Но есть в королевстве мудрецы, обдумывающие, как отнять воду у короля. Самая же мудрая в сказке – огромная жаба Розитта. Живет она тайно в королевском саду и по ночам, когда никто не видит, пьет воду из королевского фонтана. Она, конечно же, "красавица! А уж умница!" Что же разумеется под словом "красавица"? "Она была похожа на старый потертый кожаный кошель. (Кошель, особенно набитый деньгами, действительно красив и даже прекрасен – для определенного, "ротшильдовского", склада мироотношения, – Ю. С.) Кожа складками сползала на короткие лапы. В лунном свете, как изумруды, сверкали ее бородавки". Извращенное сочетание естественной красоты, истинно прекрасного (изумруды) и безобразного (бородавки) становится уже как бы закономерным: вспомним хотя бы Прекрасную Жабу из сказки Заходера "Серая звездочка". С. Прокофьева, кажется, даже и не замечает, что "красота" ее Жабы – поддельная: бородавки могут сверкать, как изумруды, лишь в холодном отраженном свете Луны. Может быть, поэтому подобные жабы и боятся появиться при свете дня, ибо их "красота", как и "мудрость", могут предстать в неприглядном виде? Но в чем же заключается эта жабья мудрость, которой в сказке восхищается даже художник? "Какая мудрость, какая сдержанность во всем. Надо обязательно написать ее портрет. Да, да! Я написал бы ее в профиль, освещенную луной". Так, чтобы бородавки выглядели все-таки не бородавками, а "сверкали, как изумруды"? Сдержанность жабы не беспричинна: "Она с важностью, как старая королева, указала лапой художнику Вермильону на место возле себя".
По внутренней логике сказки она и есть истинная королева – ее место на троне. И не заботами о "воде" для жителей королевства наполнена жаба, а тем, как занять свое "законное" место. Она появляется в сказке не часто. Не многие допускаются к ней, это нужно заслужить. Главное же действующее "лицо" сказки – Облачко, которое может принимать любые формы, легко приспосабливаться к тем, "с кем поведется": с жабой – оно походит на жабу, с филином – на филина, но когда разозлится или обидится, принимает образ змеи: "Облако вытянулось в длину и превратилось в огромную змею. Оскорбленно шипя и извиваясь, оно улетело".
Выбор этого сказочного образа не случаен: кроме легкого приспособления к внешним условиям, дабы никто не распознал его сути, Облако способно сохранять именно эту свою облачную сущность. Его нельзя убить, его "можно только заморозить". И еще боится оно испариться: "Адумаешь, это приятно – испариться? Нет, теперь в ваше королевство не заманишь ни одно порядочное облако", – говорит оно рыжей девочке. Но, как видите, Облаку, в общем-то, нет никакого дела до бед королевства – его сюда теперь "не заманишь", оно и ему подобные – чужаки здесь: королевство нужно им только затем, чтобы питаться его водой. Ну а раз воды нет…
Но почему же это Облако все-таки задержалось? Этот же вопрос, естественно, вырвался и у рыжей девочки (которую и зовут Лоскутик).
"– А ты?
– Я – другое дело. – Облако придвинулось к Лоскутику. – В королевском саду живет мой друг старая жаба Розитта…"
Облаку тоже постоянно нужна вода, оно водохлеб по природе, поэтому-то его интересы и совпадают с кровными интересами жителей королевства. Само же Облако, как видите, "залетное" – сказочное королевство для него не родное, чуждое ему, но здесь его друг – Жаба.
В конце концов, старания Облака, руководимого мудростью Жабы, приводят к крушению королевского дворца. Но не без помощи "бабки" Облака – Грозовой Тучи. Народ, вдохновленный Жабой и Облаком, тоже идет на королевский дворец. Но сокрушают его не мастеровые и не Жаба даже. Крушит дворец Туча, внезапно появившаяся над королевством. Если бы она не пришла вовремя на помощь Облаку и Жабе, даже они ничего не могли бы поделать. Туче тоже нет никакого дела до королевства, она носится над всей землей, питаясь водой (она ведь даже не позволяла Облаку лететь в королевство: зачем, когда в других местах полно этой самой воды). У "тучек небесных", как известно, "нет родины", нет и "изгнания". Вернее, где хорошо, где можно хлебать – там и родина.
Освобождается "Великий источник" не из каких-либо высших интересов, не из сострадания, наконец, к жаждущим, но дотоле смиренно покорным жителям королевства. Нет, Тучу интересует только судьба родича – Облака: "Ах ты, негодное Облако! – ворчит Туча. – Вечно от тебя нет покоя старой бабке!"
В общем, "в высшем смысле" Облако просто "похулиганило", за что даже было наказано: Туча "таскала за ухо бедное Облако… "Будешь еще не слушаться старую бабку? Будешь летать куда не следует? А как надо, голубей за мной посылаешь!.. "Помоги, старая бабушка, выручай!"
