Сидел он отрешенно, ни на кого не глядя, не слушая Геннадия Андреевича, временами его веки смежал сон, и он ронял голову. Несколько раз порывался еще что-то написать мне, пододвигал блокнот, но потом раздумывал и вновь погружался в меланхолическую дремоту.
Настал перерыв, и возле Шичко образовался круг его слушателей, а мой сосед подошел ко мне, представился:
- Николай Николаевич, а вас?..
Я назвал себя.
- Ах, хорошо! Иван Владимирович - это хорошо! Как ни крути, а Иван все-таки имечко первородное. Моего директора тоже Иваном зовут. Мужик хотя и трусоват и в рот секретарю райкома смотрит, а меня пожалел - на заседании парткома сказал: "Николаича лечить будем, мы за него поборемся". И хотя я уж месяц как в запое, а деньги мне платят; должность, значит, за мной держат.
Взял меня за руку, повел в глубину сквера, на лавочку. Я сказал:
- Сейчас занятия начнутся.
- Ах, бросьте! Неужели вы верите этому чудаку?
Он кивнул в сторону Шичко; тот как раз в это время выходил со слушателями из полуподвала.
- Если уж вас эта "гадость" держит...- Он крючковатыми пальцами коснулся горла, - пиши пропало! Нам с вами никто не поможет!
Николаич поморщился, как бы выдавливая из себя "гадость", которой он подзарядился с утра.
Мы сели на лавочку, и мой собеседник указал на стайку женщин, толпившуюся у другой лавочки в дальней стороне сквера.
- Вот они... - показал на них Николаич. - Там мама моя и жена. Они меня привели сюда. Что ж, говорю я им, схожу еще и сюда, послушаю Шичко, о котором кричат на всех углах: "Чудодей!.. Избавитель!.." Прослушаю все десять занятий, а потом - как врежу! Напьюсь до красных мальчиков. Чтоб уж больше никуда не водили.
Склонил голову над коленями, замолк. И молчал долго. Шичко увел своих слушателей в полуподвал, а я не торопился идти на занятия; мне было интересно слушать моего нового знакомца, хотелось выяснить, кто он, как думает жить дальше.
Без нажима я заметил:
- Будто бы избавляют. В прошлой группе двадцать человек было, восемнадцать избавилось.
- А двое?
- Двое будто бы снова запили. Не сумел, значит, Шичко пронять их. Вроде бы интеллект у них слабоват. Не поддаются.
Николаич вздрогнул, распрямился.
- Интеллект, говорите? И у меня, выходит, тоже того... котелок слаб...
Стукнул себя кулаком по голове.
- А я, между тем, - инженер-изобретатель. И директор говорит: "Мы за него бороться будем". Значит, не дурная у меня голова. Ах, бросьте вы демагогию разводить! Не захотел человек бросить пить - и не бросил. А я вот хочу пить, хочу, слышите!
И он снова замолчал. И низко уронил голову и уже, как мне показалось, дремать начал, но вдруг оживился:
- Дружок у меня - тоже алкоголик. Умер недавно. Так мать его говорит соседке: "Жалко, конечно, сын он мне, первенец, да, слава богу, отмаялся и других отмучил".
Вздохнул глубоко, схватил меня за локоть:
- Страшно-то как! А?.. Человек помер, а мать родная говорит: "Слава богу... отмучил".
Я потянул его за руку, и мы пошли на занятие.
Николаич на этот раз внимательно слушал Геннадия Андреевича. И когда после занятий мы расходились по домам, он вызвался проводить меня до гостиницы и по дороге все пытал:
- Вы в самом деле верите в избавление? А вы что - крепко зашибаете? И давно?
Я решил не раскрывать ему своих истинных намерений, а сказал:
- Не то, что увлекаюсь, а так, попиваю "культурненько".
- И попивайте! Если вы пьете в меру - пейте на здоровье. Ведь не мешает же!
Как не мешает? Гадость все это. Раз в меру, два в меру, а там, глядишь, переложишь. Голова болит, на работе, как дурак. А к тому же дети, скоро внуки пойдут. Какой им пример покажешь?
