Берджесса отправили в Вашингтон на должность первого секретаря посольства. К этому моменту он представлял собой скорее древнюю развалину, чем живого человека, ничем не напоминая прежнего Бая студенческих лет. К счастью, здесь ему пришлось работать вместе с Филби, который в меру своих сил прикрывал старого товарища.
Но как Ким Филби оказался в Вашингтоне? В отличие от более слабых товарищей, постоянная опасность и нервное напряжение не сломили, а закалили его. Впервые угроза нависла над его головой в августе 1945 года, когда в Англию решил перебежать сотрудник КГБ Константин Волков. Несмотря на то что Волков был, по сути, мелкой сошкой, он имел отношение к "британскому направлению" и мог раскрыть кого-то из "пятерки". По крайней мере, в обмен на британское гражданство и определенные материальные блага он обещал раскрыть имена трех русских шпионов, работавших в Министерстве иностранных дел и разведке.
Наверное, тогда и пришел бы конец удачливой группе агентов, если бы не счастливый случай. Дело Волкова попало не в контрразведку, а в разведку. Вполне логично, что там оно оказалось в ведении Кима Филби. Советский агент добросовестно поддерживал контакт с советским перебежчиком, открыл ему "окно" на границе, через которое тот должен был проникнуть в Турцию, и даже отправился сам в Анкару, чтобы встретить его. Однако как вы уже, наверное, догадались, до Турции Волков не добрался. Он бесследно исчез в Москве, и все дальнейшие попытки выйти с ним на связь не дали никаких результатов.
Позднее Филби вспоминал: "На карту была поставлена одна голова - Волкова или моя".
Тем временем в британских спецслужбах прошла ротация, которая должна была помешать "кротам" (так называли агентов противника в своей разведке) успешно продолжать свою деятельность. На самом деле она им только помогла, так как открыла доступ к новым материалам и новой информации. В частности, Филби был назначен офицером по связи с ЦРУ и отправлен в Вашингтон. Должность эта только звучит несерьезно, на самом же деле она была ключевой. Британия уже в это время решила быть верным соратником США (младшим или не младшим - это уже как получится), так что спецслужбы стали работать в унисон. Соответственно через Филби проходила вся информация, которая передавалась как от МИ-6 к ЦРУ, так и в обратном направлении.
В общем-то, этот рай мог продолжаться сколь угодно долго, но "Кембриджскую пятерку" подвело ее "слабое звено". Им оказался Маклин. По роду службы ему удавалось добывать весьма ценную информацию, и в перерывах между запоями он исправно отправлял ее в Москву. Однако при этом он потерял всякую осторожность и довольно скоро попал в поле зрения британской контрразведки. Даже Блант не смог ничего поделать, он только отслеживал ход дела, по возможности тормозил его и сообщал своим друзьям о предполагаемых сроках ареста Маклина.
Тогда же Филби по своим каналам тоже узнал про нависшую над Маклином опасность. Американцам удалось каким-то образом достать данные о его работе на Москву и передать их британцам. Филби, однако, не насторожил тот факт, что эти сведения были переданы в обход его скромной персоны. Дело в том, что и на него, и на Берджесса уже было заведено дело. Но об этом Филби пока даже не подозревал.
Как бы то ни было, Маклина надо было предупредить о нависшей опасности. Сделать это вызвался Берджесс. Правда, Гаю нужно было найти предлог для возвращения в Англию. и здесь Берджессу в первый и последний раз помогли его вредные привычки. Достаточно было устроить несколько дебошей, чтобы английский посол в США пришел в ярость и отправил хулигана домой.
Прилетев в Лондон, Берджесс тут же отправился к Маклину; оба друга-собутыльника поспешно написали заявление об отпуске и отплыли во Францию. Все было сделано настолько быстро и четко, что контрразведчики даже не успели понять, что же, собственно говоря, происходит. Несколько дней спустя оба члена "Кембриджской пятерки" оказались в Москве.
Последний несломленный
Упустив двоих "оборотней" в Министерстве иностранных дел, МИ-6, тем не менее вовсе не собиралась давать спуску остальным. Группировка советских агентов в английском внешнеполитическом ведомстве была разгромлена. Стало ясно, что дни Бланта и Филби тоже сочтены. По некоторым данным, советские спецслужбы предложили обоим уехать от греха подальше в СССР. Но оба отказались, решив продолжать свою работу до тех пор, пока это возможно.
