Оставляя за рамками данного обзора псевдоисторические сочинения, не создающие ничего, кроме "информационного шума", сосредоточим внимание на содержании "полезного сигнала". Не приходится отрицать значительные достижения в деле развития научной историографии советско-финляндской войны. Наиболее подробно разработаны вопросы, связанные с "зимней войной" 1939-1940 гг. Рассекречивание значительного массива архивных фондов позволило ввести в научный оборот документы, подробно описывающие как военно-политическую подготовку войны, так и ход боевых действий. Особый интерес представляют оценки и выводы, сделанные "по горячим следам" событий "зимней войны" высшим военно-политическим руководством СССР [20, 21]. На рубеже XX и XXI веков были изданы объемные сборники первичных документов [16, 17, 18]. Исключительно ценный материал, позволяющий точнее оценить цели и задачи сталинской политики в отношении Финляндии, содержится в многотомной серии документов внешней политики Советского Союза, издаваемой Министерством иностранных дел РФ [19]. В эти же годы были переведены на русский язык и изданы мемуары видных политических деятелей Финляндии, работы известных финских историков [22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 32].
Радикальное расширение доступной историкам источниковой базы позволило создать ряд крупных монографических исследований [14, 29, 30, 31, 33, 34, 35]. Изучая эти работы, нельзя не отметить определенную парадоксальность мышления некоторых российских историков. Например, признавая тот факт, что финская армия мирного времени по численности личного состава была в 60 раз, по количеству боевых самолетов - в 100 раз и по количеству танков - в 350 раз меньше Красной Армии, они тем не менее заявляют, что "военные приготовления Финляндии вызывали естественное беспокойство у правительства СССР". Другой автор объясняет это "беспокойство" следующим образом. "В Москве к военной угрозе со стороны Финляндии относились весьма серьезно - в военном отношении это государство значительно превосходило Эстонию и Латвию". Что ж, этот список можно было бы и продолжить, добавив к нему Люксембург, Монако и княжество Лихтенштейн…
Начало "зимней войны" описывается такими словами: "30 ноября 1939 г. войска Ленинградского ВО получили приказ отбросить финские войска от Ленинграда". Фраза построена так, как будто "финские войска" перешли границу, вторглись на советскую территорию и вышли к пригородам Ленинграда - после чего их и пришлось "отбрасывать"! Еще один характерный пример - абсолютно законное право руководства суверенной страны не подписывать договор, условия которого, по единодушному мнению правительства и парламента, противоречат государственным интересам Финляндии, современный российский историк комментирует следующим образом: "Демонстративная неуступчивость Финляндии и развернутая в мировой прессе кампания поддержки ее позиции не оставляли Москве иного выбора, кроме войны". Логика потрясающая: своей "неуступчивостью" жертва не оставила насильнику "иного выбора"?
Одним словом, точку в изучении истории "зимней войны" ставить еще рано. Многие вопросы (прежде всего - вопрос о подлинных мотивах, побудивших Сталина сначала начать войну, а затем прекратить ее, не достигнув ни одной из заваленных ранее целей) все еще остаются дискуссионными. И тем не менее огромное - в сравнении с советской историографией - продвижение вперед представляется очевидным и бесспорным.
Гораздо менее изученным остается тот этап советско-финляндской войны, который начался 25 июня 1941 г. и получил в финской историографии название "война-продолжение". Традиция тотального замалчивания имеет в этом случае давнюю историю. Начало было положено 65 лет назад Советским Информбюро, которое не сообщило советским людям ни о начале, ни (что совсем уже странно) о завершении этой войны! 26 июня 1941 г. в сводке Совинформбюро появилась одна-единственная фраза: "На советско-финляндской границе боевых столкновений наземных войск 26 июня не было" [36]. Даже глубокое знание советского пропагандистского "новояза" не позволит сделать из этой фразы вывод о том, что именно в этот день президент Финляндии Pисто Рюти официально заявил, что его страна вступила в войну с СССР. В сентябре 1944 г. Совинформбюро не проронило ни слова о прекращении огня, достигнутом 4–5 сентября, и заключении Соглашения о перемирии 19 сентября.
Возвращаясь в лето 1941 г., мы обнаруживаем ровно ТРИ сводки Совинформбюро, в которых хотя бы появляется слово "финский" в каком-нибудь падеже:
- вечернее сообщение 29 июня: "финско-немецкие войска перешли в наступление по всему фронту от Баренцева моря до Финского залива (применительно к событиям 29 июня это было явным преувеличением. - М.С.), стремясь прорвать наши укрепления по линии госграницы. Неоднократные атаки финско-немецких войск были отбиты нашими войсками";
- утреннее сообщение от 28 июля: "Наша авиация бомбардировала также финский броненосец береговой обороны. Наблюдались прямые попадания 500 кг бомб и сильные взрывы";
– вечернее сообщение от 21 сентября: "Финский броненосец береговой обороны "Ильмаринен", атакованный нашими кораблями в Финском заливе, напоролся амины и затонул".
