Пока расстроенный берлинец жаловался своему патрону, Герлах поспешил в Веймар. Он уговорил гауляйтера Тюрингии освободить всех сотрудников секретной лаборатории от службы в "фольксштурме" и трудовых отрядах, а также обеспечить нормальную подачу электричества.
Вечером того же дня Герлаху позвонил Гейзенберг. Слыханное ли дело, создавать первый критический реактор в лаборатории "этого Дибнера"? Как вы смеете передавать ему наши материалы: наш уран, нашу тяжелую воду, наше оборудование, наши схемы, наш опыт, наши идеи?! Герлах, чувствуя трудности предстоящего спора, пригласил Гейзенберга в Штадтильм.
5 февраля, в день прибытия Гейзенберга и его помощников, само небо, казалось, благоволило нобелевскому лауреату. Беспрерывно звучала воздушная тревога. Над городом кружили самолеты, и, не подыскивая других аргументов, Гейзенбергу достаточно было ткнуть пальцем в небо, указывая на невозможность серьезной научной работы в нещадно атакуемом городишке. Однако Герлах не сдался без боя. Переговоры длились весь следующий день, а на раздел имущества и сборы ушло еще две недели. Гейзенберг тоже пошел на компромисс, согласившись перевезти реактор в деревушку Хайгерлох, выбранную Герлахом весной прошлого года.
Оборудование берлинского бункера прибыло туда лишь в конце февраля. Целый месяц был потрачен впустую. Организационные вопросы, переезды, уговоры, визиты, встречи, обещания и протесты захватили всё внимание физиков. А тем временем Германия продолжала сотрясаться под ударами союзников по антигитлеровской коалиции. До полного разгрома оставалось всего два месяца.
После прибытия в Хайгерлох начался монтаж реактора "В-VIII". Его, как и было решено ранее, оборудовали внутри пещеры. В распоряжении Гейзенберга теперь находились 1,5 тонны урановых кубиков, 1,5 тонны тяжелой воды, 10 тонн графитовых блоков и некоторое количество кадмия, отлично поглощающего медленные нейтроны, – его надо было ввести внутрь реактора, если вдруг цепная реакция станет неконтролируемой. Все остальные запасы сырья хранились в Штадтильме.
26 февраля на совещании в Берлине Вальтер Герлах узнал, что "в целях экономии" работы по атомному проекту придется сократить наполовину. В тот же день он отослал письмо в Научно-исследовательский совет. Он убеждал, что ученые-ядерщики находятся уже на пороге успеха, что ведутся "решающие работы", поэтому просил защитить все исследовательские группы, причастные к проекту. В очередной раз профессор Герлах отстаивал интересы своей научной касты, завораживая военных и партийных профанов магическим словом "взрывчатые вещества" и рисуя перед ними мечту об атомной бомбе.
Между тем все было готово к проведению эксперимента с реактором "B-VIII". Посреди пещеры была вырыта яма. Ее залили водой и поместили туда огромный цилиндр, изготовленный из легкого металла. Цилиндр заполнили графитовыми блоками (там уместились все десять тонн), оставив посередине полость (тоже цилиндрической формы). Туда и поместили собственно реактор, сделанный из алюминиево-магниевого сплава. К крышке реактора подвесили 78 тонких проволочек, нанизав на них урановые кубики (по восемь-девять штук на каждой). Подобную схему еще недавно применял Курт Дибнер. Сама крышка состояла из магниевых пластин, переложенных графитом. Имелись штуцеры, сквозь которые можно было залить тяжелую воду и ввести источник нейтронов.
Два великих физика, Вернер Гейзенберг и Вальтер Боте, приступили к эксперименту. Крышка реактора туго завинчивается. Яма заливается водой, куда добавлена антикоррозионная присадка. В последний раз проверяются все уплотнения. Наконец, в сердцевину реактора вводят источник нейтронов и медленно закачивают внутрь тяжелую воду. То и дело ученые отключают насос и измеряют размножение нейтронов внутри цилиндра и снаружи. Этот показатель становится все выше. Похоже, вот-вот начнется цепная ядерная реакция. Мощность реактора выше, чем когда бы то ни было в немецких лабораториях. Вот уже все запасы тяжелой воды вылиты внутрь… И тут внезапно интенсивность размножения нейтронов останавливается: на 100 нейтронов, излученных источником, реактор испускает всего 670 нейтронов. Прекрасный результат, но цепная ядерная реакция так и не началась.
