В середине марта 1945 года ученые получили экспериментальное доказательство сжатия твердого ядра взрывной волной, симметрия которой была настолько близка к идеалу, что результаты четко соответствовали теоретическим прогнозам. Можно было вздохнуть с облегчением. 11 апреля Оппенгеймер написал письмо генералу Лесли Гровсу, поделившись с ним добрыми известиями. Темпы производства урана-235 в Ок-Ридже позволяли предположить, что первая атомная бомба на этом изотопе будет готова к 1 июля. Теперь Оппенгеймер сообщил Гровсу, что и плутониевая бомба может быть собрана в июле.
На следующий день, 12 апреля, умер Франклин Рузвельт. Президент позировал портретисту, когда вдруг внезапно скончался от инсульта.
Весь Лос-Аламос был в шоке. Многие оплакивали уход любимого лидера нации, занимавшего свой пост в течение 13 лет. Некоторые задавались вопросом, продолжится ли существование "Манхэттенского проекта". Во время панихиды, состоявшейся на Холме в следующее воскресенье, 15 апреля, Роберт Оппенгеймер произнес поминальную речь. Он начал ее цитатой из священной индийской книги "Бхагавадгита":
"Вера каждого соответствует его природе. Человек образован верой; он таков, какова его вера". Рузвельт верил в то же, что и миллионы мужчин и женщин во всем мире. Поэтому мы можем сохранять надежду, поэтому было бы правильно, если бы мы все посвятили себя надежде, что доброе дело Рузвельта не завершится с наступлением его смерти.
Гарри Трумэн, преемник Рузвельта, завоевал определенную известность благодаря своей кампании по борьбе с чрезмерными военными расходами и созданием специального сенатского комитета по исследованию национальной программы обороны, вошедшего в историю как "Комитет Трумэна". Он постоянно думал о том, куда исчезает огромная разница между декларируемым бюджетом Министерства обороны и реальными расходами. Дело в том, что Трумэн не входил в число членов "внутреннего круга" американской администрации и ему не сообщали о "Манхэттенском проекте". И вот теперь человеку, очень далекому от проблем ядерной физики и ее использования в оружейном качестве, предстояло решить ее судьбу. Гарри Трумэн очень быстро понял, что "супербомба" – это мощнейший геополитический козырь в послевоенном мире. Но чтобы этот козырь воспринимали всерьез, требовалось продемонстрировать его в действии.
Предстояло определить цели. Последнее и самое важное совещание по этому поводу состоялось 25 мая 1945 года в Пентагоне. Консультантом от физиков выступал сам Роберт Оппенгеймер. Вел заседание генерал Лесли Гровс. Понятно, что против Германии применить бомбу было уже невозможно – она капитулировала. Оставалась Япония.
Ранее для дальнейшего рассмотрения определили четыре цели. Лесли Гровс вспоминал:
Комитет наметил, а я утвердил в качестве целей следующие объекты:
1) арсенал в городе Кокура, крупнейший в Японии центр военного производства и снабжения самым различным военным снаряжением. Он занимал площадь 44 квадратных километра. Вплотную к нему примыкали железнодорожные депо, машиностроительные заводы и электростанции;
2) Хиросима – крупный центр по переброске морем японских сухопутных войск и пункт формирования морского конвоя. Это город, в котором размещался штаб местных сухопутных войск, а также контингент в 25 тысяч солдат. Вдоль восточной границы города располагались железнодорожные депо, армейские склады и порты, где происходила погрузка войск на суда. К главной части города примыкало несколько крупных промышленных объектов;
3) Ниигата – порт в Японском море, в последнее время приобретавший большое значение. В нем имелись алюминиевый завод и очень крупный металлургический комбинат, а также нефтеперегонные заводы и порт заправки танкеров;
4) Киото – культурно-промышленный центр с населением около миллиона человек. В прошлом столица Японии. В последнее время в этот город были эвакуированы многие отрасли промышленности и большое количество населения из разрушенных городов. Большая площадь, занимаемая этим городом, позволяла ожидать, что область разрушений окажется внутри его территории, а это поможет определить разрушительную силу бомбы.