Однако маховики расследования вертелись слишком быстро. Решив сыграть на опережение, Филби подал в отставку. Контрразведка попыталась припереть его к стене, но советский суперагент стал вести себя максимально нагло. Он отрицал любую свою вину, а все факты утечки тайной информации приписывал Берджессу. В конечном счете тот все равно уже засветился. В итоге никому не удалось доказать вину Филби. Все получилось, как в анекдоте про Штирлица: "У вас в управлении работает советский шпион. Выясните, кто это". - "А-а-а, это штандартенфюрер Штирлиц, он советский подполковник Исаев, шпионит у нас потихоньку." - "Почему же вы его до сих пор не арестовали?!" - "Бесполезно, все равно отвертится." Все прекрасно знали, что Филби работал на Советский Союз, но доказать это не мог никто. В МИ-6 прошла масштабная чистка, десятки сотрудников лишились своих мест за неспособность противостоять иностранному шпионажу. Очевидно, руководство СИС обнаружило, что разведка работает скорее на русских, чем на англичан. Забегая вперед, скажу, что эти меры не принесли никакого положительного эффекта.
В итоге Филби был с честью отпущен в отставку и даже получил денежную премию. Это вызвало возмущение широкой общественности. В 1955 году член палаты общин Маркус Липтон сделал парламентский запрос премьер-министру Энтони Идену: "Вы решили скрыть весь урон, нанесенный сомнительной деятельностью Кима Филби?" В ответ на это министр иностранных дел Гарольд Макмиллан сообщил парламенту выводы расследования, проведенного службами министерства: "У меня нет никаких оснований обвинять Филби в предательстве интересов своей страны". Это вызвало новый всплеск возмущения, один из коллег Липтона заявил, что клоунада вокруг Филби - "оскорбление разведорганов страны". На мой взгляд, впрочем, разведорганы вполне заслужили такое оскорбление.
А Филби тем временем осмелел и начал доказывать свою невиновность. Используя старые связи, он организовал целую кампанию в прессе в свою поддержку. Ее венцом стала пресс-конференция, на которой Филби, положа руку на сердце, театрально заявил: "Я никогда не был коммунистом". Он изображал себя в качестве жертвы шпиономании, перекинувшейся в Британию из США. Поскольку таковая действительно имела место (печально известный маккартизм), и бороться с ней начали уже в самих Соединенных Штатах, в Англии он нашел благодарную аудиторию. Дело чуть не дошло до публичных извинений официальных лиц перед Филби!
Отстояв свою невиновность, советский суперагент отправился на Ближний Восток в качестве корреспондента газеты "Обсервер". Незадолго до этого английские спецслужбы понесли здесь серьезный ущерб и потеряли множество агентов. Видимо, поэтому кому-то в Лондоне в голову пришла отнюдь не блестящая идея снова использовать Филби в качестве агента. Тот, естественно, согласился. И снова в Москву пошел поток информации сверхсекретного характера.
Неизвестно, сколько еще удачливому суперагенту удавалось бы уворачиваться от ударов контрразведывательных служб, если бы не еще один перебежчик с Востока. В 1962 году в Британию прибыл сотрудник КГБ Анатолий Голицын. Знал он не так много, однако смог дать кое-какие показания против Филби. На Ближний Восток из Англии отправился один из ветеранов МИ-6 Николас Элиот, старый друг Филби. Однако многолетние теплые отношения мало помогли советскому разведчику. Его недавний друг кипел теперь благородным гневом. "Ты использовал меня много лет, - сказал он в глаза Филби при встрече, - и теперь я узнаю от тебя всю правду, даже если мне придется вытягивать ее из тебя". Ким Филби понял, что это - окончательный и бесповоротный провал. Теперь ему предстояло спасать свою шкуру.
Но с этим он сумел справиться просто блестяще. Сначала Филби изобразил панику, заявив, что готов дать все признания, если ему гарантируют безопасность. Если нет - он не скажет ни слова. Власти долго думали, а потом решили, что получить информацию о других агентах гораздо ценнее, нежели засадить уже разоблаченного Филби за решетку. В итоге в серии бесед Филби выдал своему бывшему другу целый ворох информации, не имевшей, впрочем, большого практического значения. Он рассказал о том, как его завербовали и обучили, поведал кое-что о своей работе на русских. Однако назвать имена других агентов, кроме Маклина и Берджесса, отказался наотрез. Оставив Филби под наблюдением местных сотрудников СИС, Элиот вылетел в Лондон за дальнейшими инструкциями. Когда он вернулся, пленника уже не было. Птичка выпорхнула на волю. В 1963 году Ким Филби был с почетом встречен в Советском Союзе, получил советское гражданство и работу в КГБ. На наши спецслужбы он работал до своей смерти (в мае 1988 года), являясь экспертом по Англии и СИС.