После этой неудачи теоретики снова примутся за расчеты. Выяснится, что размеры реактора надо увеличить наполовину. Надо снова доставать тяжелую воду, уран – еще по 750 кг и того, и другого. Где это все взять? В Норвегии? В Италии? Невозможно! Быть может, что-то осталось у Дибнера в Штадтильме? Но до него сотни километров. Сколько же еще ждать?..
22 марта профессор Герлах явился в Берлин, чтобы уладить служебные дела. Тут его и застала явно преждевременная новость о том, что в Хайгерлохе создан "критический" реактор. Профессор почувствовал себя на вершине успеха: "урановая машина" работает! Вскоре не нужны будут ни уголь, ни нефть, ни бензин. Ядерное топливо вытеснит все остальные виды горючего!
Через неделю Герлах снова заехал в Штадтильм. Американские войска уже находились неподалеку от этого городка. Все работы в лаборатории прекратились. Физики равнодушно дожидались развития событий.
Дальнейший путь привел Герлаха в Хехинген и Хайгерлох. Он переговорил с Вернером Гейзенбергом. Тот, рассказав ему о последнем опыте, тут же принялся давать советы, обещавшие "непременный успех". Надо забрать из Штадтильма весь остальной уран и тяжелую воду. Но и этого мало: надо забрать еще оксид урана и брикеты, оставленные у того же Дибнера. Что бы ни говорили другие теоретики, надо испытать еще одну схему реактора, поместив оксид урана внутри графитовой оболочки. Недавний опыт Карла Вирца показал, что графит все-таки можно использовать в качестве замедлителя. Почему мы должны доверять давнему приговору Боте? Его расчеты могут быть неверны!
Но было поздно – американские войска вошли в пригороды Штадтильма. 3 апреля Герлах приехал в Мюнхен и принялся звонить Курту Дибнеру, но связи больше не было. Он попробовал сам съездить в Штадтильм, но путь преградила линия фронта, отсекая последнюю надежду.
Атомные трофеи
30 марта 1945 года американские войска захватили Гейдельберг. В руки разведки попали профессор Вальтер Боте, доктор Вольфганг Гентнер, несколько лет работавший в Париже, и новенький циклотрон. Город Целле и лаборатория, где создавали центрифугу, были заняты американцами 17 апреля. Там же был задержан доктор Вильгельм Грот.
В ходе допросов американская разведка узнала о Хехингене. В воскресенье, 22 апреля, в этот городок вошли французские и марокканские части. Никто не сопротивлялся. Отряды "фольксштурма" были распущены два дня назад, когда местные партийные деятели бежали в центральную Германию. Карл фон Вайцзеккер сидел на своем рабочем месте, но его личность пока не вызвала интереса ни у кого из вошедших. Все документы, запасы урана и тяжелой воды уже были вывезены из института и спрятаны близ Хайгерлоха, где, как надеялись немцы, их никто не найдет. Вернер Гейзенберг еще в пятницу сел на велосипед и куда-то уехал. Спустя трое суток его семья, укрывавшаяся в местечке Урфельд, в горах Баварии, с удивлением увидит у своих дверей нежданного усталого гостя.