На это Николаич ничего не сказал, а несколько раз повторил:
- И что же? Верите этому самому, Шичко?
В номер ко мне не пошел, а прощаясь, задал вопрос, который, видимо, волновал его всю дорогу:
- А что - в самом деле Брежнев почти в шесть раз увеличил производство спиртного?
Я подтвердил: да, об этом теперь стало доподлинно известно.
На что он неожиданно сказал:
- Брежнева нет, с мертвого взятки гладки, но ведь тех, кто стояли с ним рядом и в рот смирнехонько смотрели... судить надо. Как вы думаете?..
- Я тоже так думаю. Да и не мы с вами одни так полагаем, вот и поэт известный написал:
А чем рассчитается банда
За свой алкогольный террор?
Прощаясь, я спросил:
- Вы завтра будете?
- Да, да. Приду обязательно.
И в голосе его я почувствовал признаки зарождавшейся воли.
Десять вечеров - десять занятий. И каждое занятие посвящалось определенной теме.
Например, такая тема: "Как я стал трезвенником".
Есть и такие темы:
"История сухого закона в России".
"Лев Толстой и его статьи об алкоголизме".
"Академик Углов - его лекции, письмо в ЦК об алкоголизме, его книги".
"Геннадий Шичко, его жизнь и работа".
"Геннадий Шичко, его письма в ЦК".
Те, кто пожелает отрезвлять других, стать на этот высокий благородный путь служения народу и Родине, могут спросить. "А где взять такие материалы?" На это могу сказать: "Материалы такие есть, они пока размножаются энтузиастами, но верю: скоро нам удастся печатать их и массовым тиражом". Тому же, кто захочет отрезвлять алкоголиков, нужно, конечно, походить на занятия к таким, как Январский, Емельянова, Михайлов... Подобные инструкторы-наставники есть теперь во многих городах и даже в небольших поселках. Их можно найти через местные отделения общества борьбы за трезвость. Там вы не только усвоите методику Г. А. Шичко, но и найдете нужные материалы для ведения собственных занятий. Практика нам показала, что за полгода-год, приложив, конечно, усердие, можно в основных чертах овладеть методикой.
Каждый руководитель подбирает темы на свой лад - в зависимости от своего личного опыта, от своих знаний. Но вот что любопытно: я побывал на занятиях многих руководителей - все темы и занятия были интересными, выслушивались со вниманием.
Разговор по теме ведется два, а то и три часа - и здесь, естественно, нет возможности воспроизвести все беседы дословно. Беседы перемежаются играми, перекрестными вопросами и ответами, чтением и обсуждением дневников - в процесс вовлекаются сами слушатели, и это повышает интерес к занятиям.
Разумеется, чем больше дается знаний, тем сильнее действие на сознание. Геннадий Андреевич был энциклопедически подготовлен. Он знал историю народов и историю религий, прекрасно и глубоко знал философию, некоторое время даже заведовал кафедрой. Но особенно обширные знания имел он по истории алкоголя. Эту историю он вел от того наивного предка, который, попробовав перебродивший на солнце сок винограда и, опьянев от него, воскликнул: живая вода! Бедный наш предок! Знал бы он, какие беды сулит человечеству его открытие!
Великолепно знал Шичко, кому это нужно - спаивать народ. Приводил высказывания Екатерины Второй: "Пьяным народом легче управлять" или Гитлера: "Никакой гигиены, никаких прививок, только водка и табак", - такую перспективу рисовал он для славянских народов.
Сам Гитлер не пил, не курил и был вегетарианец.
Наконец, Джон Кеннеди в первый год президентства посоветовал руководителям средств информации: не муссируйте проблему алкоголизма в СССР, делайте вид, что ее не существует.
