По-моему, фактом можно считать только то, что Цесаков – дебил. Этот представитель "умственного труда" понятия не имеет о том, как трудно срубить дерево, обтесать, приволочь его к дороге, вкопать, выковать и приделать крюк, а потом еще подвесить на него человека. Человек, естественно, упирается, поскольку висеть ему не хочется. Поэтому выход один – превратить его в труп, а уж после подвешивать. Не ясно, правда, как доставлять десятки тысяч тел к Петербургу – далековато, трупы подпортятся в дороге и вид примут очень неаппетитный. И вообще непонятно, зачем их волочь в такую даль. Одно бы дело для устрашения местного населения вздернуть десяток бунтовщиков, но на кой черт их под Петербургом-то развешивать? Представляю: едет император всероссийский с иностранными послами на увеселительное мероприятие в Царское Село, и вдруг шибает в нос тлетворный трупный запах. Послы наодеколоненными платочками себе носопырки судорожно зажимают и глаза вопросительно на государя таращат. А тот, как ни в чем не бывало: мол, не удивляйтесь, это суворовским чудо-богатырям делать нечего, и чтоб не бездельничали, велено им украшать дорогу трупами.
Согласитесь, картина совершенно неправдоподобная. Еще более ей добавляет неправдоподобия то, что к моменту восстания 1863–1864 гг., одним из заводил которого был Кастусь Калиновский, Суворов 63 года как лежал в могиле. Теоретически, конечно, восстание Калиновского мог "задавить" внук генералиссимуса генерал от инфантерии Суворов Александр Аркадьевич, бывший одно время лифляндским, эстляндским и курляндским генерал-губернатором. Однако к моменту восстания он пребывал в должности столичного генерал-губернатора (с 1861 до 1866 г.), да и вообще к полякам он как раз относился сочувственно.
Под стать композитору Цесакову его соплеменник Игорь Литвин, который считает себя историком. Этот тип тоже слегка зациклен на мертвечине и этнических чистках. Вот какие ошеломительные подробности он выдает о покорении Суворовым Варшавы в своей книжонке "Затерянный мир, или малоизвестные страницы белорусской истории": "В 1794 году армия Суворова свирепствовала в Беларуси и Польше. Суворовские выродки расстреливали мирных жителей Кобрина и Малориты. На подступах к Варшаве они уничтожали все живое на своем пути. В варшавском пригороде – Пражском предместье было расстреляно все население. В самой Варшаве русские солдаты на копьях и штыках по улицам носили младенцев. Возможно, поляки это будут помнить всегда".
Впрочем, книжка Литвина относительно безвредна, ибо он нагородил такой бредятины, что это полностью исключает возможность серьезного к ней отношения. То ли у него голова была в отключке, пока он высасывал из пальца "малоизвестные страницы истории", то ли врач ему по ошибке прописал сильнодействующий препарат с галлюциногенным побочным эффектом. Вот, например, как Литвин описывает один эпизод героической борьбы белорусов против "русского ига": "В православном Могилеве, в ночь с 1-го на 2-е февраля 1661 года во время восстания горожан было уничтожено семь тысяч стрельцов. Спасся только один, находившийся за городом в самовольной отлучке. Горожане заблаговременно вывинтили из русских ружей кремни и потери среди повстанцев были небольшими".
Можно подумать, стрельцы (солдаты регулярной армии, а не какие-нибудь ополченцы!) оставляли свои ружья где попало без присмотра, чтобы у праздношатающихся мимопроходимцев была возможность незаметно вынуть из них кремни. Если так, то почему горожане, коль имели беспрепятственный доступ к стрелецким ружьям, попросту не сперли их? Трудно представить себе подобную ситуацию, когда бы советские солдаты в Сталинграде скрытно пробрались ночью в стан врага, повынимали бы из всех немецких винтовок и пулеметов затворы, а с утра лихо пошли в атаку на фрицев, которые недоумевают: почему же они не могут сделать "пиф-паф".
Или вот еще один литвинский перл: "Российская история утверждает, что до захвата белорусских земель, тут жили плохо. Это очень напоминает советскую байку о "загнивающем Западе". Почему же тогда из России бежали на запад, на белорусские земли целыми губерниями, а не наоборот? Еще в середине XVIII века русская императрица Елизавета требовала от короля Речи Посполитой вернуть с белорусских земель миллион (!) беглых крестьян-россиян".