Правда, народ королевства обижен на Тучу: "Бросили нас, не прилетали!" Да разве ж у Тучи только и дела, что беды какого-то королевства? У нее мировые запросы. Так и Жаба, пока суд да дело, по-королевски предпочитает "отдохнуть от суматохи и подумать о вечности" (она же мыслитель!), а потом уже обещает прискакать "на ваш праздник".
Неизвестно, какое место займет теперь Жаба в освобожденном пришлыми силами королевстве и как распорядится Великим источником. Возможно, автор поведает об этом в следующей сказке. Ну что же еще? Да, художник, конечно, написал портрет Тучи. "Он был счастлив… Этот портрет и до сих пор висит в городском музее". Автор советует и юным читателям обязательно заглянуть в музей и посмотреть портрет старой бабки Грозовой Тучи. Потому как Туча, "сделав дело", умчалась по своим "мировым делам", да и Облако с собой прихватила – нечего ему здесь делать. Рыжая девочка была бы рада за ним побежать, да, к сожалению, "девочки не бегают по всей земле за облаками". Но огорчаться не следует: "Теперь облака будут часто прилетать в нашу страну" (раньше, как вы помните, "ни одно порядочное облако" сюда не залетало). Чего ж не прилетать: портрет Тучи в музее, Жаба – главный мыслитель, да и водицы есть где напиться… а что еще нужно "тучкам небесным"? Кстати, "ваш праздник", "ваша страна" лишний раз подчеркивают инородность и Тучи, и Облака, и Жабы, их чуждость празднику, да и вообще всей этой "суматохе", то есть радости народа по случаю освобождения "Великого источника".
Ну а что же Лоскутик, рыжая девочка, поверившая в дружбу Облака, в мудрость Жабы, в их бескорыстное стремление помочь ей и ее народу освободить "источник" из-под власти короля и его Рыжих Громил и Верзил?
Она – девочка, ребенок, а "насколько проще с детьми. Всему верят" – по словам ее "друга" Облака…
Не думаю, чтобы С. Прокофьева сознательно "интерпретировала" в своих сказочных образах определенные исторические ситуации. Но ведь логика сказки говорит сама за себя. Ребенок не будет, конечно, выстраивать исторические параллели, но именно сама логика, иерархия ценностей сказки наложит отпечаток на юное, доверчивое сознание. И автору стоило бы ответственнее, вдумчивее отнестись к книге, с чувством верного соотношения особой сказочной логики и особенностей детского восприятия.
3
О том, что "удивление покидает мир", задумывался М.М. Пришвин. Задумывался с тревогой – не "забавляло" его то, что "даже воздухоплавание, даже радио и телевидение больше не удивительны… Сказка питается детством, и детство здоровьем, и здоровье дается землею и солнцем. Человеку надо вернуть себе детство, и тогда ему вернется удивление, и с удивлением вернется и сказка". Потому что "внутри сказки… таится правда, но если сказку сломаешь, как игрушку дети ломают, то правды не найдешь".
Между сознательной или бессознательной, но и в том и в другом случае не безобидной ломкой сказки, между подменой живого трепетного слова – его мертвой личиной и тем, что "удивление покидает мир", – прямая, непосредственная связь. Нет, я не хочу сказать, что именно отдельные наши "сказочники" – прямые виновники самой "болезни". Их вина в другом. Истинный писатель– всегда учитель, наставник. Да еще и – врач (помните фетовское "родные врачевать сердца"?). Так вот некоторые наши "духовные врачи" перед лицом явной болезни говорят: "Это и хорошо, болей! Мы тебе расскажем всю правду о твоей болезни, ничего не скроем". Да еще и гордятся этой своей "правдой", этой своей "искренней" заинтересованностью "открыть ребенку глаза на жизнь". Пусть, дескать, все знает. Нечего с ним сюсюкать.
Но, может быть, сначала необходимо воспитать в ребенке чувство прочных истинных ценностей, раскрыть прежде всего целомудренное отношение к жизни, то есть мудрость целого.
Нет, не учить их смотреть на жизнь сквозь розовые очки. Но помочь им сквозь звериную шкуру "мрачных сторон жизни" прозревать красоту целого, красоту истины, добра, сочувствия горю и страданию другого человека. Вспомните "Аленький цветочек" Аксакова, и вы поймете, в чем я вижу смысл правды, которую необходимо открывать ребенку.
Сердце, воспитанное целомудренным, не поддается чувству безнадежности при встрече с жизненными реалиями, не заблудится в сложности противоречий, не обманется "тишью да гладью".