В номере 5 журнала "Знамя" за 1987 год напечатаны "Беседы с палачом" польского литератора К. Мочарского. Волею случая К. Мочарский оказался в одной тюремной камере с приближенным Гитлера фашистским генералом Штроопом. Вот откровения генерала:
"В беседах и при разработке планов в этой области в штабе рейхсфюрера СС мы проявляли озабоченность активностью натурального прироста коренного населения. Существовали различные планы решения этой проблемы. У меня был свой собственный вариант, но посвящать вас в его детали я не буду".
К. Мочарский далее пишет:
"Я неоднократно думал, что за вариант замышлял, Штрооп по ограничению прироста населения Украины? Однако, кроме расстрелов, убийств, выселения за Урал, истребления голодом я ничего другого предположить был не в состоянии... Через какое-то время, когда мы рассуждали на другие темы, я узнал о штрооповском методе геноцида в рассрочку.
А именно, мы говорили о наркомании и алкоголизме. Штрооп, как я уже упоминал, являлся сторонником умеренного потребления крепких напитков, у него был также свой взгляд на употребление вина разными народами. О французах он говорил, что это страна "винных алкоголиков", которые страдают национальным недугом - циррозом печени. Англосаксы, по его мнению, постоянно хлещут виски. "Черчилль вечно был под газом. Поляки, русские, украинцы и скандинавы - это потребители водки".
- А почему бы украинцам не дать вволю водки, раз они жить без нее не могут? - изрек он однажды. - Кроме того, им надо разрешить петь: тут они действительно мастера. А если бы водка, высокоградусная водка стоила гроши и продавалась на каждом шагу, украинцы только благодарили бы нас за общедоступность такого рода удовольствий".
Мочарский далее заключает:
"План Штроопа заключался в том, чтобы споить украинский народ (и другие народы Советского Союза), доведя его в пределах двух-трех поколений до деградации".
Мочарский говорил Штроопу: у них много книг, они любят читать. Книги будут поддерживать в славянах дух свободолюбия и разума.
Штрооп и на это имел свои планы. Он говорил, что мы бы водку обменивали им за книги, и таким образом, быстро бы лишили источника разума и высоких стремлений.
Так гитлеровцы замышляли окончательно решить так называемый русский вопрос.
Ныне Штроопу вторит депутат Шмелев, призывающий открыть все шлюзы для спиртного. И не то странно, что находятся люди, желающие такой судьбы славянским народам; странно, что Шмелев находит у многих поддержку и более того - пользуется нашим доверием и даже высоким почтением.
Теперь, когда в нашей стране начисто свернута борьба с алкоголизмом, а кривая всех бед - снижение производительности труда, брак, аварии, преступность резко поползли вверх, молчат все злые силы планеты и закордонные голоса - что же, дескать, пусть русские спиваются, они тогда не страшны - у них ни писателей, ни художников, ни ученых не останется. И не нужно будет ни атомных бомб, ни подводных лодок...
Обо всем об этом говорят своим слушателям наставники. Интересны их размышления о противниках отрезвления народа, живущих рядом с нами. Казалось бы, их не должно быть. В самом деле: кому выгодно видеть своего соотечественника пьяным?
Знал бы наш рабоче-крестьянский наивно-доверчивый люд, как много таких желающих!
Мне один рабочий говорил:
- Я пьющий-то и люб мастеру, и нужен ему - он меня во всякую дырку ткнет. А скажи я ему слово, враз на место поставит: "Ты еще мне, пропойца, права качать станешь! Еще слово - и живо за ворота выставлю. И в трудовой книжке нарисую..."
А бюрократов возьмите... В райкоме сидят, райисполкоме, обкоме... Им финансовый план нужен, оборот денег, чтоб зарплату платить. А деньги трудовой люд за водку отдает... Получил получку и тут же за бутылки снес ее... Бюрократ доволен. И тишь в районе, и благодать - глядишь, орденок на лацкан, да еще по службе повысят.
Заводским начальникам товары ширпотреба не надо выпускать, деньги в казну бутылкой выманят.