Среди тех, кто выступал на совещании, был и военный министр Генри Стимсон. Удивительно, но даже занимая такую должность, Стимсон обладал сильным чувством нравственности, верил в человечность и международное право. Он испытывал страх от того, что долгая и кровопролитная война изменила моральные ориентиры лидеров западных демократий. Когда союзническая авиация засыпала зажигательными бомбами Гамбург, Дрезден и Токио, Стимсон увидел в этом проявление тотальной бойни, которую решительно не принимал. Стимсон настаивал: атомную бомбу нужно использовать так, чтобы свести к минимуму жертвы среди мирного населения. Он прямо заявил Трумэну:
Закрепившаяся за Соединенными Штатами репутация государства, ведущего войну в духе честного соперничества и принципов максимально возможной гуманности, – это величайшее достояние, которое позволило бы обеспечить мир на несколько последующих десятилетий. Я считаю, что аналогичный принцип сохранения жизней мирного населения должен применяться, насколько это возможно, и при использовании любого нового оружия.
Аргументы Генри Стимсона приняли к сведению. И даже пошли на уступку: Лесли Гровс исключил из списка целей Киото – крупнейший культурный центр.
Тем временем Кеннет Бейнбридж во главе группы из 250 специалистов готовился к атомному испытанию в пустыне Аламогордо. Для этого его люди возвели макет небольшого города. В эпицентре будущего взрыва высилась 110-метровая башня, на верхушке которой и следовало взорвать бомбу. Командный центр с железобетонными стенами расположился в 9 километрах южнее эпицентра. Построили также несколько наблюдательных бункеров, полевую лабораторию и базовый лагерь. Подготовили инструментарий для измерения характеристик взрыва, его сейсмического эффекта, интенсивности потока нейтронов и гамма-лучей, уровня радиации и тому подобного.
Роберт Оппенгеймер поручил своему младшему брату Франку обеспечить Бейнбриджу административную поддержку, а также помочь исправить возможные ошибки на этапе подготовки испытания. В то время Франк Оппенгеймер работал вместе с Эрнестом Лоуренсом в радиационной лаборатории. Теперь ему пришлось отправиться в Нью-Мексико. Он прибыл на испытательный полигон "Троица" в конце мая и поразился тому, какая активная работа кипит в пустыне.
Плутоний для испытательной бомбы доставили в Лос-Аламос также в конце мая. Группа Отто Фриша подтвердила эффективность твердого ядра 24 июня. Ядро, чья масса была немного ниже критической, следовало сжать методом имплозии до массы, в два раза превышавшей критическую. Потребовалось всего 5 килограммов ядерного топлива – по размеру такой кусок плутония был не больше апельсина. На ощупь он был теплым.
Сначала испытание назначили на 4 июля, но в конце июня комитет "Ковбой", проанализировав текущий уровень готовности, пришел к выводу, что дату надо сдвинуть. Гарри Трумэн, надеявшийся прибыть на Потсдамскую конференцию глав государств-союзников с "атомным козырем в рукаве", договорился о переносе конференции на 15 июля. Таким образом, самой поздней датой для проведения первого атомного взрыва назначили 16 июля.
Проблема заключалась во взрывных линзах. Формы для них, доставленные в лабораторию Георгия Кистяковского, оказались потрескавшимися и имели следы точечной коррозии. Рентгеновский анализ выявил воздушные полости, которые негативно сказывались на качествах линзы и вызывали риск несимметричной имплозии. Непригодных форм было больше, и к 9 июля выяснилось, что форм для линз может не хватить. В довершение всего Оппенгеймер настаивал на проведении "холостого испытания" имплозии, для которого требовался еще один экземпляр "Толстяка", но без плутониевого ядра. Кистяковский едва успевал изготовить достаточное количество линз для одного испытания, а теперь от него требовали сделать вдвое больше. Бывший киевлянин героически трудился круглыми сутками, исправляя дефектные формы с помощью стоматологической бормашины и жидкой взрывчатки.
