На месте я убедился, что теми силами и средствами, которыми располагал Галанин, ему трудно было рассчитывать на достижение какого-либо ощутимого успеха. Здесь противник был сильный, маневроспособный и занимал весьма выгодный рубеж, который был в свое время оборудован еще нашими частями. Соединения армии после длительных и ожесточенных боев сильно поредели. Но, несмотря на усталость войск, понесенные потери и отсутствие заметного успеха, настроение бойцов и командиров было бодрое.
Мне еще оставалось ознакомиться с войсками 66-й армии, которая располагалась, как и 24-я армия, в междуречье, упираясь своим левым флангом в Волгу и нависая над Сталинградом с севера. Выгодность этого положения обязывала армию почти непрерывно вести активные действия, стремиться ликвидировать образованный противником коридор, который отрезал войска 62-й армии Сталинградского фронта от наших частей. Теми силами и средствами, которыми располагала 66-я армия, эта задача не могла быть выполнена. Противник, прорвавшийся здесь к Волге, занимал укрепления так называемого Сталинградского обвода, построенного в свое время еще нашими войсками. У врага было достаточно сил, чтобы удержать эти позиции. Но своими активными действиями 66-я армия облегчала участь защитников города, отвлекая на себя внимание и усилия противника".
А мудрые полководцы Козлов и Толбухин считали, что так, как Рокоссовский, воюют только дураки, а умные генералы сидят в штабе и рисуют на карте стрелки: такая-то дивизия идёт туда, такая-то сюда и т. д. И их не интересовало, способны ли дивизии пройти по указанному маршруту и, главное, что представляют собой реально эти дивизии как боевая сила? Немецкий танкист Отто Кариус, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями, повоевав после Восточного фронта на Западном, написал в воспоминаниях: "В конце концов, пятеро русских представляли большую опасность, чем тридцать американцев". Но когда рисуешь стрелки на карте, нужно же представлять, из кого состоят твои дивизии - из русских или "американцев"? Ведь это большая разница! А Козлов с Толбухиным за месяц боёв не сочли нужным ни разу выехать и взглянуть на того, кто вверен им в командование. Большие полководцы, однако!
А Мехлис сразу же начал с войск и быстро выяснил, какую боевую силу они из себя представляют. И вы можете это оценить по вот таким цитатам из работы Ю. Рубцова всего лишь об одном аспекте их боевого качества, который тоже заботил Мехлиса среди тысяч других вопросов:
"Получает согласие Маленкова на немедленное направление на Крымский фронт 15-тысячного пополнения из русских или украинцев ("Здесь пополнение прибывает исключительно закавказских национальностей. Такой смешанный национальный состав дивизий создает огромные трудности", - поясняет Мехлис по "Бодо").
…Разговорами с членом ГКО Маленковым и заместителем начальника Генштаба Василевским представитель не ограничивается, а связывается напрямую с теми должностными лицами, от которых непосредственно зависит обеспечение фронта. "Дано согласие отправить сюда пятнадцать тысяч русского пополнения, - в тот же день телеграфирует он начальнику Главного управления формирования и укомплектования Щаденко. - Прошу вас отправить его особой скоростью, дать пополнение именно русское и обученное, ибо оно пойдет немедленно в работу.
…15 февраля Мехлис вместе с Вечным были срочно вызваны к Сталину для доклада о степени готовности войск к наступлению. Верховный был неудовлетворен докладом и разрешил сроки наступления отодвинуть. Лев Захарович, пользуясь случаем, затребовал из СКВО на усиление фронта 271, 276 и 320-ю стрелковые дивизии. Характерно, что в разговоре с командующим войсками СКВО генералом В.Н. Курдюмовым 16 февраля он потребовал очистить дивизии от "кавказцев" (термин Мехлиса. - Ю.Р.) и заменить их военнослужащими русской национальности".