Но для разрушенного в раннем детстве сознания, "заводного" сердца весь мир останется разъятым на "запчасти" и "швейная машинка" всегда будет "понятнее и привычнее" живой жизни.
"Мир всегда одинаков и стоит, отвернувшись от нас, – размышлял Пришвин. – Наше счастье – заглянуть миру в лицо. В детстве, до моей памяти об этом, я постоянно жил в удивлении и созерцании вещей мира, какими они в действительности существуют, а не как меня потом сбили с этого и представили не так, как оно есть.
Последняя правда, что мир существует таким прекрасным, каким видели его детьми и влюбленными. Все остальное делают болезни и бедность".
В том числе, и прежде всего, – болезни разрушенной цельности сознания, духовная бедность сердца.
Задача детского писателя – воспитать сознание и душу ребенка так, чтобы его детская способность видеть лицо мира стала основой его мироотношения на всю жизнь. Так, чтобы целомудренность этого отношения не дала трагичности жизни превратиться в безнадежность существования.
А.П. Чехов мечтал о том, как было бы прекрасно, если бы каждый человек посадил за свою жизнь хотя бы одно дерево, – вся земля превратилась бы в цветущий сад.
И если каждый из истинных писателей, поэтов, понимая свою высокую ответственность, оставит детям свой "Аленький цветочек", свою "Дюймовочку", своего "Конька-Горбунка" – не покинет мир удивление, не порастет быльем тропа, ведущая ребенка к большой дороге познания добра и красоты.
1974
"Чтобы старые рассказывали, а молодые помнили!". Исторические корни русской воинской поэзии
1
Тревожно и величаво плывут высокие облака, на крутом холме ветер гнет травы долу, развевает седые пряди певца, разносит по всей Руси "струн вещих пламенные звуки". Внимают им богатыри русские, творцы и свидетели вчерашней славы родной земли. Пройдет несколько лет, и одному из них – совсем юному отроку – придется вступить "в золотые стремена за обиды нашего времени, за землю русскую"… Кому не памятна эта картина Виктора Васнецова?
О чем рокочут струны Бояна? О легендарных ли праотцах русов? Поют ли славу древнему Олегу, что прибил свой щит к вратам непобедимого Царырада, или могучему Святославу, сокрушившему хазаров? Или храброму Мстиславу, одолевшему в единоборстве перед полками касожскими великана-богатыря Редедю? Или Никите Кожемяке, который в лето 6500 (992) поборол печенежина "и бросил его оземь… и побежали печенеги…".
"И я детям и внукам наказываю, – предупреждает древняя легенда устами одного из завоевателей, – не ходите войной на великую Русь, она век стоит не шатается и века простоит не шелохнется" ("О князе Романе и двух королевичах").
Древнейшие наши легенды, летописи, песни, былины сохранили память о тех, кто словом и делом утвердил в сознании народа непреходящую мудрость-завет: "С родной земли – умри – не сходи". "Тем ведь путем шли деды и отцы наши, – писал в своем "Поучении" Владимир Мономах, князь-полководец, выдающийся писатель и мыслитель XI века. – Разве удивительно, что муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших".
Не только мужество, отвагу, воинский долг завещали отцы детям. Тот же Владимир Мономах поучал: "Лжи остерегайтеся, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело. Куда бы вы ни держали путь… не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни селам, ни посевам… Куда же пойдете и где остановитесь, напойте и накормите нищего, боле же всего чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простолюдин ли или знатный…"
Не рыцарей силы и меча, но труженика-воина, ратая-ратника формировало общее дело – защита Родины. О многом говорит это родственное созвучие таких, казалось бы, несовместимых для иной традиции понятий, как ратай-пахарь и ратник-воин, отсюда соратник – друг по борьбе, русское же воинство называлось дружиной – боевым содружеством. В борьбе за независимость Родины выковывалось и общенародное самосознание, запечатленное в понятиях своего времени: "Не в силе бог, а в правде" (Ипатьевская летопись). Эта мудрость питала силу народного духа на протяжении многих веков – от древнего призыва, ставшего пословицей: "За правое дело стой смело", до чеканных слов на медали в память Победы над гитлеровским фашизмом: "Наше дело правое – мы победили".
Со времени этой великой Победы прошло уже 35 мирных лет. За всю многовековую историю Родины наш народ никогда еще не знал столь долгого периода мира.
В каждом из великих испытаний наша Родина стояла перед смертельной угрозой уничтожения врагом самих основ ее исторического бытия – государственного, национального, культурного, языкового. Шла борьба не на жизнь, а на смерть – и не только двух армий, двух государств, двух народов, – но борьба двух несовместимых миров: мира насилия с его идеей паразитического существования за счет других и мира свободы, независимости Отечества.
