Это был кто угодно, но не человек. Странная фигура медленно приближалась ко мне, пошатываясь. Существо напоминало человека, но было голым, окровавленным и покрытым грязью. Все его тело опухло. Куски изорванной одежды свисали с обнаженной груди и бедер. Руки он держал перед грудью, ладонями вниз. Капли воды стекали с клочьев одежды. Оказалось, что это была не рваная одежда, а человеческая кожа, и капала с нее не грязная вода, а кровь. Я не мог понять, женщина это или мужчина, военный или гражданский. У него была неестественно большая голова, заплывшие веки, а страшно распухшие губы, казалось, занимали половину лица. На его обгоревшей голове не было ни единого волоса. Я непроизвольно отшатнулся. Определенно, это существо было человеком. Но от человека осталась только масса сгоревшей плоти, куски которой висели как сыромятина, покрытая кровью и грязью.
Пострадавший упал и забился в конвульсиях. Хида попытался нащупать у него пульс, но поздно: человек умер. Врач повернулся и увидел новых обгорелых и окровавленных людей. Бесчисленное количество "живых мертвецов" приближалось к нему: некоторые шли пошатываясь, другие ползли на коленях, третьи – на четвереньках. Жертвами вспышки и ударной волны стали от 70 000 до 80 000 человек.
Вспоминает Ясухико Такэта:
Наша начальная школа стала временным пунктом оказания первой помощи, его классные комнаты – преобразованы в больничные палаты. Жертвы бомбардировки были выстроены в очередь, ожидая помощи.
Волосы жертв были завиты, и их лица раздувались от темно-красных ожогов. Части их кожи свисали с открытых ран, а их одежда, покрытая кровью, была опалена и разорвана. Многие из них были принесены на ставнях, которые служили носилками. Они были похожи на призраков, лежа там, и их внутренние органы выпирали через их руки! Некоторые люди просто стонали. Другие кричали имена членов семьи. Были люди, которые просили: "Воды, пожалуйста. Дайте мне воды". Это была ужасная сцена. <…>
Когда жертвы прекращали стонать, мы знали, что они умерли. По мере роста числа жертв, а росло число с ужасающей быстротой, могила за могилой выкапывались на территории крематория. Сосновые ветви клали сверху на гору трупов, затем поливали их нефтью, и таким способом кремировали. Пепел засыпался в специально заготовленные "могилы". День за днем, с утра и до позднего вечера, воздух был заполнен дымом и зловонием гниющей, сожженной плоти.
Но даже через много дней смерти не прекратились. Шунтаро Хида работал в полевом госпитале, наскоро организованном в Хесака, и каждый день видел, как искалеченные умирали в муках. Через неделю умерли все, у кого были тяжелые травмы, а оставшиеся в живых начали медленно выздоравливать. И тут одна из медсестер заметила, что у больных стала резко подниматься температура.
Мы поспешно стали оказывать им помощь. С больных градом катился пот, их миндалины отмирали. Мы не понимали, откуда взялись такие тяжелые и грозные симптомы. А тем временем у больных стали кровоточить слизистые оболочки, и вскоре несчастные стали харкать кровью.
Врачи подозревали тиф или дизентерию. Но причина была не в инфекции – то проявлялись первые симптомы "лучевой болезни", которая до конца 1945 года погубила еще около 60 000 человек.
"Толстяк" над Нагасаки
Взрыв "Малыша" оказался слишком успешным. Инфраструктура города была повреждена настолько серьезно, что сообщение о бомбардировке добралось до Токио только через день. Оно было коротким: "Хиросима полностью уничтожена одной-единственной бомбой. Возникшие пожары продолжают распространяться".
Известно, что в самой Японии велась небольшая исследовательская программа в области ядерной физики под руководством физика Иошио Нишина. Однако попытки японцев получать уран-235 методом газовой диффузии ни к чему не привели. Японские военные знали, что производство компонентов атомной бомбы – исключительно сложная задача. Поэтому некоторые взялись утверждать, что та бомба, которую сбросили на Хиросиму, не была атомной. Другая точка зрения сводилась к тому, что если даже американцам удалось преодолеть все трудности, то их арсенал насчитывает максимум одну-две бомбы.
Иошио Нишине было поручена важная миссия: посетить Хиросиму, изучить последствия бомбардировки и установить, насколько оправданы подозрения военных. Когда физик увидел испепеленный город с самолета, он все понял правильно: ничто, кроме атомной бомбы, не могло причинить таких огромных разрушений. Собрав куски оплавившейся черепицы, Нишина вычислил температуру взрыва. А силуэты людей и различных предметов, которые отпечатались на гладких каменных поверхностях, позволили ему довольно точно определить высоту, на которой взорвалась бомба. Ученый собрал образцы почвы на разных расстояниях от эпицентра, чтобы определить их радиоактивность. Четыре месяца спустя, в декабре 1945 года, все тело физика покрылось волдырями. Как он и предполагал, это был результат остаточной радиации.