23 апреля отряд полковника военной разведки Бориса Паша занял Хайгерлох. Полковник возглавлял миссию "Алсос" (от греческого слова "роща"), главной целью которой был сбор любых сведений о немецком атомном проекте. На следующий день американцы взломали дверь в пещеру. Там было сыро, душно, темно. Принесли свечи. Теперь можно было заглянуть внутрь. Среди офицеров был и Майкл Перрин, занимавшийся вопросами "атомного" сотрудничества с союзниками и только что прилетевший сюда из Лондона. Весной 1942 года он побывал в Чикаго, видел громадный, еще недостроенный графитовый реактор, видел, с какой осторожностью ведутся работы. И вот теперь в этой пещере его шокировало отсутствие каких-либо мер защиты. Всё, очевидно, делалось наспех и с единственной целью: быстрее создать реактор. Немецкие физики, похоже, забыли о всякой осторожности!
Осмотревшись, американцы начали демонтировать реактор. Рядом нашли графитовые блоки, немного урана и тяжелой воды. Остальные запасы бесследно исчезли. Найденное в пещере погрузили на военные грузовики и вывезли. Французы находились в нескольких километрах отсюда, поэтому, чтобы они не узнали о лаборатории, ее заминировали и взорвали, завалив вход в пещеру.
В тот же день четыре американских танка и несколько грузовиков въехали в занятый накануне Хехинген. Американские контрразведчики действовали здесь как хозяева. Они раздали немецким ученым "охранные грамоты", запрещавшие французам обыскивать их лаборатории. Сами же перерыли весь дом доктора Эриха Багге и конфисковали все документы, датированные 1942 годом и позже. Ученому также сообщили, что ближайшим утром ему предстоит отправиться в "дальний путь".
Следующие четыре дня американцы допрашивали задержанных ученых. Они предложили Карлу фон Вайцзеккеру и Карлу Вирцу продолжать опыты под присмотром новых властей. Оба ученых, польщенные доверием, рассказали, где можно найти уран и тяжелую воду.
26 апреля небольшая спецгруппа, состоявшая из американцев и англичан, выехала из Хайгерлоха. В пятнадцати километрах от города стояла старая мельница. В ее подвале стояли бочки из-под бензина. Только в бочках хранилось не горючее, а тяжелая вода. Рядом с мельницей, в поле, обнаружились закопанные кубики урана.
Тем временем полковник Борис Паш продолжал прочесывать окрестности. Вскоре он был в Тайльфингене, возле старого школьного здания, где помещались теперь сотрудники Химического института. Там они нашли исхудавшего и очень больного Отто Гана. Поблизости в лазарете лежал сын ученого, потерявший руку на Восточном фронте. Ган просил оставить его с сыном и женой, но ему снова предстояло стать заложником своего открытия. Его увезли.
1 мая у себя в кабинете, в Мюнхене, был задержан Вальтер Герлах. Все время он пытался созвониться с Куртом Дибнером, но терпел фиаско. Доктор Дибнер оставался в деревушке в тридцати километрах к юго-востоку от Мюнхена. Вскоре и он был арестован новыми властями.
Полковник Борис Паш отыскал Гейзенберга в Урфельде, где он укрывался с семьей. Профессор паковал чемоданы, чтобы бежать оттуда, когда за ним пришли. Его отвели в бронемашину и усадили рядом с двумя автоматчиками. Машина тронулась в путь, сопровождаемая внушительным конвоем. Впереди ехал огромный танк, сзади – еще один танк и несколько джипов. Местные жители высыпали на улицы, с любопытством глядя на происходящее. Кто-то из них сказал вслед, что, наверное, даже Сталина так не охраняют.
2 мая 1945 года премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю было доложено, что в руки союзников попал почти весь немецкий уран и около полутора тонн тяжелой воды. Задержаны видные ученые-ядерщики. Обнаружена и собрана секретная документация. Компетентные эксперты утверждают, что физики Третьего рейха отстали от американских коллег как минимум на три года. Немецкий атомный проект бесславно завершился.
Глава 4
Абсолютное оружие
Призвание Силарда
Высвобождение атомной энергии за счет цепной реакции было предугадано задолго до того, как Фредерик Жолио-Кюри и Лиза Мейтнер сумели описать явление расщепления атома урана при бомбардировке нейтронами. Впервые о подобном процессе задумался венгерский физик Лео Силард. Он получил высшее образование в Берлине и по праву считался одним из самых перспективных немецких физиков.