"Холостое испытание" провели через пять дней, 14 июля, в изолированном каньоне недалеко от Лос-Аламоса. Оно оказалось неудачным. Оппенгеймеру пришлось созвать экстренное совещание. Последние несколько недель тяжело сказались на главе Лос-Аламоса: нервы физика были истрепаны, он был близок к срыву. Теперь он набросился на Кистяковского. Неудача, конечно же, означала провал готовящейся "Троицы", и Оппенгеймер, движимый эмоциями, кричал, что Кистяковский лично ответит за срыв всего проекта.
Бывший киевлянин не понимал, что произошло. Он выразил сомнение в результатах магнитных измерений, которые использовались для достижения симметрии при имплозии, после чего его обвинили в том, что он покушается на основы теории электромагнетизма, сформулированные еще в 1860 году. Но Кистяковский оставался непреклонен: он поставил свое месячное жалованье против десяти долларов, что взрывные линзы не подведут в ходе "Тринити". Оппенгеймер принял пари.
Даже если бомба сработает, все еще сложно было спрогнозировать точную мощность взрыва. Ученые могли только гадать. Теллер называл оптимистичную цифру – 45 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Сербер предполагал 12 000 тонн, Кистяковский – 1400 тонн. Оппенгеймер ожидал, что мощность взрыва не превысит 300 тонн тротила.
За несколько дней до испытания стала стремительно ухудшаться погода. 14 июля начались бури; по прогнозам, они должны были продлиться не менее двух дней. Ночью 16 июля все еще бушевала гроза, шел проливной дождь. Деревянная конструкция на верхушке башни в эпицентре выглядела среди этой неистовой стихии хрупкой и ненадежной.
Приглашенные высокопоставленные чиновники и ученые, которые непосредственно не участвовали в этом заключительном этапе эксперимента или не числились наблюдателями, прибыли на холм Кампанья, расположенный в 32 километрах северо-западнее эпицентра, около двух часов утра. В группу в числе прочих входили Джеймс Чедвик, Энрико Ферми, Эрнест Лоуренс, Роберт Сербер, Ричард Фейнман, Эдвард Теллер и Отто Фриш. У каждого был с собой кусочек закопченного сварочного стекла – через него следовало смотреть на взрыв. А Теллер даже прихватил солнцезащитный фильтр.
В тесном командном центре расположились около двадцати человек, они готовились к испытанию, едва справляясь с волнением. Лесли Гровс старался успокоить Роберта Оппенгеймера и позвал его прогуляться под дождем, когда физик уже был готов сорваться в истерику.
Часы перевалили за 4.00, когда погода стала потихоньку улучшаться, и время взрыва перенесли на 5.30. Кеннет Бейнбридж привел бомбу в готовность и вернулся в командный центр вместе с Георгием Кистяковским и другими специалистами, которые провели последнюю ночь рядом с "Толстяком". В 5.10 утра 16 июля начался последний отсчет. Лесли Гровс покинул командный пункт и уехал в базовый лагерь. Были запущены три сигнальные ракеты – за пять, за две и за одну минуту до взрыва.
Таймер дошел до нуля. Взрывная цепь замкнулась. Электронные детонаторы, симметрично расположенные на поверхности "Толстяка", вызвали тридцать два одновременных взрыва. Кумулятивные заряды прожгли бомбу до центра. Урановый отражатель нейтронов взорвался вовнутрь, то же произошло и с плутониевым ядром. Когда смешались полониевые и бериллиевые компоненты инициирующего заряда, альфа-частицы, выпущенные полонием, стали выбивать нейтроны из ядер бериллия. Нейтроны устремились в маленький сверхплотный плутониевый центр, достигший сверхкритической массы. Ядра плутония-239 стали стремительно делиться, порождая все новые волны нейтронов, а вместе с ними материя стала превращаться в первобытную энергию.
