражений, продолжали по-прежнему читать свои жалкие безжизненные курсы".
Ну и насколько сильно Академия Генштаба Красной Армии, да и другие её академии, отличались от Академии Генштаба царской армии? И в лучшую ли сторону? Оцените вот такой момент из воспоминаний И.А. Толконюка, касающийся военных познаний одного из светил советского генштаба.
30 июня 1942 года майора Толконюка с должности начальника штаба бригады переводят в штаб 33-й армии на полковничью должность заместителя начальника оперативного отдела. Начальник оперативного отдела Киносян представляет его начальнику штаба 33-й армии Покровскому:
"Киносян зашел в кабинет, а мне приказал подождать в приемной. Вскоре позвали и меня. Генерал-майор Александр Петрович Покровский, известный в военных кругах грамотностью и педантичностью штабист-оператор, вышел из-за стола и шагнул мне навстречу. Я представился по-уставному. Генерал протянул мне теплую мягкую руку и недовольно заметил, что я невоспитанный командир.
Вы, майор, кажется, окончили академию, а вести себя не умеете, - упрекнул он меня, загадочно взглянув на Киносяна. - Начальник без головного убора, а подчиненный смеет заходить к нему в фуражке. Никакого такта…
Прошу прощения, товарищ генерал! Но в академии и в артшколе этому не учили, - попытался я оправдаться, чем вызвал осуждающий взгляд Киносяна.
Жизнь учит таким элементарным вещам, молодой человек! Жизнь, а не учебные заведения, - сердито отрубил генерал и предложил сесть. Сняв фуражку, я сел на стул у приставного столика. Генерал продолжал стоять.
Вот видите, - возмутился начальник еще более, - генерал стоит, а майор расселся, как на именинах. Мы с вами так кашу не сварим.
Я вскочил как ошпаренный и вытянулся по стойке "смирно".
Что вы можете делать в штабе? Что вам можно доверить? Вас надо учить и воспитывать с самого начала, - ровным голосом, спокойно выговаривал начальник претензии. - Штаб, и особенно оперативный отдел, следует укомплектовывать культурными, воспитанными и не только грамотными, но и сообразительными командирами, - обратился генерал к начальнику оперотдела.
Согласен, Александр Петрович, - ответил тот, пронзив меня взглядом больших, с черными зрачками глаз из-под массивных черных бровей.
- Пока я этого не вижу, Степан Ильич, - упрекнул требовательный генерал своего заместителя и сел на свое место. Мы с Киносяном тоже сели.
…С.И. Киносян держал себя с начальником штаба довольно-таки свободно, без скованности и волнений. Меня же представление новому начальству оставило в крайне скверном расположении духа. В душе я проклинал это продвижение по службе. Должность начальника штаба бригады казалась мне теперь невосполнимой утратой. Я вдруг заскучал по командованию бригады, по офицерам бывшего моего штаба".
Сначала я подумал, что Толконюк, возможно, имел тогда или после войны плохие отношения с Покровским, а посему выдумал эту сцену, чтобы отомстить. Но потом вспомнил, где я о таком читал раньше. Вот "Памятка офицера", изданная главным политическим Управлением Красной Армии в 1943 году - в разгар войны. В ней очень много полезных вещей, к примеру:
"Нельзя появляться в военной форме в ресторане, на рынках и базарах, нельзя стоять на ступеньках вагона, трамвая, троллейбуса и автобуса, входить через переднюю площадку, не имея на то особых прав.
Гулять по улице или в парке со снятым головным убором нельзя. При входе в клуб, театр, кино и столовую обязательно снимать головной убор".
Умиляет детализация подробностей того, кто такой культурный офицер: "Военнослужащие в военной форме не могут вести друг друга под руки". Оцените точность регламентации: снимите форму и ходите друг с другом под руки, а в форме ни-ни! Но главное, конечно, это уважение к начальству, от такого: "Зная, что командир части прибудет в клуб части на постановку или кино, нельзя начинать спектакль или кино без командира части". И такого: "При подходе старшего по званию к киоску, кассе или вешалке уступи ему очередь, воспитывай у своих подчинённых уважение к старшим офицерам". До такого: "Нашёл подругу жизни и задумал жениться - чтобы не попасть впросак, посоветуйся со своим прямым начальником". Ну и, разумеется, такого: "Если тебе приказывает офицер, не спрашивай даже в мыслях своих, правильно ли его приказание, а выполняй без колебаний. Знай, что приказание офицера всегда законно и правильно".
То, что начальство требует тупо исполнять приказы, - это понятно, на то оно и начальство, а вот требование жениться по совету начальника вызывает удивление, поскольку не объясняется: а если и по его совету попадёшь впросак, то что делать? Отдать жену ему, и пусть сам с ней мучается, собака?
Но еще большее удивление вызывает то, что в Памятке и намёка нет на то, зачем офицер нужен обществу, скажем, чего-либо типа: "Ежечасно пополняй военные знания, ежеминутно думай, как нанести врагу урон, береги солдат в бою, походе и на отдыхе, ежедневно учи их военному делу и т. д." В Памятке даже слов таких - "военное дело" - нет.