И это - все. Никаких других сообщений за три месяца (июль, август, сентябрь 1941 г.) войны, в ходе которой Красная Армия потеряла 190 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, не было. Правда, в сводках Совинформбюро изредка появлялись предельно короткие упоминания о боях на "ухтинском, кексгольмском, петрозаводском направлениях", но на этих "направлениях" Красная Армия вела бои или с безымянным "противником" или с "германскими войсками".
По сей день в России не вышло ни одной серьезной монографии (подобной указанным выше крупным исследованиям "зимней войны"), в которой бы история войны 1941 1944 гг. стала предметом комплексного, непредвзятого исследования. Более того, приоритет пропаганды над научным исследованием в последние годы даже усиливается. Вероятно, это связано с общим изменением настроений в российском обществе, в котором "комплекс неполноценности", вызванный прогрессирующим отставанием страны - теперь уже не только от Западной Европы, но и от бурно развивающихся государств Азии и Латинской Америки, - причудливо переплетается с великодержавными, имперскими амбициями. В такой отравленной атмосфере критика сталинской внешней политики начинает восприниматься как "проявление русофобии", а знакомые еще с советских времен нетерпимость и агрессивное невежество дополняются несвойственной ранее даже коммунистической пропаганде словесной разнузданностью.
Приведем один, но достаточно характерный пример. В последние годы на страницах российских СМИ замелькало имя некоего "финского социолога" Йохана Бэкмана. Молодого (1972 г.р.) человека представляют читателям как "признанного специалиста по России, который с 1993 года часто бывает в Санкт-Петербурге, где живет месяцами, занимаясь научной работой". В наиновейшем (вышел в свет в 2006 г. под редакцией В.Н. Барышникова) сборнике, посвященном истории советско-финляндских отношений, можно ознакомиться и с плодами этой "научной работы".
В своей статье Й. Бэкман требует, чтобы в основу изучения истории советско-финляндской войны было положено "признание того, что финны были фашистскими оккупантами, что Финляндия вела в Советской Карелии жестокую расовую воину, что оккупационному правительству чуждо было что-либо человеческое, а чудовищной целью являлось совместно с нацистской Германией стереть русских с лица земли" [35]. Да, подобная риторика была бы вполне уместна во фронтовой дивизионной "многотиражке". На войне, как на войне - военная пропаганда во все времена строится на утверждении, что противнику "чуждо что-либо человеческое". Странно, однако, смотрятся подобные высказывания в научной публикации 2006 года. Примечательно и то, что "месяцами живущий в Санкт-Петербурге финский социолог" основал в Хельсинки "Институт Йохана Бекмана", под эгидой которого, в частности, вышла книга Н.И. Барышникова [39], содержащая пусть и не столь одиозные, но весьма далекие от научной объективности оценки и выводы.
Казалось бы, тесное сотрудничество российских и финских историков из двух соседних городов следует только приветствовать, если бы оно не развивалось по образцу старого анекдота, хорошо известного каждому, кто родился в СССР:
Встретились русский с американцем и начали спорить - у кого в стране свободы больше?
Вот я, говорит американец, могу выйти на лужайку перед Белым домом и орать во все горло: "Президент Америки дурак!" И мне за это ничего не будет.
Нашел, чем удивить, отвечает ему русский, я тоже могу выйти на Красную площадь в Москве и орать: "Президент Америки дурак…"
Примеров такою "анекдота" в изучении истории финской войны немало. Хельге Сеппяля, профессиональный военный и военный историк, 18-летним юношей в качестве солдата финской армии оказался в оккупированном Петрозаводске, где он нес службу в 1942–1944 годах. Драматические переживания тех лет побудили господина Сеппяля к написанию книги под названием "Финляндия как оккупант" [27]. Появление книги Сеппяля (точнее говоря, крайне предвзятый и односторонний подход автора к исследуемой проблеме) стало в Финляндии причиной подлинного общественного скандала. В ходе презентации книги даже сотрудники полиции не смогли уберечь историка от разгневанных финских бабушек, ветеранов женской добровольческой организации "Лотта Свярд" [35].