Отчего же могли бежать русские крестьяне? От крепостного гнета, наверное. Но пусть Литвин объяснит, зачем они "целыми губерниями" бежали в Речь Посполитую, где крепостное право было гораздо более жестоким, и где помимо социального гнета, крестьяне испытывали религиозное и национальное утеснение? Да и свободной земли на западе для целого миллиона беглецов к тому времени просто не было. Если пан Литвин не силен в географии, то надо его просветить: тенденция была совершенно обратной – бежали землепашцы преимущественно на юг, в Дикое поле и в Сибирь – туда, где не было помещиков и всем хватало земли. Причем переселялись в Сибирь даже из Белоруссии, называвшейся тогда Литвой. Об этом потомки мигрантов уже, возможно, не помнят, но фамилии Литвинов, Литвинчук, Литвиненко, Литвяков очень распространены на моей родине, в Западной Сибири. Если заглянуть в тюменскую телефонную книгу, то Литвиновых, например, будет почти столько же, сколько Ивановых.
К чему это я? Да, просто, говоря об украинцах, как искусственно выведенной национальности, невозможно не упомянуть белорусов – народность еще более молодую и еще более искусственную. Культурный слой всякого народа создает свою историческую мифологию, которую ни в коем случае нельзя отождествлять с исторической наукой. Историческая мифология позволяет, скорее, понять национальный характер. Белорусы – очень молодой этнос, созданный в советское время, в связи с чем у них большие трудности с национальной самоидентификацией, благодаря убогости доморощенной интеллигенции.
Мне еще не приходилось встречать ни одного народа, которому настолько навязчиво внушалась бы мысль о собственной ущербности. Почитаешь национально озабоченных белорусских "гисторыков" – почти у всех одна и та же песня: дескать, мы, белорусы, создали Великое княжество Литовское – сильнейшее государство Европы, которое было в три раза больше Польского королевства и многажды культурнее азиатской Московии, однако в течении более чем четырехсот лет нас из черной зависти все угнетали: то клятые поляки-католики, то тупые русские варвары, не дававшие печатать книги на "роднай мове" и препятствовавшие экономическому развитию региона. Иногда для осознания себя нацией, народу необходимо сплотиться против врага, консолидироваться с помощью ненависти, но это явно не тот случай – врага-то нет. Приходится создавать виртуального врага в виртуальном прошлом. Жалкие потуги белорусской интеллигенции способствуют, пожалуй, лишь формированию у белорусов комплекса национальной неполноценности.
Часто приходится сталкиваться с белорусами, которые признаются, что не любят говорить на своей "мове", предпочитая ей русский. Это относится к тем белорусам, которые знают ее, но много и таких, которые кроме русского, никаким языком не владеют. Иные умники и тут спешат обвинить русских, которые, мол, с целью русификации белорусов внедрили в обиход трасянку – диалект, представляющий собой смесь русского литературного языка и белорусского крестьянского диалекта. Да, действительно трасянка создает ощущение испорченного русского, чем она по большому счету и является. Но кто ее специально создавал и насаждал – это еще вопрос. Русским удалось за века создать литературный язык, без которого просто немыслимо было единое государство, распластавшееся на одной шестой части суши. Несмотря на великое множество местных говоров, литературный русский язык един и хорошо понятен всем великороссам от терских казаков до архангельских поморов Белорусов, как и Белоруссии, просто не существовало. Выражение "Белая Русь" наряду с Синей, Красной, Черной Русью обозначало лишь географическую и историческую область. Все очень просто: В Галицкой Руси жили галичане, в Подолии подоляне, на Больше волыняне, на Смоленищине – смоляне, в Белой Руси – белорусы (ранее их называли литвинами или литовцо-русами), но все они до недавнего времени считали себя русскими. И это относится не только к неграмотным крестьянам, которые не читали национально озабоченных "гисторыков" и не являлись членами националистических кружков. Образованный слой, даже будучи знакомым с местными народными диалектами, не чувствовал ни своей инаковости, ни второсортности по отношению к русским. Николай Лосский в очерке "Украинский и белорусский сепаратизм" писал:
"Сознание того, что белорус есть русский, мне хорошо знакомо потому, что я сам белорус, родившийся в Двинском уезде Витебской губернии в местечке Креславка на берегу западной Двины. Учась в Витебской гимназии, я в возрасте двенадцати лет читал только что появившуюся книгу "Витебская старина". Из нее я узнал о нескольких веках борьбы белорусов за свою русскость и православие. С тех пор мне стало ясно, что называние себя белорусом имеет географическое значение, а этнографически для белоруса естественно сознавать себя русским, гражданином России".