Вот как Отто Фриш описывал то, что произошло далее:
А потом без единого звука как будто вспыхнуло солнце – так это выглядело. Песчаные барханы на краю пустыни засияли очень ярким светом, практически бесцветным и бесформенным. Я повернулся, но объект на горизонте все еще выглядел как маленькое солнце, он был слишком ярок – на него невозможно было смотреть. Я моргал и пытался взглянуть на взрыв. Еще примерно через несколько секунд облако увеличилось, потускнело и выглядело теперь как колоссальный нефтяной пожар… Это было чудовищное зрелище; любой, кто хоть раз видел атомный взрыв, никогда его не забудет. И все это происходило в полной тишине – мы услышали звук взрыва только через несколько минут, и он был настолько силен, что я заткнул уши. Потом последовал долгий раскат, похожий на гул от исполинской автомобильной пробки, собравшейся где-то далеко. Я все еще слышу этот звук.
Отвлеченная проблема, которой Отто Фриш и Лиза Мейтнер некогда занимались ради научного любопытства, обернулась реальным кошмаром.
Кто-то из наблюдателей смеялся, кто-то плакал. Большинство молчали. Энрико Ферми провел простой эксперимент: когда взрывная волна добралась до ученых, он выпустил из рук маленькие клочки бумаги и замерил, как далеко они отлетели. Это позволило ему оценить мощность взрыва: около 20 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Показания более точных приборов подтвердили его анализ.
Георгий Кистяковский упал, опрокинутый взрывной волной. Затем он поднялся и потребовал у Оппенгеймера свои десять долларов. "Мой разум пронзила строка из Бхагавадгиты, – вспоминал Оппенгеймер, – "Я стал смертью, разрушителем миров". Бейнбридж выразился менее образно. "Оппи, – сказал он, – какие же мы теперь сукины дети"".
В базовом лагере руководители программы Лесли Гровс, Джеймс Конент и Ванневар Буш признали успех, тихо пожав друг другу руки.
Последняя битва
Пока участники "Манхэттенского проекта" наблюдали за тем, как над пустыней Нью-Мексико занималась заря маленького рукотворного солнца, на военно-морской верфи Хантере-Пойнт в Сан-Франциско полным ходом шли приготовления к первому военному применению "абсолютного оружия". На борт корабля "Индианаполис" доставили части бомбы "Малыш". Капитану не объяснили ни сути возложенной на него миссии, ни ее истинного назначения. Ему только сообщили, что корабль как можно скорее должен прибыть на остров Тиниан в Тихом океане.
Через четыре дня, в пятницу 20 июля, туда же из Лос-Аламоса направилась небольшая группа физиков. Ее возглавлял Норман Рамзей. Физики должны были собрать бомбы "Малыш" и "Толстяк" на острове Тиниан и подготовить их к сбросу в Японии. Из аэропорта Альбукерке они сначала вылетели на военную базу Вендовер в штате Юта. Там физиков зачислили в действующую армию, выдали паспорта, военную форму, армейские жетоны и наборы для технического обслуживания. Из всех в форме наиболее естественно смотрелся Роберт Сербер: проходившие мимо солдаты отдавали ему честь.
Группа пересекла Тихий океан на транспортном самолете "С-54" и 27 июля прибыла на аэродром Норт-Филд острова Тиниан. "Индианаполис" доставил свой груз к месту назначения днем раньше.