9 августа со специальным заявлением выступил президент Гарри Трумэн. Он говорил:
Мир должен знать, что первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму, военную базу. Это было сделано потому, что мы хотели в этой первой атаке по возможности избежать убийства мирных жителей. Но эта атака – только предупреждение о том, что может последовать. Если Япония не сдастся, бомбы упадут на ее военную индустрию и, к сожалению, потеряны будут тысячи человеческих жизней. Я призываю гражданское население Японии немедленно покинуть индустриальные центры и спасти себя от гибели.
Но даже после этого японские военные отказались от капитуляции. Посол Наотаке Сато вновь предпринял попытку убедить Советский Союз выступить в качестве посредника, но услышал от Молотова лишь то, что СССР объявляет войну Японии. В ночь с 8 на 9 августа советские войска перешли границу Маньчжурии и атаковали японские позиции.
Верховный Совет по делам войны собрался утром 9 августа. Страна оказалась в тупике. Мнения разделились примерно поровну. Милитаристы утверждали, что начало войны с СССР не отменяет доктрины "кецуго". Министр армии Корэтика Анами и адмирал Соэму Тоёда настаивали на концессиях: оккупации японского архипелага допустить нельзя, Япония должна самостоятельно разоружится и провести суд над военными преступниками. Теперь министр иностранных дел Сигэнори Того утверждал, что страна должна принять Потсдамскую декларацию при условии, что будут даны гарантии относительно судьбы императора. Премьер-министр Кантаро Судзуки и министр флота Мицумаса Ёнай с ним соглашались.
Пока в Токио кипели дебаты, майор Чарльз Суини управлял самолетом "Б-29" (бортовой номер – 77, имя собственное – "Бокскар", в честь первого командира экипажа Фредерика Бока). Самолет нес на борту плутониевую бомбу "Толстяк" для сброса на основную цель – арсенал города Кокура. Хотя майор получил информацию о благоприятных погодных условиях, город оказался затянут туманом и дымом, который поднимался с близлежащего городка, недавно подвергнутого воздушной атаке. За самолетом Суини погнались вражеские истребители, вдобавок по нему открыли огонь зенитки. Помимо всего прочего, стало заканчиваться горючее. Логичнее было бы повернуть назад, но майор принял решение сбросить "Толстяка" на Нагасаки. Там тоже было облачно, но бомбардир Кермит Бихан нашел в тучах небольшой просвет, через который разглядел городской стадион, вполне подходящий для прицеливания.
Бомба "Толстяк" упала на Нагасаки в 11:02 по местному времени. Она взорвалась на высоте 500 метров над городом с силой, эквивалентной взрыву около 22 000 тонн тротила. Эпицентр оказался посередине между двумя основными целями в Нагасаки: сталелитейными производствами Мицубиси на юге и торпедным заводом Мицубиси-Ураками на севере. Если бы "Толстяка" сбросили дальше к югу, между деловым и жилым районами, то урон был бы намного больше.
Нагасаки, как и Хиросима, никогда ранее не подвергался крупномасштабной бомбардировке. Тем не менее 1 августа 1945 там было сброшено несколько фугасных бомб. Часть из них угодила в верфи и доки юго-западного района города. Хотя разрушения от нападения были сравнительно невелики, они породили беспокойство у городских властей, и часть населения, в основном школьники, были эвакуированы в сельские районы – таким образом, к моменту атомной атаки население города несколько сократилось.
Утром 9 августа в Нагасаки прозвучала воздушная тревога, отмененная в 8:30. Люди вышли из убежищ. Когда в 10:53 два самолета попали в поле видимости, местное военное командование приняло их за разведывательные и не выдало приказ об объявлении новой тревоги. Всё же многие горожане, заметив "Б-29", побежали в укрытия. А потом полыхнуло.
Вспоминает Танигути Сумитэру, оказавшийся в полутора километрах от эпицентра:
При взрыве я был обожжен со спины тепловыми лучами от огненного шара <…>. В следующий миг ударная волна отбросила меня вместе с велосипедом приблизительно на четыре метра и ударила о землю. Ударная волна <…> сносила здания и деформировала стальные каркасы.
Земля содрогалась так сильно, что я лег на ее поверхность и держался так, чтобы не быть снова сбитым с ног. Когда я взглянул вверх, здания вокруг меня были полностью разрушены. Детей, игравших неподалеку, сдуло, как если б они были просто пылью. Я решил, что поблизости была сброшена большая бомба, и меня поразил страх смерти. Но я продолжал твердить себе, что не должен умирать.
Когда, казалось, все улеглось, я поднялся и обнаружил, что моя левая рука целиком обгорела и кожа свисает с нее как изодранные лохмотья. Я дотронулся до спины и обнаружил, что она также сожжена. Она была склизкой и покрыта чем-то черным.
Мой велосипед был изогнут и скручен до потери формы, корпус, руль и все прочее, будто спагетти. Все дома поблизости были разрушены, и на их месте и на горе вспыхнуло пламя. Дети вдалеке были все мертвы: некоторых сожгло до золы, другие, казалось, не имели ран.
Там была женщина, полностью потерявшая слух, лицо которой распухло до такой степени, что она не могла открыть глаза. Она была изранена с головы до ног и кричала от боли. Я до сих пор вспоминаю эту сцену, как будто видел ее только вчера. Я не мог ничего сделать для тех, кому было плохо, и кто отчаянно звал на помощь, и глубоко сожалею об этом, даже сейчас.
Многие были обожжены дочерна и умерли в поисках воды.
Я шел как лунатик и достиг близлежащего завода. Там я сел и попросил одну женщину срезать сожженную кожу, свисавшую с моих рук. Она отрезала кусок материи от остатков моей рубашки, налила на него машинное масло и протерла мне руки. Полагаю, заводские рабочие подумали, что целью атаки был их завод, – они убедили меня спасаться бегством до другого возможного удара.
Я не смог ни идти, ни даже встать, хотя пытался изо всех сил. Один человек отнес меня на спине к горе и положил в зарослях кустарника. Люди называли свои имена и адреса в надежде, что выжившие передадут весть их семьям. Они умирали один за другим в поисках воды.
Когда пришла ночь, выживших на земле обстрелял самолет американских воздушных сил. Они могли видеть людей в свете пересекавших город пожаров. Несколько шальных пуль ударили в камень, находившийся за мной, и упали на траву. Американские воздушные силы были неумолимы. Они всё еще жаждали атаковать людей, уже испытавших то, что я могу описать только как ад.
Ночью шел моросящий дождь. Я глотал воду, капавшую с листьев, и так провел ночь. Когда наступило утро, казалось, что все вокруг мертвы. <…> Наутро третьего дня я был найден и доставлен в соседний город. В это время все городские госпитали были переполнены жертвами, поэтому меня доставили в начальную школу, превращенную во временное пристанище для пострадавших".
Согласно отчету префектуры Нагасаки, "люди и животные погибли почти мгновенно" на расстоянии до одного километра от эпицентра. Почти все дома в радиусе двух километров были разрушены. Хотя в городе не возникло огненного смерча, фиксировались многочисленные локальные пожары. Общее количество жертв к концу 1945 года составило от 60 до 80 тысяч человек.
Верховный Совет по делам войны все еще колебался, когда появилась новость о бомбардировке Нагасаки. Император Хирохито наконец-то вмешался в политический процесс и сдвинул ситуацию с мертвой точки, настояв на капитуляции Японии. Официальное предложение о капитуляции было послано в Вашингтон 10 августа при посредничестве Швеции и Швейцарии. В принципе в этом предложении дублировались условия Потсдамской декларации, но с одной значительной оговоркой: "Декларация не содержит никаких требований, которые ставили бы под сомнение прерогативы Его Величества как суверенного правителя".
На деле это была уступка, на которую ранее рекомендовал пойти военный министр Генри Стимсон, однако высшее политическое руководство США продолжало настаивать на безоговорочной капитуляции. В отчетном письме было заявлено прямо: "С момента капитуляции права Императора и японского правительства на управление государством будут определены Главным командованием союзных сил, которое примет те меры, которые сочтет целесообразными для выполнения условий капитуляции".
Лесли Гровс начал готовить к отправке на Тиниан третью атомную бомбу, которую планировалось сбросить после 17 августа. Впрочем, сам Гарри Трумэн уже потерял охоту к атомным побоищам и распорядился прекратить подготовку. Он сказал, что "превратить в ничто еще сто тысяч человек было бы слишком чудовищно".
В Токио ответ американцев вызвал разочарование и новую милитаристскую истерику. Министр армии Корэтика Анами доказывал, что у страны есть еще силы сражаться. Перехваченные радиосообщения свидетельствовали о намерении японцев воевать до самого конца: "Однако Имперская армия и флот решительно намерены продолжить прилагать усилия для сохранения целостности государства даже ценой уничтожения армии и флота".
13 августа Гарри Трумэн приказал Военно-воздушным силам возобновить бомбардировки японских островов зажигательными бомбами. Тогда же возобновились дебаты о сбросе третьей атомной бомбы – на Токио.
Наконец 14 августа император вновь вмешался в происходящее. Хирохито заговорил о необходимости "стерпеть нестерпимое" и приказал своим министрам составить Имперский рескрипт о том, что страна принимает Потсдамскую декларацию. В документе признавалось, что "теперь у врага есть новое ужасное оружие, способное лишить жизни множество невинных людей и нанести неисчислимый ущерб". Император записал свою речь на пленку, чтобы на следующий день ее передали по радио всей нации. Армейские офицеры попытались совершить переворот и даже помешать записи речи. Переворот провалился, Корэтика Анами лишил себя жизни. Обращение императора было передано утром 15 августа 1945 года.
Все это означало конец войны. И начало новой войны – "холодной".
Глава 5
Русская бомба
"Первый большевистский"
Традиции отечественной науки в изучении строения атомов насчитывают не одно десятилетие. В мировую копилку знаний внесли свой уникальный вклад Михаил Ломоносов и Дмитрий Менделеев. Можно, к примеру, вспомнить и то, как академик Иван Тарханов (Тархан-Моуравов) уже через год после открытия "икс-лучей", сделанного Вильгельмом Рентгеном, приступил к изучению их воздействия на живые организмы, чем заложил основы радиобиологии.
Менее известно, что к развитию российской ядерной физики приложил руку наш великий соотечественник Владимир Иванович Вернадский, вошедший в историю не только как ученый, но и как крупный мыслитель, философ-космист. Будучи авторитетным минералогом, обладавший широкими научными и философскими интересами, он был очень вдохновлен открытием радиоактивности. В лекции, прочитанной на общем собрании Академии наук в декабре 1910 года, Вернадский высказал убеждение, что пар и электричество изменили уклад цивилизации. "А теперь, – говорил он, – перед нами открываются в явлениях радиоактивности источники атомной энергии, в миллионы раз превышающие все те источники сил, какие рисовались человеческому воображению". Он настаивал на том, что в России должны быть нанесены на карту все месторождения радиоактивных минералов, "ибо владение большими запасами радия дает владельцам его силу и власть, несравнимо большую, чем та, которую имеют владеющие золотом, землей или капиталом".
Именно благодаря Владимиру Вернадскому в 1911 году началось изучение имевшихся в России радиоактивных минералов, поддержанное государством и частными инвесторами. Академия наук направила экспедицию на Урал, Кавказ и в Среднюю Азию для поисков урановых месторождений. Летом 1914 года экспедиция нашла "слаборадиоактивные ванадаты меди и никеля" в Ферганской долине и пришла к заключению, что некоторые из этих месторождений могут разрабатываться в промышленных масштабах. Однако ими в то время толком так и не занялись, поэтому до 1917 года единственный в России урановый рудник принадлежал частной компании "Ферганское общество по добыче редких металлов", учрежденной в 1908 году.
Первая мировая война сильно ограничила возможности поисков радиоактивных минералов. Однако в марте 1918 года Льву Яковлевичу Карпову, главе Отдела химической промышленности Высшего совета народного хозяйства, сообщили о том, что "Ферганское общество" все еще располагает остатками руды. По сделанным оценкам, из них можно было выделить 2,4 грамма радия для медицинских целей. Карпов приказал конфисковать этот запас и попросил Академию наук создать завод для извлечения из него радия. Академия согласилась с предложением и основала в Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС) новый отдел, ответственный за все вопросы, связанные с редкими и радиоактивными минералами. Владимир Вернадский был назначен председателем этого отдела, хотя самого его в то время не было в Петрограде. Один из рекомендованных им людей, геолог Александр Евгеньевич Ферсман, был выбран заместителем председателя отдела, а другой, радиохимик Виталий Григорьевич Хлопин, стал секретарем отдела. Кстати, в то время грамм радия стоил 180 тысяч долларов – сумасшедшая сумма!
В мае 1918 года радиоактивные материалы были вывезены из Петрограда, которому угрожали германские войска. Ценный груз путешествовал по стране вплоть до мая 1920 года, когда добрался до завода в поселке Бондюга (ныне город Менделеевск) Вятской губернии. Именно там в 1921 году из урановой руды был выделен радий с помощью оригинального процесса фракционного осаждения, придуманного Виталием Хлопиным.
Владимир Вернадский не принял участия в этих работах. В сентябре 1917 года он стал товарищем министра просвещения Временного правительства, а вскоре после большевистского переворота уехал из Петрограда на Украину. В то время он был настроен резко против большевиков, но не был готов выбрать какую-то из сторон в разгорающейся Гражданской войне. Из Киева Вернадский написал Ферсману, что хочет делать все от него зависящее для обеспечения того, чтобы "научная (и вся культурная) работа в России не прерывалась, а усиливалась". Летом 1918 года он принял участие в организации Украинской академии наук в Киеве и был избран первым ее президентом.