Эти слова тем более ценны, что писаны им в эмиграции, где исторгнутые с родины элементы находят утешение в воинствующем национализме и ненависти к своему народу. Как видим, Николай Онуфриевич не был подвержен этой заразе.
В каждой местности Северо-Западного края господствовал локальный диалект русского языка, причем вряд ли какому-то из них можно отдать предпочтение, как основному. Говор полещуков, например, очень близок к малороссийскому диалекту, на северо-западе много полонизмов. Но распространенные на западе Руси диалекты использовались только в устной речи. На мове можно общаться на бытовые темы да песни петь. А писать на ней нужды не было никакой, ибо в делопроизводстве использовался литературный русский язык. На русском языке велось обучение в гимназиях и университетах. Не потому, что правительство не любило белорусов и белорусский язык, а потому что никакого белорусского языка не существовало.
Попробуйте объяснить на белорусской мове устройство трехмачтового парусника. Еще сложнее вам будет рассказать о принципе действия парового двигателя или геологическом строении Земли. Вряд ли у вас вообще хоть что-нибудь получится, поскольку в наречии землепашцев Белой Руси отсутствуют потребные слова. Их, конечно, можно создать искусственно, но зачем? Ведь их никто не поймет! А самое главное, крестьянину научная терминология в области механики или геологии просто без надобности.
В 1918 г. Брониславом Тарашкевичем была создана первая грамматика белорусского языка, причем на латинице. Как истинный белорусский националист, Тарашкевич вначале был полонофилом. Позднее он, правда, разработал и правила кириллического письма – так называемую тарашкевицу, часто используемую и поныне. От поляков он за свое белорусофильство изрядно претерпел, пару раз оценив комфорт ляшских тюрем. В 1933 г. в рамках программы обмена политзаключенными вступивший в компартию Западной Белоруссии Тарашкевич оказался в ССР, где его через четыре года арестовали как врага народа и расстреляли. Тарашкевицу пользовали в Западной (польской) Белоруссии и в эмиграции. В 1933 г. в БССР была предпринята попытка реформы грамматики, в результате чего появилась так называемая наркомовка, в видоизмененном виде дожившая до сего времени. Отличительной особенностью ее была близость к русскому правописанию, что в первую очередь касалось применения мягкого знака. Не буду судить об актуальности реформы, но осуществляли ее белорусские интеллигенты. Им виднее было. Раз правительство зачем-то нарисовало на карте Белорусскую ССР, значит нужно было создавать и белорусов. В 1958 г. произошла еще одна реформа языка, в результате которого белорусский был "зачищен" от многих русизмов. Ныне самостийные братья-белорусы опять затевают реформу, поскольку жить в условиях, когда в обиходе находится две системы правописания довольно затруднительно.
Так или иначе, но литературный белорусский язык сформировался уже в советское время. Его основоположниками считаются Янка Купала и Якуб Колас. Вышла та самая трасянка. А что еще могло получиться, когда язык создается искусственно и искусственно насаждается? Получается искусственно созданный народ, не имеющий никакого прошлого. Приходится ему искусственно создавать "древнюю историю". То, что белорусов, как этнос, отдельный от русского народа, создавали уже после революции, хорошо видно на примере административного устройства, а точнее переустройства БССР и РСФСР. Белоруссия уж очень куце выглядела на карте, граница ССР проходила чуть западнее Минска. Поэтому чтоб ее было хотя бы видно на карте, к ней спешно прилепили Витебскую, Могилевскую и Гомельские области, ранее входившие в РСФСР. Кстати, в 30-е годы обсуждался вопрос о включении Смоленской области в состав Белоруссии, так как местные крестьяне говорят на наречии, отнесенном к белорусским говорам. Более того, Смоленск первоначально рассматривался в качестве столицы советской Белоруссии.
Соответственно, когда выдавали людям, оказавшимся по ту сторону административной (ныне государственной) границы, паспорта, то национальность записывали всем под одну гребенку – "белорус". А в школе детей новоиспеченных белорусов стали учить трасянке, которую в те годы как раз спешно сочиняли. Результат налицо – на мове "белорусы" говорить стесняются. Это действительно неудобно, хотя понять и не очень сложно.