Казалось бы, именно российские историки могли во многом дополнить и уточнить исследование Х.Сеппяля. Прежде всего, принимая во внимание тот факт, что оккупированная финскими войсками территория была насильственно отторгнута от Финляндии в результате "зимней войны", следовало бы написать книгу под названием "Советский Союз как оккупант". Заслуживает внимания и вопрос о том, откуда вообще взялось "местное население", которое финские захватчики сгоняли с "родных мест" в 1941 году - если в лютую стужу зимы 1940 г. порядка 400 тыс. человек ушло с отступающей финской армией, а на "освобожденных территориях" осталось не более 2 тыс. местных жителей? [41] Рассказы Сеппяля о тяжелых условиях жизни и мизерных продовольственных пайках следовало бы дополнить информацией об условиях жизни и величине пайков по другую линию фронта, в советской Карелии. Например, докладной запиской начальника УНКВД Карело-Финской Республики от 11 июня 1942 года:
"В течение мая с.г. населению Пудожского района выдавалось с большими перебоями по 200–300 г хлеба на человека. Других продуктов не выдавалось. Систематическое недоедание в течение двух месяцев создало массовое истощение значительной части населения, а на почве этого и рост смертности. В апреле с.г. по району умерло 238 человек, из них детей до одного года - 67 человек. В связи с такими явлениями в районе заметно снизилась трудовая дисциплина…" [49].
Наконец, объективное обсуждение финского оккупационного режима совершенно немыслимо без учета того главного фактора, который и вызвал такие противоправные и негуманные действия финских военных властей, как насильственное переселение населения и создание лагерей для перемещенных лиц. Речь идет, разумеется, о так называемых карельских партизанах, т.е. о диверсионных отрядах НКВД, терроризировавших мирное население Финляндии и Карелии. Одним словом, фронт работ для российских историков огромный. Увы, пока же все ограничилось переводом на русский язык и публикацией книги X. Сеппяля, каковая активно используется как сборник тенденциозных цитат.
Гораздо большая известность выпала на долю другой книги. Финский историк, научный сотрудник Финской академии, профессор Мауно Йокипии написал в 1987 году объемное, 700-страничное исследование, посвященное предыстории "войны-продолжения" [26]. Своей целью историк поставил выявить "собственный вклад Финляндии в развязывание войны", о чем, по его мнению, "финскому народу ни тогда, ни позднее не сообщалось". С огромным старанием и скрупулезностью профессор Йокипии собрал все факты и фактики, связанные с германо-финляндским военным сотрудничеством 1940–1941 гг. Выводы, к которым пришел автор монографии, сводятся к тому, что "в напряженной ситуации после начала "Барбароссы" у Советского Союза в конце концов не выдержали нервы, и он первым нанес удар". Короче говоря, Финляндия в очередной раз "не оставила Советскому Союзу иного выбора"…
Можно спорить о том, соответствуют ли выводы Йокипии тем фактам, которые он же сам и собрал в своем исследовании. В частности, уже высказывалось мнение, что "взгляд автора монографии на причины возникновения советско-финской войны 1941–1945 гг. полностью опровергается документарно-историческим материалом, подробно и добросовестно изложенным в его работе" [42]. Следует отметить и очевидную противоречивость позиции историка. Явно осуждая действия финского руководства, он в то же время констатирует, что "на германский путь встали не без колебаний - ему не было альтернативы". А если "альтернативы не было", то что же в таком случае является предметом дискуссии и, тем более, политической критики? Наконец, уже в 1993 г. все тот же М. Йокипии, полемизируя на страницах финской газеты "Кеskіsuomalainen" с советским историком Н.И. Барышниковым, заявил, что "если бы не было в 1939–1940 гг. "зимней войны", то, по всей вероятности, в ходе немецкого наступления осенью 1941 г. на Ленинград в тылу его находилась бы нейтральная Финляндия и мирная граница по реке Сестра" [43].
Следует обратить внимание и на год издания книги (1987 г.), и неизбежно связанное с этим отсутствие у профессора Йокипии доступа к той информации о планах и действиях советского военно-политического руководства, которая была рассекречена и введена в научный оборот в середине 90-х годов. Казалось бы, именно современным российским историкам следовало дополнить картину событий последних мирных месяцев 1941 года теми фактами, которые "советскому народу ни тогда, ни позднее не сообщались". Более того, как раз приглашением к такому сотрудничеству профессор Йокипии и закончил свою книгу: "Обсуждение того сложного времени, конечно же, на этом не заканчивается… Третий масштабный этап, базирующийся на открывающихся архивах России, еще впереди… Лишь неподкупная память может помочь народам, строящим свое будущее на фундаменте прошлого. Это, конечно же, в равной мере относится ко всем сторонам прежнего конфликта" [26].