Через два дня после того, как немцы ударили под основание Курского выступа, 7 июля 1943 года, главная газета РККА "Красная звезда" дала статью "из действующей армии" гвардии генерал-майора М. Запорожниченко "Офицеры". Кто это такой, я в энциклопедии не нашел, но думаю, что полководец, поскольку в отличие от ГлавПУра генерал вспомнил и о боевых делах: "Тот офицер, который слывёт в быту слабодушным человеком, сразу ощутит в себе наличие воли, если, несмотря на все трудности, исполнит боевой приказ. Представим себе, что на пути подразделения выросло непреодолимое с виду препятствие. Допустим, офицер со своими людьми очутился в овраге перед отвесным холмом. Обойти нельзя, подняться не на чем. Что делать? Офицер, пусть он будет трижды слабодушным, но если он воспитан так, что в его мозгу не укладывается мысль о невыполнении приказа, всегда найдёт выход. Он, например, организует живую лестницу, посадит одного бойца на плечи другого. И, добравшись доверху, передаст туда оружие и постепенно, хотя бы на ремнях, перетянет людей. Воля в нём проснётся, укрепится".
Ну а дальше, само собой, генерал пишет о вещах, более необходимых для полководца во время войны: "Можно с уверенностью сказать, что ряд норм, принятых среди офицеров, укреплял в солдатах уважение к ним. Возьмём, например, отношение младшего офицера к старшему. Ни один офицер не позволял себе в общественных местах, в театре сидеть во время антракта. Почему? Да потому, что он может не заметить старшего офицера, который в это время стоит, сидеть же младшему в присутствии старшего было неэтично. Или, например, в ресторане ни один младший офицер никогда не займёт столик, не спросив разрешения присутствующего старшего офицера".
Понять полководца Запорожниченко можно: встанет генерал в антракте, чтобы выпитое пиво в туалете слить, а тут какой-нибудь капитан будет развалившись сидеть?! Ну, как с такими войну выиграешь?
Поэтому хотя эпизод с Покровским, описанный Толконюком, и относится ко временам на год более ранним, чем появились процитированные документы, но в правдивость эпизода верится. Что же касается квалификации Покровского, то Толконюк, не комментируя сам, описывает такой пример.
Покровский даёт Толконюку задание составить военно-географическое описание полосы, занимаемой 33-й армией с натуры. Задание глупейшее, поскольку армия движется вперёд и всё, что остаётся сзади, уже никому не требуется, но даже если придётся и отступить, то войска по этой местности уже прошли и прекрасно с ней знакомы. Дикость распоряжения была ещё и в том, что на эту работу Покровский отвёл две недели, а объехать на лошадях площадь 80 х 80 км за такой срок было невозможно. Но не только Покровский, но и Толконюк окончил Академию им. Фрунзе, посему Толконюк получил сухой паёк, сел в укромное место и там накатал эту работу по карте, т. е. просаботировал приказ Покровского.
"- Через неделю круглосуточной работы, точно в установленный срок, поручение было выполнено: составлено военно-географическое описание на сотне машинописных страниц и нескольких топокартах с таблицами расчётов и обоснований. С. И. Киносян принял из моих рук пухлую папку с подчёркнутым безразличием и, бегло перелистав, отнёс начальнику штаба. Примерно через неделю начальник отдела сказал мне:
- Поздравляю вас с успехом. Гтерал доволен вашей работой. Он внимательно прочитал материал и с похвалой отозвался… Заслужить похвалу Александра Петровича удаётся не каждому и нечасто. Гордитесь". Да уж!
И в этот эпизод верится без труда, поскольку с февраля 1943 года Покровский стал начальником штаба Западного фронта и вместе с Соколовским провел те одиннадцать операций, которые впоследствии были признаны Ставкой бездарными. Но до войны Покровский служил генерал-адъютантом заместителя наркома обороны и, надо думать, имел в наркомате хорошие связи, поскольку, когда Соколовского за эти операции сняли, а Булганину надавали по ушам, то Покровского не тронули, и он в этой должности дослужил до Победы, став генерал-полковником. А с 1946-го по 1961 год он, естественно, прослужил в Генштабе Советской Армии.
Подавляющее число советских полководцев той войны имело "блестящее" военное образование, блестящее, как консервная банка, настолько "блестящее", что немецким генералам такое и не снилось. К примеру, И.С. Конев, А.И. Ерёменко, Ф.И. Толбухин, Г.К. Козлов, В.Н. Гордов и многие другие закончили Академию им. Фрунзе, вдобавок к ней такие полководцы, как М.В. Захаров, Г.Ф. Захаров, В.Д. Соколовский, A.M. Василевский, окончили и Академию Генштаба - о таком образовании Гудериан или Манштейн и мечтать не могли. Но что толку?
Напомню, что Сталин ко всем советским полководцам обращался по фамилии с прибавлением слова "товарищ", к концу войны он сделал исключение только для маршала К.К. Рокоссовского - к нему Сталин обращался по имени-отчеству. Рокоссовскому повезло: он никаких академий не оканчивал и никакие "теоретики" испортить его не смогли.
Так что же в итоге дает нашим офицерам и генералам обучение в военных училищах и академиях?