Или вот Рубцов приводит сохранившиеся в архивах заметки Мехлиса о войсках Крымфронта: "400 с.д. К 11.ГУ. ничего не было, кроме винтовок". "12 сбр. (стрелковая бригада. - Ю.Р.) Скорость плохая танков. Ползут как черепахи". "Войсковая разведка работает плохо". "398 с.д. Не было боевых порядков, стадом идут". Их этих записей следует, что Мехлис не только знал состояние войск, по меньшей мере до бригады включительно, но и видел их в боях, а полководцы Крымфронта и в спокойной обстановке боялись со своими войсками ознакомиться. А за этим их страхом кроется ещё пара нюансов.
Для сравнения возьмём вот такой эпизод из воспоминаний генерала А.В. Горбатова, командующего 3-й армией.
"Вечером 2 августа я был в 308-й стрелковой дивизии и упрекнул ее командира, обычно очень энергичного в наступлении, генерала Л. Н. Гуртьева за недостаточное использование успеха соседней дивизии.
Утром 3 августа мой НП был в пятистах метрах от противника, на левом берегу реки Неполодъ. В бинокль я видел перед собой Орел. Один за другим слышались глухие взрывы в городе, видны были поднимающиеся над ним клубы черного дыма: немцы взрывали склады и здания.
В это время я получил от генерала Гуртьева донесение о том, что его частями занят населенный пункт Крольчатник. Это было очень важно: Крольчатник был основным опорным пунктом противника на пути к городу. Но когда я перевел бинокль в том направлении, то увидел, что Крольчатник еще в руках противника. Я был уверен, что к этому времени командир 308-й дивизии уже переместился на новый КП, и лично убедился в ошибочности посланного мне донесения. Зная Гуртьева как честного и решительного командира, я представил себе, как он болезненно пережил мое вчерашнее замечание, а тут еще подчиненные ввели его в заблуждение с Крольчатником. Мне стало больно за него. Опасаясь, как бы он не сорвался и не стал искусственно форсировать события, решил к нему поехать, чтобы его ободрить. По прямой он находился от меня в двух километрах, но объезжать надо было километров шесть. Его НП оказался на ржаном поле, между железной дорогой и шоссе, в полутора километрах от Крольчатника. "Да, - подумал я, - он уже и сам не прочь пойти в атаку!" Место для НП было выбрано крайне неудачно: вокруг него часто рвались снаряды. Остановив свою машину у обсадки железной дороги, я пошел по полю: рожь была невысокой, часто приходилось "приземляться", пережидать разрывы. Мое появление на НП удивило Гуртьева, он смущенной скороговоркой произнес:
- Как, это вы здесь, товарищ командующий? Спускайтесь скорее ко мне в окоп, здесь у противника пристреляна нулевая вилка!
Я спрыгнул в узкую щель. Мы оказались прижатыми один к другому. Гуртьев, видимо, готовился выслушать новое замечание, но я сказал:
- Сегодня у вас дело идет хорошо. Не сомневаюсь, что и Крольчатником скоро овладеете.
Он облегченно вздохнул, повеселел, и мне это было приятно, так как я высоко ценил его скромность, даже застенчивость, совмещающуюся с высокими качествами боевого командира.
Мы услышали новые артиллерийские выстрелы у противника.
- Наклоняйтесь ниже, это по нам, - сказал Гуртьев. Окопчик был неглубоким, мы присели, но головы оставались над землей. Один из снарядов разорвался перед нами в десятке шагов. Мне показалось, что я ранен в голову, но это была лишь контузия. А Гуртьев приподнялся и проговорил:
- Товарищ командующий, я, кажется, убит, - и уронил голову мне на плечо.
Да, он был убит. На моей гимнастерке и фуражке осталась его кровь".
Зададим себе вопрос: почему Горбатов и Гуртьев находились в таких местах, где их могли убить? Потому, что они настоящие полководцы и находились там, откуда они могли видеть своих солдат, ведущих бой. Они воевали, между прочим, как большинство немецких генералов той войны. Было бы место, откуда Горбатов и Гуртьев могли бы и бой видеть, и в безопасности находиться, они бы были там. Но такого места не было, и они исполняли свой долг полководца, невзирая на риск.