"Неподкупная память…" Остается только удивляться простодушной наивности западных историков, которые никак не могут (не хотят?) понять простой факт: их нынешние российские "коллеги", к которым они обращаются со словами "господин профессор", никакие не "господа", а самые настоящие "товарищи", испытанные бойцы "идеологического фронта партии", ставшие "профессорами" на кафедрах марксизма-ленинизма и истории КПСС.
Призыв профессора М. Йокипии был ими "услышан" следующим образом. В год выхода книги на нее никто в СССР особого внимания не обратил. Советская историография не нуждалась тогда в "сборнике компромата" на внешнюю политику Финляндии - и без того "все знали", что Финляндия виновата во всем. Ситуация изменилась через 10 лет, когда в постперестроечной России стала возможной публичная дискуссия о роли сталинской империи в развязывании Второй мировой войны. В 1999 году монографию М. Йокипии вспомнили, перевели и издали нерусском языке. Предвзятость проявилась уже на обложке, в том, как было переведено название книги. "Jaikosodan synty" дословно означает "рождение (возникновение, создание) войны-продолжения". Но поскольку в советской историографии использование термина "война-продолжение" приравнивалось к акту "идеологической диверсии", название книги Йокипии перевели как "Финляндия на пути к войне". В конечном итоге монументальный труд М.Йокипии разодрали на "цитаты", предвзятое использование которых "украшает" ныне едва ли не каждую публикацию, посвященную теме 25 июня 1941 г.
Дальше - больше. В 2003 г. профессор В.Н. Барышников (сын вышеупомянутого Н.И. Барышникова) издал книгу под названием "Вступление Финляндии во Вторую мировую войну. 1940–1941" [44]. По общей направленности книга представляет собой развернутое на 326 страниц "обвинительное заключение по делу Финляндии", в котором обильно цитируемые фрагменты из работ Йокипии и Сеппяля гармонично дополняются воспоминаниями бывшего резидента сталинской разведки Е. Синицина. Например, приводится подслушанный в здании финляндского представительства в Москве разговор, участники которого "высказывались довольно определенно, что в случае нападения Германии на Советский Союз Финляндия не будет на русской стороне". Очень интересно. Начальники тех, кто устанавливал "жучки", рассчитывали на что-то другое? Они надеялись на то, что ограбленная и изнасилованная Финляндия бросится спасать насильника? Но что самое удивительное - три года спустя все тот же В.Н. Барышников написал, что "у финляндского руководства не оставалось других вариантов политического развития, кроме как пойти по пути военно-политического сотрудничества с Германией". [35].
В целом же ситуацию, сложившуюся в современной российской историографии "войны-продолжения", можно обрисовать таким образным сравнением. Представим себе телевизионный репортаж о поединке двух боксеров, из которого методами компьютерной графики (техника сегодняшнего дня это вполне позволяет) убрали одного из участников. Что же мы увидим на экране? Здоровенный детина с перекошенным от необъяснимой злобы лицом прыгает в нелепой позе по рингу и при этом машет кулаками в уродливых перчатках… Именно так изображаются действия финских руководителей в последние предвоенные месяцы: они все время мечутся, едут то в Берлин, то в Зальцбург, то в Киль, ведут тайные переговоры с немецкими генералами, начинают скрытую мобилизацию… Что же при этом делает ВТОРАЯ СТОРОНА будущего конфликта? Она занята исключительно "мирным созидательным трудом"?
Задача данного исследования состоит в том, чтобы "вернуть на ринг второго боксера". При этом автор ни в малейшей мере не претендует на роль арбитра, и уж тем более - на роль "прокурора", решающего, были ли действия руководства Финляндии адекватными реальной угрозе, или оно (руководство) вышло за рамки необходимой самообороны. Более того, "финская составляющая" вопроса будет рассмотрена лишь в самой малой степени. И не только потому, что российскому историку естественнее и проще заниматься изучением документов истории своей страны, составленных на русском языке. Просто в паре СССР - Финляндия роль ведущего неизбежно принадлежала огромной 200-миллионной мировой державе, в то время как Финляндия могла лишь более-менее успешно реагировать на действия своего могучего соседа. В той же пропорции, вероятно, должны распределяться и усилия российских исследователей. В противном случае мы оказываемся в ситуации, о которой две тысячи лет назад было сказано: "Лицемер! Что ты ищешь соринку в глазу брата своего, а бревно в своем глазу не замечаешь?"