А верхний эшелон власти... Там без водки и вовсе труба. Оборот финансовый нарушен, народ волнуется - там забастовка, здесь неформалы... Да нет уж, лучше пусть другие трезвую жизнь устанавливают. А мы, пока правим, не станем ворошить эту рану. Она хоть и зудит, и все сильнее загнивает и в конце концов разъест весь организм, сгубит народ и государство, но произойдет это в будущем, не при нас - философия Людовика XIV: "После меня хоть потоп".
Позвонят в статистическое управление. Вы, мол, там потише с цифрами, попридержите информацию о производстве спиртного, о бедах, связанных с алкоголизмом.
Ну а те, что в обманах поднаторели, и рады стараться. Много десятилетий стоял у руля статистики коммунист Старовский. И в какие он только хитрости не пускался, чтобы не тревожить народ, загонять вглубь его беды и болезни, но вот постарел Старовский его с почетом отправили на пенсию. И живет он в роскошной квартире, и пенсию особую от государства получает.
Ну, а тем, кто с легкостью мотыльков пределы отчизны покидает - им, что ли, нужен трезвый трудовой народ?
Опять же и глупцов в самом народе хватает. Они тоже - за вино, за водку, за веселую жизнь!
Вот почему так часто случалось в истории: борьба за трезвость наберет силы, и уж к сухому закону дело клонится, а тут, смотришь, на попятную пошло.
И скоро ли уж людей таких прибавится, которые бы знали, что для них хорошо, а что плохо, кто для них добра желает, а кто злым силам потакает...
Обо всем этом ведется разговор на занятии по теме: кто заинтересован в спаивании народа? Кому нужно, чтобы мы отравлялись?
Можно услышать возражение: Шичко был эрудит, имел обширные знания, много ли таких найдется? Что же это за метод, если овладеть им могут лишь единицы?
Спешу успокоить, обнадежить и ободрить. Конечно, Шичко был ученый, образованнейший человек. И педагог был умелый, лектор, оратор. Но я встречаю людей - и их становится все больше - не имеющих специальных знаний, но страстно желающих отрезвлять народ. Они жадно читают книги, посещают занятия опытных отрезвителей и очень быстро накапливают нужный материал.
Я встречался с теми, кто уже прошел десять уроков или сеансов, и с теми, кто еще занимался, и - поразительный результат! - те же восемьдесят пять или девяносто процентов отрезвленных, что и у Шичко. Значит, дело тут не столько в преподавателе, сколько в самом методе.
Есть своя особенная привлекательность и у тех инструкторов, которые не успели вооружиться знаниями теории и истории алкоголизма, не блещут красотами речи, - эти более других самобытны, близки по строю мыслей каждому слушателю - даже образованным, чиновным. Их наивность подкупает, им верят, их слушают с сочувствием, особенно, если они сами были алкоголиками и теперь как бы исповедывались, рассказывали свою печальную историю. В Ленинграде большинство руководителей групп прошли свою несчастную полосу, избавлялись у Шичко и, можно сказать, всеми клетками восприняли метод учения. Ведь он им и тысячам других людей во второй раз подарил жизнь.
Заметим: два-три часа разговора, и - ни одного упрека, назидания, вроде подобного:
"И докатился же ты, братец! И как только в глаза людям смотришь - все пьешь и пьешь. Может, и остановиться пора, а? Ведь есть же, наверное, совесть у тебя? Не всю ты ее утопил на дне стакана?"
Нет и еще раз нет! Ничего такого в беседах Шичко мы не слышали. Наоборот: каждый из группы - а являлись сюда и в нетрезвом виде! - здесь чувствовал себя как равный среди равных. Никто не заметит, не заденет больную струну - твою униженность и оскорбленность. И сам Шичко, и все товарищи каждым словом, каждым жестом и взглядом выражали сочувствие и желание помочь человеку в беде. Здесь не было врача и пациента, сюда пришли товарищи по несчастью, и учитель ничем не показывал своего превосходства.
Итак, десять занятий. Это число выведено опытом. Примерно десяти трехчасовых сеансов хватает для разрушения питейной программы. Одним довольно и меньше, другим нужно больше. Но вот что интересно - некоторые, и таких немало, продолжают ходить на занятия и после того, как сами уже отрезвились. Они приходят, как в клуб, к товарищам, единомышленникам - вновь и вновь слушают учителя.