Представляю, какое возмущение вызовут мои последние слова у современных белорусов-интеллигентов самостийной ориентации. Наверное, самое умеренное обвинение в мой адрес будет квалифицировано как неуважение к самобытной культуре древнего белорусского народа. Почему-то самобытность в определенных кругах понимается как нечто святое и неприкасаемое. Посягать на самобытность – ни-и-з-з-зя! Самобытность, то есть инаковость, отличность от других, следует, по мнению ревнителей национальной чистоты, раздувать как мыльный пузырь и всячески ее выпячивать. Только, если переусердствовать, это неминуемо приведет к тому, что искусственно раздутые отличия перевесят естественную близость, и единая этническая общность развалится.
Что, например, будет, если я начну выпячивать свою сибирскую самобытность? Буду говорить, или того пуще, – писать на местном диалекте: не "валенки", а "пимы", не "что", а "ишто", не "зачем", а "пошто". Стану не "есть", а "исти", буду, играя в футбол, не пинать мяч, а именно "галять". Вместо "здравствуйте" почну молвить по-нашенски "со прибытьтием". Да, главное не забывать почаще менять окончания слов. Например, все что кончается на – ешся теперь будет иметь окончание – исся: "Ежли яблок кислячих наисся, так с них токма в кусты набегаисся. Не к душеньке пища энта нонеча пойдет. Подожжи, покедова плоды нальются". Окончание – ище теперь стоит произносить на другой манер: пылишша, грязишша, животишша. Добавим немного заимствований из татарского: болда – топор, кармак – крючек, лес – урман. Присовокупим к этому чисто местные словечки, коих сыщется великое множество. Вот вам навскидку только те, что касаются гидрологии: чугас – крутая возвышенность в пойме реки, не затапливаемая в половодье; туман – проточное озеро, сор – широкое, но мелкое озеро, образуемое при разливе реки; перейма – узкое пространство между двумя озерами или болотами (последнее называется еще иногда и островом); тахтым – речной залив; перебор – быстрый перекат; прорва – узкое и глубокое пойменное озеро; рям – болото. Озеро зачастую именуется по-татарски кулем, причем "куль" чуть не в половине случаев сочленен с именем собственным – Вайволыкуль, Тартыкуль, Чапкуль, и т. д.
Слава Богу, что никому не пришло в голову объявить сибиряков отдельным народом. Сибирский язык создать – дело нехитрое, как вы уже поняли. На современное русское наречие он весьма похож, а потому можно вывести из этого концепцию четырех братских народов – русского, украинского, белорусского и сибирского. Насчет самобытной культуры и вклада ее в мировую тоже не извольте беспокоиться. Например, архитектура сибирских церквей XVII в поразительно похожа по стилю на малороссийскую храмовую архитектуру XVIII в. Выводы: сибирские зодчие славились далеко за пределами Сибири. В киевской Софии мы видим ту же конструкцию куполов, что венчают тюменский Троицкий собор в одноименном монастыре, но последний возведен раньше. Тобольская иконописная школа вообще аналогов не имеет, то бишь она непревзойденна. Учеными мужами Сибирь не обижена – один Семен Ремезов чего стоит. Он, конечно и не подозревал, что является основоположником сибирской архитектурной школы и сибирской картографической науки, но возразить из могилы уже не сможет. Или наш брат-тоболяк Менделеев – изобретатель водки и таблицы своего имени. Недаром сибиряки говорят: "В наших недрах спрятана вся таблица Менделеева". Заодно можно будет подать в суд на РФ за незаконное использование бренда "Русская водка". Какая же это русская водка, если ее изобрел сибиряк?
Насчет древней мифологии тоже все в порядке. Слыхали о могучих богатырях Эмдера (покруче Ильи Муромца будут!), о древней Югре, легендарной Мангазее, славном атамане Ермаке? Теперь это не имеет к русской культуре никакого отношения, поскольку является достоянием самостийного сибирского народа. Да и вообще, сибиряки древнее русских – произошли от гиперборейцев, а много веков спустя расселились далеко на запад, где положили начало племенам русов и укров. В самой библии упоминается народ Фувала. Фувал – это ничто иное, как Тубал, то есть река Тобол, на которой стоит древняя столица Сибири – Тобольск. Стало быть, сибиряки – библейский народ. Кстати, город Симбирск имеет свое название, благодаря основавшим его переселенцам из Сибири, колонизирующим дикое и безлюдное Поволжье. Ну, и так далее и в том же духе…