Самое странное в этой истории то, как Филби удалось бежать. Официальная версия, которую изложил он сам впоследствии, не выдерживает никакой критики. Потому что, если верить ей, получается, что английская контрразведка состояла сплошь из слабоумных сотрудников. Похоже, что кто-то очень влиятельный помог Филби переправиться через границу. Но вот кто? Вопрос остается открытым.
Таким же открытым остается вопрос и о судьбе Бланта. Здесь развитие событий приняло еще более поразительный характер! Дело в том, что последний из "Кембриджской пятерки" был выявлен весной 1964 года. На допросах он признался в том, что работал на советскую разведку, тем не менее скандал решили замять! Бланта не только не посадили в тюрьму, но и оставили на должности старшего инспектора Королевской картинной галереи! Лишь четырнадцать лет спустя власти с неохотой признали, что Блант работал на КГБ. Что это? Забота о чести королевского родственника, суд над которым мог бы бросить тень на правящую династию? Однако в других случаях британская контрразведка не вела себя столь щепетильно. В конце концов, Бланта ведь могли просто по-тихому устранить, предварительно заставив выдать под пытками всю известную информацию. И снова создается впечатление, что кто-то очень могущественный помешал расправе над советским агентом.
Словом, у меня зародилось смутное ощущение, что "Кембриджская пятерка" была отнюдь не единственной группой советских агентов, окопавшихся в британских спецслужбах. И вскоре я нашел тому новые подтверждения.
Глава 4. Во время и после войны
Дело "Энигмы"
Изучая историю британских спецслужб в годы Второй мировой войны, я обнаружил, что ряд проведенных ими операций (вернее, результаты оных) почти мгновенно становились достоянием советской разведки. Разумеется, никто не говорит о них прямо - и это еще более интригует, - но тщательное сопоставление документов позволяет сделать именно такой вывод.
При этом совершенно очевидно, что "Кембриджская пятерка" непричастна ни к одному из этих дел. Иначе бы о них было давно и хорошо известно. Следовательно, в недрах СИС работала еще как минимум одна группа советских разведчиков, не менее влиятельная, но более удачливая, чем Блант и сотоварищи. Потому что раз информации об их деятельности нет, значит, их так и не смогли раскрыть. Дело в том, что в истории разведок есть такое правило:
доступной становится только информация о провалившихся агентах. Если резидент провалился, то через пару десятков лет о нем можно рассказать - никакого вреда этим уже не нанесешь. А вот о тех из них, кто до конца оставался необнаруженным, говорить нельзя. Их дела хранятся за семью печатями, и лишь изредка появляются рассказы про самые блестящие их операции. В этом случае нам ничего не известно о таких агентах, и только по косвенным данным мы можем слегка приподнять покров тайны.
Операция "Ультра" считается одной из самых блестящих в истории британских спецслужб. Много десятилетий спустя после окончания войны ее держали в секрете, и лишь в 1980-е годы СИС позволила рассказать о том, как был раскрыт код одной из лучших шифровальных машин гитлеровской Германии - знаменитой "Энигмы".
История "Энигмы" началась в годы Первой мировой войны. Различные шифры использовались человечеством еще в глубокой древности, но вот шифровальные машины, которые создавали сложные коды, увидели свет только в начале XX столетия. Некоторые из них напоминали большие пишущие машинки, другие были похожи на телеграфные аппараты. Все они использовали сложную систему шифрования, для "взлома" которой требовалась работа целых криптоаналитических отделов. Кстати, и криптоаналитика как направление математической науки появилась именно в начале XX века.
Описание "Энигмы" я нашел на одном из сайтов Интернета. Звучит оно следующим образом:
"Энигма" относилась к классу электромеханических шифровальных машин.
Ее конструкция была основана на системе из трех роторов, осуществлявших замену 26 букв латинского алфавита. Каждый ротор имел 26 входных контактов на одной стороне и столько же выходных контактов - на другой. Внутри каждого ротора проходили провода, связывавшие входные и выходные контакты между собой. Выходные контакты первого ротора соединялись с входными контактами второго ротора. Когда оператор нажимал на какую-либо букву на клавиатуре машины, электрический ток подавался на входной контакт первого ротора, соответствующий этой букве. Ток проходил через первый ротор и поступал на выходной контакт, соответствующий какой-либо другой букве. Затем ток проходил последовательно через второй и третий роторы и подавался на неподвижный рефлектор (от лат. reflecto- обращаю назад, отражаю). В конструкции рефлектора 26 контактов разбивались на пары, контакты внутри каждой пары были соединены между собой. Таким образом, рефлектор заменял букву на парную ей.