Я беседовал с такими, спрашивал:
- Зачем же вы приходите сюда? Ведь вы же не пьете, отрезвились?
Ответы разные. Вот некоторые из них:
- Мне здесь интересно.
- Хочу закрепить свои трезвеннические убеждения.
- Хочу усвоить методику Шичко, накопить знаний, материала, а затем и сам буду отрезвлять алкоголиков.
Один артист сказал:
- Мы, артисты, исправляем нравы, а тут даруют жизнь. Если выучусь - переменю профессию.
Отрезвленные охотно говорят о методе Шичко, горячо отстаивают то, что еще недавно казалось им пустой говорильней, неважным и несерьезным делом. Не стесняются говорить о своем прошлом - живописанием своего недавнего трагического положения они как бы высвечивают чудесность происшедшей с ними метаморфозы; по их словам, каждый из них, подобно Фениксу, снова возродился к жизни. Ну, словом у большинства этих счастливцев я наблюдал синдром разговорчивости - и, наверное, из этого страстного желания поделиться своим воскрешением, высказать слова благодарности в адрес учителя вырабатывается затем стойкая, непреходящая потребность и самим отрезвлять других, дарить и дарить людям счастье. Поначалу робко - сомневаются, смогут ли, справятся ли с ролью учителя. На этом этапе они жадно ищут книги, брошюры, ходят к тем, кто осмелился и уже ведет группы. Не один раз перечитают книги Углова, сделают нужные выписки. В таких поисках, в накоплении знаний и материала проходят месяцы, у иных год, два, а то и больше. Наконец, смотришь, набрал группу, отрезвляет. И повторяю еще раз, у всех получается. И результаты удивительны: отрезвляют большинство слушателей, а иные - до девяноста процентов. Не бросают и тех, кто по каким-нибудь причинам не поддается убеждению - звонят ему, встречаются.
Тех, кто отрезвляет, и тех, кто отрезвляется по методу Шичко, пока не так много. Недавно мне звонила женщина из Днепропетровска, просила назвать группу, куда бы она могла послать сына.
- Был в Афганистане, пьет по-черному. Спасите сына, он был такой хороший парень!
- А у вас в Днепропетровске разве нет таких групп?
- Нет, у нас нет! Днепропетровск - дыра, здесь много дыма, гари и в магазинах очереди. И кругом продают водку, вино и пиво - хотя залейся!
Позвали парня в Ленинград.
Слушаешь женщину и невольно задаешься вопросом: когда же во всех городах и селах появятся группы отрезвления по методу Г. А. Шичко? Нет у нас теперь другой надежды вырвать народ из пучины пьянства, как только на это удивительное, благородное и светлое движение - отрезвление людей по методике Геннадия Андреевича Шичко.
Ну, а как же наш Борис Качан? Помог ли ему Геннадий Андреевич?
Мы уезжали в Москву. В день отъезда нам с Борисом позвонил Шичко и пригласил в гости к его слушателям - мужу и жене К.
Я слышал о главном инженере, о его большом таланте, о том, что завод, где он работает, многими своими техническими новшествами и высоким уровнем производства обязан Виктору Петровичу К. Этот замечательный инженер и организатор вдруг ударился в загулы, и кое-кто уже готов был "поставить на нем крест", но...
Впрочем, лучше всю историю узнать из первоисточника.
Поезд наш отправлялся в полночь. Мы с Борисом имели свободный вечер и предложение Шичко приняли с удовольствием. Дверь открыла худенькая, изящная женщина, совсем еще молодая, лет тридцати.
- Входите, входите... Геннадий Андреевич уже здесь, а муж просил извиниться - задерживается на заводе.
Мы осмотрелись. Квартира просторная, богато, со вкусом обставленная. Множество радиоприборов, магнитофонные усилительные установки. Книги, дорогие безделушки. Все говорило о достатке хозяев.
Вера Антоновна, видимо, заметила наш интерес к обстановке, сказала: