ИЛИ
КТО СОЗДАСТ ЧЕТВЁРТЫЙ РИМ? [1]
Опричнина - ключевое событие русской истории последних пяти веков. Именно она заложила фундамент той уникальной формы власти - автосубъектной, - которая мутировала, слабела, возрождалась, менялась и почти при каждой серьёзной смене не только оставалась самою собой, но и приобретала всё более чистую, свободную от собственности и "классовых привесков" (В.В.Крылов) форму - la plus зa change, la plus c'est la mкme chose ("чем больше меняется, тем больше остается собой").
Более того, опричнина стала не только фундаментом, но одновременно и эмбрионом этой власти, которой суждено было развиваться по схеме "преемственность через разрыв" .
Наконец, опричнина подарила русской истории один из её главных (неглавных больше) принципов - опричный, который, отрицая княжебоярский принцип, оттолкнувшись от него, породил принцип самодержавный и таким образом оформил и, если угодно, замкнул триаду, придав обоим принципам самостоятельный характер и заставив их жить собственной жизнью. И в этой собственной жизни каждого принципа именно опричный связывает самодержавно-национальный ("народный") и олигархический (княжебоярский) принципы и в известном смысле снимает (в гегелевском, диалектическом, смысле) противоречия между ними.
Опричнина, как и её создатель Иван Грозный, - оболганное явление нашей истории, порой сознательно, порой от непонимания. Оболганное как большими мастерами науки и литературы (например, на первых страницах замечательного романа А.К.Толстого "Князь Серебряный" мы сталкиваемся с некими мерзавцами, коими оказываются опричники. Конечно же, среди опричников, как в любой "чрезвычайке", хватало "биологических подонков человечества" (И.Солоневич), но суть-то явления ускользнула от "второго Толстого". Как ускользнула она и от мелкой шантрапы от тех же науки и литературы, а теперь ещё и кино (достаточно вспомнить фильм "Царь").
В докладе я хочу остановиться на нескольких вопросах:
1) опричнина как историческое явление, его корни - они столь же необычны, как сама опричнина;
2). фактическая сторона дела - очень кратко, основные вехи;
3) суть опричнины, её причины, последствия - кратко-, средне- и долгосрочные;
4) опричный принцип русской истории в противовес олигархическому и самодержавному, с одной стороны, и институциональному, с другой;
5) реализация опричного принципа в русской истории;
6) "грозненские" (Иван IV, Сталин) и "питерская" (Пётр I) версии опричнины;
7) нужна ли и возможна ли в России сегодня (или завтра) новая опричнина (неоопричнина) или, точнее, нужно ли и возможно ли возвращение опричного принципа в той или иной форме, и если да, то какова может быть цена.
А. Васнецов. "Оборона Москвы от хана Тохтамыша. XIV век".
Истоки опричнины - издалека-долга
Причины, породившие опричнину, уходят в XIV-XV века, в ордынскую эпоху - "Крот Истории роет медленно" (К.Маркс). Превращение русских князей в улусников Золотой Орды принципиально изменило конфликты в среде русской знати, их вектор.
Если в домонгольскую эпоху они по своей логике мало чем отличались от западноевропейских, то под владычеством Орды они стали иными. Поскольку княжества боролись за место под "ордынским солнцем" (или под "ордынским зонтиком") и от этого зависела судьба не только князя, но и бояр, последние, чтобы взять верх над соперниками, т.е. другими княжествами, должны были поддерживать своего князя, а не бороться с ним, не раскачивать лодку. В результате побеждали те княжества, в которых отношения князя и боярства приобретали характер симбиоза, превращаясь в "княжебоярский комбайн", штуку вполне олигархическую.
Больше и быстрее всех в создании "комбайна" преуспела Москва, и это стало залогом её побед. Именно настырные московские бояре в 1359–1363 годах, когда ярлык на правление был отдан Ордой суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, постоянно ездили в Сарай и не нытьём, так катаньем (и взятками, конечно) выторговали-выклянчили у хана и его "турз-мурз" ярлык для своего князя.
Именно московские бояре во главе с И.Всеволожским в 1432 году окончательно добились у Улу Мухаммеда ярлыка Василию II, а затем, сохраняя "комбайн" во время "великой замятни", уходили вместе со своим князем в Коломну (1433), Вологду (1446), Тверь (1446), а не оставались в Москве с победителями - Юрием Дмитриевичем и Дмитрием Юрьевичем (Шемякой). Московским боярам нужна была победа, но только "одна на всех", и они, бояре, готовы были не стоять за ценой, поскольку знали: их сила - в князе, а сила князя - в них, поскольку нет у него иной опоры, кроме них.
Разумеется, всё это не исключало конфликтов между князем и боярами. Так, в 1379 году в Москве был казнён боярин, сын последнего московского тысяцкого И.В.Вельяминов - то была первая публичная казнь в Москве и, что символично, первым казнённым был боярин. Были и другие случаи. И тем не менее до конца XV века, до тех пор, пока была Орда, княжебоярский "комбайн" работал.
Всё изменилось на рубеже XV-XVI веков, когда совпали "уход" Орды, присоединение Москвой огромного массива новгородских земель и женитьба Ивана III на Софье Палеолог. Наличие Орды цементировало княжебоярский "комбайн" перед лицом хана. Теперь, с исчезновением Орды, сам великий князь становился "ханом" (православным), намечая, пока пунктиром, отделение от боярства. При этом внешнее, формальное отделение обгоняло внутреннее, содержательное.
Дело в том, что новая (вторая) супруга Ивана III Софья Палеолог сделала всё, чтобы установить при московском великокняжеском дворе новые порядки. При Иване III это не очень-то удалось: хотя Софья и попыталась завести при дворе новый пышный и строгий церемониал по византийскому образцу, отношения князя и бояр в целом оставались "по старине", патриархально-домашними. Однако с вокняжением в 1505 году Василия III всё изменилось - новый князь, потомок не только Рюриковичей, но уже и Палеологов, повёл себя с боярами как самодержец: практически перестал советоваться с ними, открыто наказывал несогласных, и урезание языка было одним из наиболее мягких наказаний. Так византийская форма обрамила автосубъектное, наведённое Ордой, содержание, и на эту-то форму и "ловятся" историки, не замечая содержание и разглагольствуя о "византийском влиянии".
Однако наиболее важным фактором подрыва княжебоярского "комбайна", заложенной под него бомбой замедленного действия был массив новгородских земель, прихваченный Москвой в 1470-е годы. Этот массив позволил московскому князю начать в невиданном доселе масштабе раздавать земли в качестве поместий, т.е. реально развивать поместную систему. И хотя первый русский помещик (Бориско Ворков) упоминается ещё в 1328 году, реальное развитие поместной системы стартовало в конце XV века.
Получали поместные земли в массе своей "дети боярские" (т.е. дворяне). Впрочем, поместьями наделялись и представители боярских родов, однако, прежде всего, поместья были средством существования массы мелкого и среднего служилого люда. В результате появился огромный слой, который численно превосходил князей и бояр, слой, чьё обладание вещественной субстанцией полностью зависело от великого князя (после 1547 года - царя). Последний был единственным, кто мог оградить их от произвола богатых и знатных. Ну а великий князь получил, наконец, иную, чем боярство, социальную опору, что объективно улучшало его властную позицию внутри княжебоярского "комбайна".
Основные противоречия внутри господствующих групп - между князем и боярством, между боярством и дворянством - наметились уже на рубеже XV-XVI веков. Однако в первое тридцатилетие XVI века они не приобрели острого характера, оставались латентными - эти десятилетия были относительно спокойным временем в русской истории: экономический подъём, отсутствие крупномасштабных эпидемий, в целом удачная внешнеполитическая ситуация (за исключением поражения при Кропивне в 1514 году и "крымского смерча" "в исполнении" Мухаммед-Гирея в 1521 году). В целом Московия неспешно "переваривала" то, что проглотила при Иване III.
Ситуация изменилась к 1550-м годам: процесс "переваривания" закончился, наследие ордынско-удельной эпохи, прежде всего земельный фонд, было "проедено"; бояре, привыкшие к вольнице 1530–1540-х годов, причём к вольнице в отношениях как с малолетним, а затем юным великим князем, так и с "детьми боярскими", потихоньку борзели. Противоречия в обществе по поводу доступа к общественному пирогу различных слоёв господствующего класса, их доли в нём (а в России это доступ только через власть) стали обостряться. При этом противоречия внутри господствующего класса (как между верхами, с одной стороны, и средними и нижними слоями, с другой, так и между наиболее знатными кланами) обострялись на фоне обострения противоречий между господствующим классом в целом и населением. Такая ситуация сама по себе требовала консолидации господствующих групп, их замирения. Не случайно собор 1549 года - фактически первый земский собор - был назван Собором примирения, главной задачей которого было прекратить боярские злоупотребления властью по отношению к детям боярским.
Задачи консолидации господствующих групп (одна из серьёзнейших задач практически для всех структур русской власти) в рамках централизации власти решали (или пытались решить) реформы "Избранной рады". Однако если первый этап реформ (первая половина 1550-х годов) способствовал некоторой стабилизации социальной ситуации, то на втором этапе стало очевидно, что какие-то группы должны были вынести на себе основное бремя реформ, и по всему выходило, что это прежде всего крестьянство и в значительной степени - низы и средние слои господствующего класса. И это при том, что по "приговору о службе" 1556 года весь господствующий класс, т.е. не только помещики, но и вотчинники, становился военно-служилым, проще говоря, ставился под жёсткий контроль центральной власти. Всё это вело к новому обострению противоречий, которое в условиях сложной внешнеполитической ситуации становилось прямой и явной угрозой центральной власти, центроверху. Разрешить эти противоречия или хотя бы максимально смягчить, равно как и двигаться дальше по пути укрепления центроверха, персонификатору последнего без конфликта с боярством было невозможно. Конфликт назревал, первые ходы в нём сделал царь.
В 1562 году новая духовная грамота несколько отодвинула Боярскую думу (направление удара - власть); затем было издано новое уложение, запрещавшее княжатам продавать и менять старинные родовые земли (направление удара - собственность). К тому же Иван IV объявил решение о пересмотре сделок по княжеским вотчинам аж с 1533 года. То была "чёрная метка", причём весьма адресная: был чётко очерчен первый круг князей, на которых распространялся пересмотр. Так сказать, цели определены, задачи ясны, за работу, товарищи.
В этом "круге первом" оказались представители главнейших родов/кланов суздальской знати - князья Шуйские, Ярославские, Стародубские и Ростовские. По сути, царь "вырыл топор" социальной войны с многочисленной и могущественной знатью: 265 представителей четырёх кланов служили в составе Государева двора, 119 проходили службу по особым привилегированным спискам и 17 сидели в Боярской думе в качестве бояр и окольничих.
Теперь ситуация могла разрешиться только по-ленински: "кто кого". А вот у царя в предстоящей схватке не было никаких институциональных средств борьбы. Напротив, все существующие институты защищали московский старый порядок - княжебоярский, работали против царя, жёстко привязывали его к боярству в рамках "комбайна" ордынских времён. Вот эту связь, цепь, и предстояло разорвать, уничтожив комбайн, а царя - в качестве элемента этого "комбайна" - освободить, превратив в единодержца.
Но как это сделать? Особенно если учесть, что даже первые шаги царя вызвали ответную реакцию - в Литву бежит и начинает там антигрозненскую пропаганду бывший друг царя Андрей Курбский; духовенство и Боярская дума требуют прекратить гонения на знать (жертвами репрессий пали Репнин и Кашин - князья из рода Оболенских и Овчинин). Ситуация предельно обострилась к концу 1564 года.
Теоретически у царя было два очевидных варианта большой властной игры. Один - опереться в противостоянии с боярством на дворянство в целом как класс. Но, во-первых, дворянство само по себе в грозненское время не было классом, оно станет таковым только во второй половине XVIII века, особенно "трудами" Петра III и Екатерины II, и потому-то немецкая самозванка на русском троне сможет опереться на него в противостоянии и вельможам, и гвардии, разрешив таким образом "казус Анны Иоанновны" (с вельможами-"затейниками"-олигархами против гвардии или с гвардией против вельмож); дворянство как класс ещё предстояло создать, а на это не было времени - целой жизни не хватило бы. Во-вторых, "создание дворянства" потребовало бы наделения его некими правами, а в условиях неоформленности, бытия-в-себе, в неразвитом состоянии центральной власти это было крайне рискованно. В-третьих, это был путь медленный и эволюционный, на который не только не было времени, но который мог быть насильственно прерван.
Другой вариант - выкидывать белый флаг, растворяться в княжебоярстве, в олигархической централизации, что означало опасность для государства, лично царя и даже династии (достаточно вспомнить события марта 1553 года). Но был третий вариант, неочевидный, на первый взгляд просто немыслимый, и он-то и был реализован - Насиб Талеб назвал бы это "чёрным лебедем".
Третий вариант - предпринять нечто нестандартное и чрезвычайное, выражаясь шахматным языком, Иван (а он играл в шахматы и по одной из версий умер во время шахматной партии) должен был найти неожиданное продолжение, ошеломив им противника. Царь нашёл решение (и слово, которое - "нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"; тютчевское "слово" меняем на "дело") - заложило основу особой власти в форме самодержавия и определило ход русской истории на несколько веков. Словорешение называлось "опричнина". Необычная форма - княжебоярский "комбайн" - вызвала к жизни и необычное, чрезвычайное средство её устранения, выковала своего могильщика.
В. Васнецов. "Царь Иван Грозный"
Опричнина - как много в этом слове…
3 декабря 1564 года, помолившись в Успенском соборе и картинно (царь был большой лицедей) простившись с митрополитом Афанасием, членами Боярской думы, служилыми людьми, царь с семьёй и ближними людьми "погрузился" в санный поезд и под охраной нескольких сот вооружённых людей отправился на богомолье, увозя, к удивлению провожающих, государственную казну и наиболее почитаемые иконы. Миновав Коломенское и Троицкий монастырь, он обосновался в Александровой слободе, которая по сути была естественной крепостью.
Из Александровой слободы царь отправил письмо митрополиту, в котором предъявлял обвинения в адрес боярства и духовенства, говорил о том, что налагает на обидчиков опалу и отказывается от трона, поскольку не может править (казнить и миловать) по своему уразумению. Отречение от царства и одновременно опала - в этом есть определённое противоречие: налагать опалу на высшие чины может только царь, а он-то как раз и отказывается от этой "функции".
В то же время царские гонцы распространили в столице письма (по сути, прокламации), в которых от имени царя говорилось, что опалы налагаются только на бояр, и что на посадский люд гнева нет. Таким образом, царь натравливал посадский люд на бояр, используя, выражаясь марксистским языком, классовые противоречия и, находясь, используя уже другой язык, в режиме активного выжидания. Выжидание это далось царю нелегко: он знал, что играет ва-банк и что может проиграть - всего за один месяц, за декабрь 34-летний царь постарел на несколько лет, ссутулился, облысел. Но паузу выдержал, не сморгнул. Сморгнула противоположная сторона, хорошо помнившая июньский бунт 1547 года (когда толпа рвала боярина Глинского) и справедливо опасавшаяся народного бунта.
5 января 1565 года депутация, состоявшая из "высокопоставленных лиц" била Ивану челом сменить гнев на милость, возвратиться на царство и править страной, как ему хочется. Условием возвращения Иван выдвинул признание государевой воли единственным источником власти и закона. Царь становился над верхушкой господствующего класса и её институтами, и бояре согласились. По сути это была революция внутри господствующего класса, ломавшая двухсотлетние княжебоярские устои. Однако царь не был наивным человеком, он прекрасно понимал то, что в начале ХХ века сформулирует Ленин: грош цена революции, не способной себя защитить. Ну а лучшая защита - нападение. Средство социального защито-нападения Иван Грозный изобрёл сам - то была опричнина.
Объявив о возвращении, царь в то же время поставил депутацию в известность, что частью страны будет управлять сам, с помощью своих людей; в этой части не будет Боярской думы, приказов и т.п. Царь решил "учинить на своём государстве себе опришнину", т.е. выделить особый удел, в котором заводились новые порядки, новая администрация, новая господствующая группа, а точнее, господствующая группа нового типа - опричники.
В начале ХХ века Ленин сказал: дайте мне организацию профессиональных революционеров, и я переверну Россию - и перевернул, создав новую властную, а затем и социальную систему. Перевернул, правда, с помощью исторических обстоятельств, этой организацией не только не созданных, но и непредвиденных, а главным образом с помощью немецкого Генштаба и банкиров Уолл-стрита. Перефразируя Ленина, Иван IV мог бы сказать: дайте мне организацию особого типа, и я переверну Русь - и перевернул, создав новую властную, а затем социальную систему (самодержавие). Но сделал это без иностранной помощи, чем отличается от двух "антихристов" русской истории - Петра I и Ленина.
Иван Грозный разделил страну на две части: опричнину и земщину. В земщине продолжали править Боярская дума и приказы - но это на бумаге, по сути и её контролировали опричники, лишь формально ограниченные опричной зоной. В последней же опричники хозяйничали и по сути, и по форме. Опричный корпус в разное время достигал численности от 1 тысячи до 5 тысяч человек; отбирал в него сам царь. В корпусе служили представители всех слоёв господствующего класса - князья, бояре, дети боярские (дворяне). Вступление в опричники снимало "ранговые" различия. Это усиливалось тем фактом, что вступая в опричнину, человек должен был отречься от родных и друзей, обязывался служить царю и искоренять крамолу, кусая врагов царя, подобно псам, и выметая измену из страны (отсюда знак опричника - собачья голова и метла).