В 1933 году, после прихода нацистов к власти, этнический еврей Лео Силард был вынужден покинуть Германию и уехать сначала в Вену, а затем в Англию. В сентябре того же года, когда физик осваивался в Лондоне, он прочитал статью в "Таймс", в которой излагалась недавняя речь Эрнеста Резерфорда. Великий экспериментатор заявил, что вряд ли когда-нибудь получится использовать атомную энергию в практических целях. Вывод Резерфорда опирался на многочисленные опыты, которые, казалось, свидетельствовали: при работе с субатомными частицами энергии затрачивается всегда больше, чем удается получить.
12 сентября, прогуливаясь по столице Великобритании и размышляя о романе Герберта Уэллса "Освобожденный мир", Лео Силард вдруг понял, как можно вызвать цепную ядерную реакцию за счет недавно открытых нейтронов. Хотя механизм деления атомных ядер еще не был описан, физик интуитивно почувствовал, что находится на верном пути. Он рассуждал следующим образом. При создании определенных условий быстрые нейтроны способны поразить ядро с такой энергией, что при этом выделится два нейтрона. Тогда, поглотив один нейтрон и выпустив два ядра, атомы становятся более легкими изотопами того же самого элемента. Но что произойдет, если каждый из двух выпущенных нейтронов ударит новое ядро и вызовет выделение еще пары нейтронов из каждого? Тогда получится четыре нейтрона. С каждым ударом нового ядра станет образовываться по восемь нейтронов – и так далее, по нарастающей. Другими словами, единичный нейтрон может стать причиной образования миллионов нейтронов, каждый из которых в свою очередь инициирует ядерную реакцию.
Физик решил сразу перейти от слов к делу. Вызвав цепную реакцию бомбардировкой нейтронами атомов бериллия и индия, он убедился, что эти элементы не подходят для такой цели. Тем не менее в 1936 году он запатентовал свою идею, причем сделал это тайно, поскольку опасался, что гитлеровцы могут использовать ядерную цепную реакцию для изготовления атомной бомбы. Вообще, Лео Силард оказался одним из первых, кто задумался о возможных последствиях проникновения в тайны атомного ядра. В середине 1930-х годов он неоднократно обращался к именитым коллегам с вопросом, не считают ли они благоразумным воздержаться, хотя бы временно, от публикации результатов работ, имея в виду серьезные и даже опасные последствия их изысканий. Увы, коллеги отвергли его предложение, желая стать первооткрывателями и добиться всемирной славы.
Переехав в 1937 году в США, Лео Силард продолжал испытывать сильное беспокойство по поводу работ, которые ведут беспринципные европейские физики. Даже если немцы не добьются успеха, Гитлер всегда может прибегнуть к шпионажу. Понимание он нашел только после того, как Германия присоединила к себе Австрию и Судеты, а немецкие физики Отто Ган и Фриц Штрассман доказали практическую осуществимость расщепления ядра атома. К "заговору" Силарда первыми присоединились его земляки – венгры Юджин Вигнер и Эдвард Теллер, которые эмигрировали в США, успев испытав на себе все "прелести" нацистского режима.
Широкая популяризация идеи цепной ядерной реакции в Соединенных Штатах связана с именем Нильса Бора, главой Копенгагенского института теоретической физики. В 1939 году Бор, достигший тогда возраста пятидесяти четырех лет, обрел статус "отца" ядерной физики, заняв место Резерфорда, умершего за два года до этого. После Рождества, проведенного в Копенгагене, ученый узнал от своего помощника об "урановых экспериментах" Отто Гана и Фрица Шрассмана и о теории ядерного деления, развитой Лизой Мейтнер и Фредериком Жолио-Кюри. Вскоре Бор выехал из Копенгагена в США, где ему предстояло выступить 26 января на V Вашингтонской конференции по теоретической физике. Доклад Бора об эксперименте Гана-Штрассмана был принят с большим интересом. Конференция закрылась через два дня, но за это время еще четыре американские лаборатории (Колумбийский университет в Нью-Йорке, Институт Карнеги в Вашингтоне, Университет Джона Хопкинса и Калифорнийский университет) воспроизвели эксперимент, расщепив атомное ядро урана.