Тиниан – это маленький остров, 20 километров в длину и не более 8 километров в самом широком месте. На этом этапе войны Норс-Филд стал крупнейшим в мире аэродромом, где было шесть взлетных полос длиной по 2,5 километра, которые заканчивались на вершине крутой скалы, возвышавшейся над морем. Физикам довелось наблюдать за тем, как день за днем в небо поднимались сотни "Б-29", отправляясь в дальний полет, чтобы снова и снова сбрасывать на японские города убийственный град бомб. Генерал-майор Кертис Лемей, командующий стратегическими военно-воздушными операциями против Японии, называл эти вылеты "огненной работой". До отказа нагруженные бомбардировщики, взлетев, иногда грозно ухали вниз и лишь после этого медленно поднимались на свою крейсерскую высоту.
На Тиниане физики привыкли к служебному распорядку, об этом Роберт Сербер писал своей жене Шарлотте, ожидая возвращения в Лос-Аламос.
Жизнь здесь быстро вошла в колею. Мы вставали около 6.00, завтракали в 7.00. Затем все отправлялись работать до 11.00. Потом был ланч и мы загорали до часу дня, если погода позволяла. Затем работали примерно до 16.30, обедали около 17.00 и бездельничали до 19.15 – бывало, нам показывали кино или какое-нибудь представление. Кино прерывалось на 15 минут на новости и фронтовые сводки. После кино мы шли в офицерский клуб, пили пиво или колу и около 22.00 отправлялись спать.
Провести первую атомную бомбардировку было поручено полковнику Полу Тиббетсу-младшему, личному пилоту Дуайта Эйзенхауэра, который пользовался репутацией лучшего летчика американских ВВС. Его назначили командующим специальным авиационным подразделением, 509-й сводной группой, собранной для доставки и сброса атомной бомбы. Тиббетс должен был пилотировать "Б-29", переоборудованный под бомбу "Малыш". Экипаж проходил тренировки на Кубе, где пилоты обучались летать над водой с тяжелым грузом на борту. Приказ на отправку 509-й группы на боевое задание выдали в апреле, и передовая группа прибыла на аэродром Норт-Филд всего за 10 дней до задания, 18 мая.
После прибытия на Тиниан Тиббетс и экипажи пятнадцати модифицированных "Б-29" продолжили тренировки в боевых условиях, совершая налеты на японские базы. Теперь они практиковались в сбросе "тыкв" – примитивных моделей "Толстяка", выполненных в натуральную величину. "Тыквы" состояли из бетона, каждая была начинена тремя тоннами фугасной взрывчатки и окрашена в ярко-оранжевый цвет. Только Тиббетсу было известно, чему именно они сейчас учатся, хотя ему самому запретили выполнять боевые вылеты.
Поскольку раньше никто и никогда не сбрасывал атомных бомб, неудивительно, что Пол Тиббетс волновался за судьбу своего экипажа. Он разработал тщательный план маневра, позволявшего уйти от взрыва: поворот на 150° примерно за 30 секунд на высоте 9100 метров на скорости 320–400 км/ч и с выходом на обратный курс на 500 метров ниже уровня сброса бомбы. Он попросил Роберта Сербера оценить такой маневр. Тот быстро сделал некоторые расчеты и пришел к выводу, что в таком случае экипаж будет в полной безопасности.
Пока "Малыш" и физики различными путями добирались до Тиниана, в Москве, Потсдаме и Токио бушевали политические дебаты. Там решалась судьба Японии и вопрос о том, какую роль в ее будущем сыграют атомные бомбы.
Дуайт Эйзенхауэр узнал от Генри Стимсона об успешном исходе испытания "Троица" за обедом в штаб-квартире западных союзников в Германии. Он сказал, что следовало бы обойтись без применения бомбы, полагая, что японцы готовы к капитуляции. Эйзенхауэр не хотел, чтобы именно его страна первой воспользовалась таким оружием. Другие члены американского командования разделяли соображения Эйзенхауэра, но некоторые – по причинам скорее практического, чем морального плана. Например, командующий Кертис Лемей и без атомной бомбы методично сжигал японские города один за другим, поэтому полагал, что победить можно и без применения нового оружия.