Разумеется, это не более чем умозрительная реконструкция. Всех причин, решительно и бесповоротно поменявших антропологический пейзаж верхнепалеолитической Европы, мы, похоже, никогда не узнаем. Не подлежит сомнению только одно: работало сразу несколько факторов, в числе которых были новые охотничьи приемы, принесенные пришельцами с юга, и их прогрессивные каменные технологии, и суровый климат вюрмской ледниковой эпохи. Не исключено, что лобная избыточность кроманьонцев тоже могла внести свою лепту в непростые процессы, развернувшиеся на степных просторах европейского континента. Дружное наступление дисциплинированных сапиенсов вынудило аборигенов сдавать позиции одну задругой.
Нам уже приходилось говорить об исключительной насыщенности природных популяций мутациями. На это следует обратить самое пристальное внимание. Дело в том, что мутации, сберегаемые в коллективном генофонде вида, как правило, находятся в скрытом, непроявленном состоянии. Извлечь их на свет божий проще всего с помощью близкородственного скрещивания (так называемого инбридинга), которое немедленно выбрасывает на поверхность изобилие фенотипов, сразу же подхватываемых отбором. Палеонтологам хорошо известно, что даже сравнительно небольшая изолированная группа может дать начало новому эволюционному витку.
В связи с этим имеет смысл задуматься над феноменом одомашнивания собаки; это знаменательное событие произошло очень давно - в мезолите или даже верхнем палеолите (в распоряжении археологов имеются наскальные изображения охотников в сопровождении четвероногих друзей). Собака стала первым животным, разделившим с человеком непростые тяготы его повседневного существования. Понятно, что имени этого гениального селекционера история каменного века до наших дней не донесла. Слово "гениальный" здесь не случайно, потому что приручение диких псовых (а других под рукой у первобытного человека не было) - задача невообразимой сложности. Дикие собаки динго, сопровождающие племена австралийцев и пробавляющиеся объедками с барского стола, - отнюдь не домашние животные. В пустынях южного континента между людьми и собаками установился вооруженный до зубов нейтралитет: то люди первыми заметят дичь, и тогда собаки настораживаются в ожидании поживы, то собаки выгонят зазевавшуюся скотину навстречу охотникам и усядутся в отдалении - вдруг чего перепадет. Но людей и собак всегда разделяет своего рода демаркационная линия, перейти которую смерти подобно.
Исходным материалом для одомашнивания могли быть только волки или их доисторические предки. ("Шакалья" гипотеза Конрада Лоренца сегодня отвергается большинством специалистов.) Дикие псовые вообще нелегко приручаются: сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит. И все-таки когда-то давным-давно это удивительное событие произошло. Причем собака - это едва ли не единственный вид, с которым у человека установились самые доверительные отношения. Попытаемся представить, как было дело.
Наверное, наши предки брали для обучения волчат, потому что взрослое животное по-настоящему приручить невозможно. Детеныши всех млекопитающих чрезвычайно любознательны, игривы и легко идут на контакт.
Это совершенно необходимый этап их развития, ибо только в игровой форме они могут освоить те модели поведения, которые пригодятся им во взрослой жизни. И только уникальная пластичность детской психики позволяет добиться этого в столь сжатые сроки. Но по мере взросления характер детенышей начинает постепенно портиться - они становятся все более недоверчивыми, агрессивными и независимыми. Очевидно, что не все волчата могли ужиться с человеком: одни сами убегали в лес, а других, с которыми ладить становилось все труднее, люди просто убивали. Оставались только самые послушные, дольше всех сохранявшие щенячье дружелюбие и общительность. Это был своего рода искусственный отбор на хороший характер, на сохранение детских черт до взрослого состояния.
Ученые давно подметили, что взрослые собаки зачастую до глубокой старости похожи на волчьих щенят: у многих висят уши, они по-щенячьи тявкают, а не воют, они вертлявы, игривы, доверчивы и дружелюбны. Взрослый волк ведет себя куда строже и не допускает фамильярности, а собака, с его точки зрения, - какое-то пустое, несолидное создание. Феномен отступления в детство удалось продемонстрировать в опытах по одомашниванию пушных зверей, которые проводились в Сибирском отделении Академии наук под руководством Д.К. Беляева. Усиленный отбор лис стали проводить не на качество меха, а на дружелюбие и уживчивость. Прошло немного времени, и животные изменились буквально на глазах. Они сделались ласковыми, послушными и доверчивыми, а повзрослев, сохранили все эти качества в полной мере. Многие даже научились лаять по-собачьи. Самое интересное то, что они, как и собаки, стали приобретать разную окраску, а у многих сдвинулись сроки размножения. Это может означать только одно: в популяции лис резко усилилась изменчивость.