Ток, прошедший через рефлектор, подавался назад, на систему роторов. Он вновь проходил через три ротора, но в обратном порядке. В конце концов на световом табло "Энигмы" загоралась одна из 26 лампочек, соответствовавшая зашифрованной букве.
Самым важным свойством "Энигмы" являлось вращение роторов. Первый ротор после каждого преобразованной буквы поворачивался на одну позицию. Второй ротор поворачивался на одну позицию после того, как первый ротор совершал полный оборот, то есть 26 преобразованных букв. Наконец, третий ротор поворачивался на одну позицию после того, как второй ротор совершал полный оборот, то есть после 676 зашифрованных букв.
Благодаря рефлектору "Энигма" на каждом шаге осуществляла перестановку букв внутри пар, и если, к примеру, буква N заменялась на S, то при том же положении роторов буква S менялась на N (ток шел по тем же проводам, но в другую сторону). Этим объяснялась особенность "Энигмы": для расшифровки сообщения достаточно было вновь пропустить его через машину, восстановив предварительно изначальное положение роторов. Таким образом, начальное положение роторов играло роль ключа шифрования и устанавливалось в соответствии с текущей датой. Каждый оператор имел специальную книгу, задававшую положение роторов для каждого дня.
Для людей, не разбирающихся в технике, попробую объяснить проще. Использовать эту машину легко - достаточно напечатать на ней, как на обычной пишущей машинке, нужный текст. Напечатается при этом уже шифрованное послание, которое можно передать любым способом - хоть радиограммой, хоть вручную. Получатель вводит сообщение в такую же машину, и она выдает ему расшифрованный текст. Код на конкретный день устанавливался в соответствии со специальной шифровальной книгой, которая имелась у каждого оператора. Таким образом, даже если машина попадала в руки противника, она была для него совершенно бесполезна: без шифровальной книги раскодировать сообщения, пришедшие уже на следующий день после смены ключа, было невозможно.
Эту шифровальную машину изобрел в 1919 году голландец Гуго Кох де Дельфт, который изначально предполагал использовать ее в коммерческих целях. Однако патент быстро выкупили у него немецкие военные, которые
проявили живой интерес к новинке. Именно в Германии машину назвали "Энигма" - в переводе на русский язык это значит "загадка". Машину усовершенствовали в 1926 году и передали военно-морскому флоту для испытаний. Проверка прошла успешно, и с 1928 года "Энигма" стала основной шифровальной машиной немецкой армии.
Первыми расшифровкой сообщений, передаваемых при помощи "Энигмы", озаботились в 1932 году поляки. Несмотря на внешне дружественные отношения с Германией, в Варшаве не слишком-то доверяли западному соседу. К работе привлекли трех молодых талантливых математиков - Марианна Режевского, Тадеуша Лисицкого и Генриха Зыгальского. После нескольких лет упорного труда им удалось проникнуть в секрет "Энигмы". Однако поляки воспроизвели только саму машину, которая без таблицы ключей была бесполезна.
В это время с другой стороны от Третьего рейха, во Франции, разведчики тоже начали работу над расшифровкой немецких радиограмм. Продвигалась она вперед не слишком успешно - до тех пор, пока французской разведке не удалось завербовать некоего Ганса-Тило Шмидта, который был обижен на родную страну и имел доступ к шифровальной машине. В обмен на весьма внушительное вознаграждение Шмидт передавал таблицы кодов. Правда, совсем свежие ему выкрасть не удавалось, и таблицы попадали в Париж с задержкой в несколько месяцев.
Французы поделились своими данными с британской разведкой МИ-6, однако выяснилось, что там к расшифровке немецких кодов даже не приступали. Тогда они обратились к полякам - и нашли точки соприкосновения. У поляков была машина, у французов - коды к ней. Немецкие шифровки наконец-то удалось прочесть. Но успех оказывался не так велик, как можно было предположить: ведь таблицы ключей Шмидт поставлял со значительным опозданием. Перехватив шифровку, скажем, в апреле, французам приходилось откладывать ее в архив до июля-августа. Большая часть информации за это время успевала устареть, а новейшие данные по-прежнему оставались недоступны. К тому же польские руководители, боясь оказаться "младшими партнерами", начали скрывать от французов свои последние достижения.
А немцы тоже не спали. Время от времени они совершенствовали "Энигму". Только ценой невероятных усилий Режевскому и его коллегам удалось в кратчайшие сроки "нагнать" своих соперников. Они создают сложнейшую машину, фактически прототип современных ЭВМ, которую называют "Бомбой". Эту систему поляки держат в секрете до 1939 года, когда становится окончательно ясно, что война стоит у порога.