В энциклопедии "Великая Отечественная война 1941–1945", на стр. 88, есть фото, которое описано следующим образом: "Командующий 1-м Белорусским фронтом К.К. Рокоссовский и командующий артиллерией А. К. Сокольский в гондоле аэростата. 1944". Между тем подняться в гондоле аэростата в виду противника было самоубийственно, почему ветераны войны очень редко вспоминают об использовании аэростатов для наблюдения в ту войну. Увидев аэростат, противник немедленно открывает по нему артиллерийский огонь, а истребители противника тут же пытаются его сбить. Так было и у нас, и у немцев, тем не менее командующий фронтом Рокоссовский считал своим долгом видеть бой, который ведут солдаты его фронта, и без колебаний шёл даже на такой риск.
В Крыму в декабре 1941 года высадились и вели бои войска Закавказского фронта, а штаб этого фронта находился за тысячу километров от Керчи - в Тбилиси. И командующий этим фронтом Козлов, и начальник штаба Толбухин считали это очень удобным для мудрого командования боевыми действиями вверенных им войск, и никакие предложения по этому поводу в Ставку не вносили. А вот приехавшего в Крым Мехлиса это очень удивило, и он уже через неделю поставил перед Ставкой вопрос о выделении Крымского фронта из Закавказского и о переносе управления войсками Крымфронта на Керченский полуостров.
Но это не последнее, чем чревата боязнь полководцев приближаться к противнику. Давайте по этому поводу вдумаемся и в такой эпизод из воспоминаний Рокоссовского:
"Я не сторонник напускной бравады и рисовки. Эти качества не отвечают правилам поведения командира. Ему должны быть присущи истинная храбрость и трезвый расчет, а иногда и нечто большее.
В первые дни боев восточнее Ярцево наш НП находился на опушке леса. Примерно в километре от опушки расположилась в обороне стрелковая часть. Противник вел редкий артиллерийский огонь. Мы с генералом Камерой решили посмотреть, как окопалась пехота, и пошли к ней. Тут-то и развернулись события.
На наших глазах из-за гребня высот, удаленных километра на два, стали появляться густые цепи немецких солдат. Они шли в нашу сторону. Вслед за ними показалось до десятка танков.
Наша пехота не дрогнула и продолжала вести огонь из пулеметов по наступавшим гитлеровцам. Подала голос и гаубичная артиллерия.
Генерал Камера сказал, что вот-вот на опушке развернется противотанковая 76-миллиметровая батарея для стрельбы прямой наводкой. Началось все неплохо.
Немецкая пехота залегла. Танки приостановили движение.
А вскоре на горизонте появилась вражеская авиация… Немецкие самолеты уже пикируют на наши окопы. Усилился огонь вражеских орудий и минометов. Снова двинулись танки, догоняя цепи уже поднявшихся автоматчиков. Самолеты, встав в круг, бомбят наши позиции. Пехотинцы не выдержали, дрогнули. Сначала побежали к лесу одиночки, затем целые группы. Трудно и больно было смотреть на них…
Но вот из толпы бегущих раздались громкие голоса самих же солдат:
- Стой! Куда бежишь? Назад!.. Не видишь - генералы стоят… Назад!..
Да, действительно, мы с Иваном Павловичем Камерой стояли во весь рост, на виду у всех, сознавая, что только этим можно спасти положение.
Солдатские голоса и наша выдержка оказали магическое действие. Бежавшие вернулись на свои места и дружным огнем заставили опять залечь пехоту противника, поднявшуюся было для атаки.
Наша батарея уже развернулась, открыла огонь прямой наводкой по танкам, подожгла несколько машин, остальные повернули назад. Наступление было отбито.
Не помню, кто мне рассказывал, вероятно, кто-то из бойцов. Среди бегущих оказался бывалый солдат-усач, из тех, кто воевал еще в первую империалистическую. Он-то и не растерялся в трудную минуту. Бежит и покрикивает:
- Команду подай!.. Кто команду даст?.. Команда нужна!..