Не однажды приходил русский воин как освободитель к другим народам в смертельно опасные для них годины. Вот что писала, например, в "Комсомольской правде" армянская поэтесса Сильва Капутикян в дни празднования 150-летия со дня избавления Армении от турецкого ига:
"Это было время, когда Армения, потеряв государственность, задыхалась и стонала под игом арабской, османской и персидской тирании, когда народ, истерзанный и обескровленный, стоял на грани гибели". Великий армянский писатель-патриот Хачатур Абовян сказал тогда: "Да будет благословен тот час, когда русские вступили на нашу светлую землю… Сколькими и какими невиданными и неслыханными геройствами и доблестью русские послужили величайшим примером для мира и тем самым прославили себя… перед всем миром"…
800 лет назад кочевые орды в течение нескольких десятилетий прошли, подобно урагану, через Среднюю Азию до Центральной Евроны, превратив в руины некогда цветущие города – средоточия древнейших культур, бесценных памятников многовековой истории многих народов – Бухару, Самарканд, Мерв, Ургенч…
Во многих из тех древнейших центров человеческой цивилизации культурная жизнь не восстанавливалась в течение всего периода нашествия.
Ордынцы огнем и мечом прошли Северный Иран, Кавказ, вторглись в Причерноморские степи, разграбили Крым, покорили приволжские народы, по существу, уничтожили древнюю культуру булгар с их столицей Великие Булгары на Волге. Арабский историк ал-Омари писал: "Эта страна… <обилующая> водой и пастбищами, дающая богатый урожай… До покорения ее татарами она была повсюду возделана, теперь же в ней <только> остатки этой возделанности". Опустошили Польшу, Венгрию, Далмацию…
Сотни тысяч русских людей погибли вместе с испепеленными Рязанью, Владимиром, Суздалем, Москвой, Козельском, Тверью, Смоленском, Черниговом, Киевом и многими другими городами и селениями.
Героическое, но разрозненное из-за княжеских междоусобиц сопротивление Руси полчищам Батыя не способно было остановить захватчиков.
Источником непреходящего патриотического и поэтического вдохновения может стать образ рязанского воеводы Евпатия Коловрата. Узнав о разорении Рязани (Евпатий в это время был в Чернигове), с небольшим отрядом погнался он за Батыем и ударил по нему с такой яростью, что "смешалися все полки татарские… Почудилось татарам, что мертвые восстали". В неравном бою полегли русские витязи, только пятерых, "изнемогших от великих ран", доставили к Батыю. И спросил Батый: "…зачем мне зла творите?" Они же ответили: "Посланы мы… тебя, сильного царя, почествовать, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу – рать татарскую".
Завоеватели установили на порабощенных землях систему жесточайшего террора, взимали тяжелую дань, сотни и тысячи невольников угоняли в Орду и на невольничий рынок. Пленников они пускали перед своим войском, при осаде городов, прикрываясь ими, как живым щитом…
Все это – факты. И тем не менее находятся историки, утверждающие, что иго было даже благодетельно для Руси. Академик М.Н. Тихомиров, опровергая подобные толкования, справедливо указывал: "Ярче всего тяжесть татарского ига отражена в русском эпосе. Можно обмануть какого угодно историка, но народную память не обманешь, а именно в народном эпосе мы встречаем указания на тяжесть татарского ига".
Как известно, Карл Маркс, изучавший русскую историю, оставил следующую запись: "…это иго не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой".
Нашествие нанесло Руси такой материальный, культурный, духовный и моральный ущерб, что, казалось, ей уже не суждено возродиться. Казалось, ей остается одно – удовлетвориться исполнением того назначения, о котором позднее напишет Пушкин: "России определено было высокое предназначение: ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего Востока. Образующееся (европейское. – Ю.С.) просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией…" Впрочем, добавляет Пушкин, "Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна".
Пушкин, оценивая прошлое, опирался прежде всего на опыт Отечественной войны 1812 года, когда Россия спасла Европу от цивилизованного "Чингисхана" – Наполеона Бонапарта. (На монументе в городе Бунцлау, где скончался во время освободительного похода русской армии в Европу полководец Кутузов, высечено: "Он спас Отечество свое и открыл пути освобождения Европы. Да будет благословенна память о нем".) "Благодарная Европа", как известно, не забыв еще наполеоновское иго, вновь объединила силы против России, втянув ее в "севастопольскую страду". Поэт и дипломат Федор Тютчев писал в 1854 году: "Россия опять одна против всей враждебной Европы".
Русь и в XIII веке не могла надеяться на чью-либо помощь. Более того, нашествие Батыевых орд с востока совпало со шведско-немецкой агрессией на западе. Однако блистательные победы Александра Невского на Неве и на льду Чудского озера спасли северо-западную Русь от онемечивания.
Для Русской земли наступила, быть может, одна из самых мрачных, смертельно опасных эпох.