В своем воскресном выпуске от 29 января газета "Нью-Йорк таймс" опубликовала сообщение о расщеплении ядра, сравнивая его с "атомным взрывом", при котором "высвободилось бы двести миллионов вольт". То, что это всего лишь "электрон-вольты", а взрывы были микроскопического масштаба, не снижало пафоса статьи.
Значение нового открытия могло остаться чисто академическим, если бы не необычайно большое количество энергии, которая могла выделиться в ходе удачного эксперимента. Если же прибавить к этому возможность запуска самоподдерживающейся цепной реакции, то ядерная физика из области науки, чьей ареной была лаборатория, превращалась в явление, которое следовало контролировать во имя государственных интересов. Технологии искусственного расщепления атомов урана давали не только перспективу беспредельного могущества, но и шанс обрести "абсолютное" (или "последнее", если пользоваться американской терминологией) оружие.
Лео Силард, как никогда раньше, встревожился по поводу последствий открытия процесса расщепления уранового атомного ядра. Живое воображение ученого снова опережало события, и он с поразительной ясностью предугадал грядущую гонку атомных вооружений. Силард обратился за поддержкой к итальянскому физику Энрико Ферми, который тоже переселился в США, спасаясь от фашизма. Коллега наконец-то внял его аргументам и приостановил публикации о собственных достижениях. 2 февраля 1939 года Силард написал Фредерику Жолио-Кюри, но тот не ответил: французская группа физиков была близка к осуществлению цепной реакции и не желала лишаться первенства из-за сомнений далекого от текущих проблем эмигранта.
Письмо Эйнштейна
Весной 1939 года Лео Силард и его друзья всерьез размышляли над тем, как наилучшим образом довести до американского правительства огромное значение атомных исследований и их возможное влияние на военную тактику и стратегию. Первая попытка заинтересовать должностных лиц потерпела фиаско. 17 марта Энрико Ферми посетил контр-адмирала Стэнфорда Хупера, начальника Технического управления Военно-морских сил, имея на руках рекомендательное письмо от Джорджа Пеграма из Колумбийского университета:
Эксперименты, проведенные в физических лабораториях Колумбийского университета, показали, что могут быть созданы условия, при которых химический элемент уран окажется в состоянии освободить большой избыток своей атомной энергии, и что это может означать возможность использовать уран в качестве взрывчатого вещества, которое выделяло бы в миллион раз больше энергии на килограмм вещества, чем любой известный тип взрывчатки. Мне лично кажется, что шансов здесь мало, но мои коллеги и я считаем, что нельзя пренебрегать даже малейшей возможностью, и поэтому я позвонил <…> сегодня утром, главным образом с целью установить канал, по которому результаты наших экспериментов могут быть, если в этом появится необходимость, переданы соответствующим лицам в министерстве ВМС США.
Профессор Энрико Ферми, который совместно с <…> другими работает над этой проблемой в наших лабораториях, сегодня отправился в Вашингтон, чтобы вечером выступить перед Философским обществом, и завтрашний день пробудет в Вашингтоне. Он позвонит в Ваше управление и, если Вы пожелаете встретиться с ним, будет рад более определенно рассказать о состоянии этой проблемы в настоящее время.
Ферми <…> является профессором физики Колумбийского университета <…> был награжден Нобелевской премией. <…> В этой области ядерной физики нет человека более компетентного, чем он.
Профессор Ферми недавно прибыл в нашу страну для постоянного жительства и в положенное время станет американским гражданином…
Контр-адмирал Хупер отнесся к идее использования атомной энергии без интереса, но организовал для Энрико Ферми встречу с группой технических экспертов и ученых, работающих на ВМФ. В то время физик-эмигрант не сумел достучаться до военных. Он постоянно сбивался, переходил с английского на итальянский. Его вежливо выслушали и попрощались, не задавая вопросов.