Бежал, бежал да сам как гаркнет:
- Стой! Ложись! Вон противник - огонь!
Я этого усача и сейчас представляю себе как живого".
Тут мысль простая: все понимают, что чем выше начальник, тем лучше он знает обстановку, т. е. силу своих и вражеских войск. И если начальник находится на месте боя, то, значит, всё в порядке - значит, вне зависимости от того, как складывается бой в данную минуту, ничего страшного не происходит и враг всё равно будет разбит. Если же начальник держится вдалеке от боя, если он ведёт себя так, как будто собирается бежать в тыл, то понятно, что он не верит в победу, а если уж он не верит, то поражение неизбежно. И тогда, если не все, то очень многие начинают не победы искать в бою, а путей, как из этого боя удрать.
В воспоминаниях командира батальона связи 2-й дивизии А.В. Невского есть эпизод, в котором уже в 1943 году во время наступления его дивизии без большого сопротивления немцев пьяный начальник штаба дивизии, услышав несколько случайных выстрелов, приказал отвести штаб дивизии назад. И тут же, без команды и без давления немцев, а только узнав об отводе штаба дивизии, один из командиров полков прекратил преследование немцев и тоже отвёл назад свой полк.
А теперь представьте положение на Керченском полуострове, куда десантом высажены соединения трёх армий, но за месяц после высадки командиры частей и соединений не только не видели фронтового начальства, но и знают, что оно держится не там, откуда лучше видно бой, а там, откуда удобнее смыться с Керченского на Таманский полуостров. Да будь в Крыму войска, полностью укомплектованные хорошо обученными русскими солдатами, а не кавказцами, только что собранными по аулам и плохо понимающими русский, то и в этом случае даже командиры чувствовали бы себя жертвами, отданными на убой начальством, не верящим в победу и только имитирующим войну. Чего же удивляться, что количественно, казалось бы, намного более слабые немцы 15 января 1942 года ударили и без проблем захватили Феодосию, которую до этого с большой кровью освободили десантники?
Мехлис, дав телеграмму Сталину о причинах поражения под Феодосией, заставил Козлова дать приказ с анализом феодосийского позора, Ю. Рубцов рассказывает о содержании этого приказа так:
"Основные положения этой телеграммы были подробно раскрыты в приказе войскам фронта № 12 от 23 января 1942 года, анализировавшем итоги неудачных для Кавказского фронта боев 15–18 января и в копии также отправленном Верховному. Приказ, подписанный командующим войсками фронта Козловым, членом Военного совета Ф.А. Шаманиным, а также представителем Ставки, констатировал, что были допущены "крупнейшие недочеты в организации боя и в управлении войсками". Так, после успешного завершения десантной операции в районе Феодосии и выхода частей 44-й и 51-й армий на р. Чурук-Су войска не закрепились на достигнутом рубеже, не организовали соответствующей системы огня, бдительного боевого охранения, непрерывной разведки и наблюдения. Командиры дивизий не использовали всей мощи огня артиллерии, мелкими группами бросали танки на неподавленную противотанковую оборону. Плохо было организовано управление войсками от штаба армии и ниже. Штаб фронта не знал истинного положения в районе Феодосии. Основной рубеж обороны Керченского полуострова - Акмонайские позиции - был подготовлен неудовлетворительно.
В приказе назывались имена старших и высших командиров, допустивших потерю управления войсками и "позорное бегство в тыл": командира 9-го стрелкового корпуса, временно исполнявшего обязанности командующего 44-й армией генерал-майора И.Ф. Дашичева, к этому времени уже арестованного (впоследствии он был посмертно реабилитирован. - Ю.Р.), командира 236-й стрелковой дивизии комбрига В. К. Мороза и военного комиссара той же дивизии батальонного комиссара Кондрашева, командира 63-й горнострелковой дивизии подполковника П.Я. Циндзеневского (в приказе его фамилия названа неточно. - Ю.Р.), начальника политотдела 404-й стрелковой дивизии Колобаева и некоторых других (они были преданы суду военного трибунала)".
Однако основная масса полководцев Красной Армии в Крыму была такова, что ни призвать их к совести, ни запугать не удалось. Возьмём для рассмотрения пока одно положение из приказа: "Плохо было организовано управление войсками от штаба армии и ниже. Штаб фронта не знал истинного положения в Феодосии". "Штаб фронта" - это в будущем маршал Толбухин, а тогда генерал-май-ор, начальник штаба Закавказского, а затем Крымского фронтов.
Напомню, что задачей Козлова и Толбухина было не на Керченском полуострове сидеть, а, активно наступая против 11-й армии Манштейна и его румыно-татарских союзников, деблокировать осаждённый Севастополь и освободить весь Крым. Манштейн пишет:
"Если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и стал бы быстро преследовать 46-ю пд от Керчи, а также ударил решительно вслед отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка, безнадежная не только для этого вновь возникшего участка Восточного фронта 11-й армии. Решалась бы судьба всей 11-й армии. Более решительный противник мог бы стремительным прорывом на Джанкой парализовать все снабжение армии. Отозванные от Севастополя войска - 170-я пд, а после прекращения наступления с севера и 132-я пд - могли прибыть в район западнее или северо-западнее Феодосии не раньше чем через 14 дней.
Но противник не сумел использовать благоприятный момент. Либо командование противника не поняло своих преимуществ в этой обстановке, либо оно не решилось немедленно их использовать".
Сталин всё это прекрасно понимал, и Козлов с Толбухиным именно такой приказ Ставки и получили - 5 января начать наступление с целью перехвата путей сообщения 11-й армии немцев. Но для выполнения этого своего приказа Сталину надо было самому и выехать в Крым, чтобы взять на себя управление войсками. Поскольку мудрые полководцы Красной Армии этой операцией приспособились руководить из Тбилиси, и даже оперативная группа штаба Закавказского фронта сидела в глубине Таманского полуострова в станице Крымской - в 100 км от побережья Крыма. Чему уж тут удивляться, что немцы уже 15 января вновь захватили Феодосию, а Сталин вынужден был послать в Крым Мехлиса, хотя тот нужен был и под Ленинградом?
Когда Козлов с Толбухиным фактор внезапности прокакали, Сталин их уже не торопил, требуя тщательной подготовки наступления. Выше я цитировал, что Мехлис, вылетев в Москву, объяснил Сталину обстановку и тот согласовал предложение отодвинуть сроки начала наступления, дав распоряжение пополнить Крымский фронт тремя дивизиями с Северо-Кавказского фронта. (А наступление, которое Крымфронт должен был начать в мае, откладывалось два раза!)
Бои начались 27 февраля, в этот день 13 советских дивизий начали наступать на 3 немецкие и румын. Времени на то, чтобы начальник штаба уже Крымского фронта Толбухин подготовил это наступление, было больше чем достаточно, более того, как сказано выше, он мог его и отложить. Поясню, что именно Толбухин должен был сделать на своём посту.
Местность на Керченском полуострове безлесная (т. е. войска укрыть негде) и холмистая. Немцы занимали в обороне высоты, и их артиллерийские наблюдатели могли без труда просматривать эту местность на многие километры, а в случае необходимости вызывать огонь по приближающимся советским войскам, когда те ещё и для атаки не развернулись. Даже если наши и залегали, то это их тоже не спасало - немцы всё равно их видели и накрывали артиллерией, миномётами и авиацией. Нужно было что-то делать, и с тактической точки зрения выход был единственный - сначала пустить на немцев того, кто при подходе к немецким позициям пострадает минимально, - танки. А уж затем за танками позиции немцев захватит пехота. Танков завезли на Керченский полуостров огромное количество и в основном KB и Т-34, т. е. не было проблем прорвать немецкую оборону. Толбухину нужно было только организовать этот прорыв.