Начало новым линиям животных или растений дает не господствующий тип, не представитель мейнстрима, а неспециализированный предок, маргинал, прозябающий на обочине эволюции. Если генетическая однородность популяции слишком высока и с маргиналами дело обстоит туго, природа нередко прибегает к удивительным ухищрениям вроде своеобразного отступления в детство (по принципу "шаг назад - два шага вперед"), чтобы, временно отступив, сделать новый рывок. Косная, устоявшаяся форма теряет ресурс пластичности, а чтобы его восстановить, приходится время от времени заниматься такой вот эквилибристикой. Этот феномен погружения в детство, растягивания ювенильной стадии был назван неотенией (от греч. neos - "незрелый, юный" и teino - "растягиваю, удлиняю").
Похоже, что эволюция всех вообще высших приматов и человека в особенности проходила под знаком своеобразной неотении. Прежде чем начать одомашнивать животных, человек должен был, так сказать, "одомашнить" себя самого. Ведь что в первую очередь отличает Homo sapiens от всех прочих приматов? Да то же самое: детская любознательность, уживчивость и общительность, сохраняющиеся на протяжении всей жизни. Детское стремление к игре тоже сопровождает нас до глубокой старости. Выдающийся голландский историк, философ и культуролог Йохан Хейзинга (1872–1945) был совершенно прав, когда назвал свою увлекательную книгу "Homo ludens" - человек играющий. Религиозная обрядность, фольклор, танец, музыка, поэтическое творчество (да и вообще искусство) выросли, в конечном счете, из различных форм игрового поведения. Из игры рождаются ирония и юмор. В мире животных иронии нет, животные всегда глубоко серьезны.
Отступление в детство не могло не отразиться и на физическом облике человека. Укороченное лицо, выпуклый лоб, маленький нос, круглые глаза и небольшие челюсти - это бесспорные ювенильные признаки (от лат. juvenilis - "юный"), общие для детенышей всех млекопитающих. Поэтому многие животные без особого труда узнают детенышей не только своего вида, но и чужаков, и если в их врожденной программе имеется жесткий запрет на причинение вреда несовершеннолетним, такое табу нередко переносится и на детенышей других видов. Занятый своими серьезными делами взрослый пес будет терпеливо сносить назойливые приставания не только резвящегося щенка, но и ребенка - врожденная биологическая программа не оставляет ему выбора.
У нас с вами некоторый набор ювенильных признаков сохраняется до конца жизни. Давным-давно подмечено, что человек гораздо больше похож не на взрослую обезьяну, а на ее детеныша. Это и "детские" челюсти, и выпуклый лоб, и даже тип оволосения, хотя, казалось бы, характер распределения волос на теле не имеет у обезьян и людей ничего общего. Однако если мы сравним волосяной покров человека и семимесячного плода шимпанзе, то не увидим ровным счетом никакой разницы. Даже наш фундаментальный, сугубо человеческий признак - прямое бедро - обнаруживается у молодых гиббонов и шимпанзе. Не забудем, что и полноценное овладение речью возможно только в раннем детстве, на протяжении некоторого критического периода. Если время упущено, человек уже не заговорит никогда.
А теперь рассмотрим еще одну версию безоговорочной капитуляции неандертальского человека. Некоторые ученые полагают, что причиной эволюционного провала неандертальцев стала их слишком ранняя "взрослость". Тому имеются даже отдельные косвенные подтверждения: например, известно, что дети палеоантропов взрослели куда быстрее по сравнению с детьми Homo sapiens. Отказавшись от растянутого детства человека разумного, они получили сиюминутный тактический выигрыш, но проиграли в долгосрочной гонке к вершинам эволюции. Недоверчивость и инстинктивная настороженность сыграли с ними злую шутку. Слишком рано утратив пластичность, они стали больше полагаться на себя и могли отныне выживать только небольшими группами, поскольку образование сложных социальных структур требует совсем иных качеств - общительности, умения и желания учиться, уживчивости и открытости. Преждевременная взрослость и высокая специализация загнали неандертальца в эволюционный тупик, и маргинал Homo sapiens без труда победил своего незадачливого собрата. Поэтому мы с полным правом можем сегодня сказать: маргинальность, маргинальность и еще раз маргинальность - вот что вывело нас в люди.
Настала пора разобраться с прародиной человека разумного. Из каких глубин вынырнули бравые кроманьонцы? Где находился их "интернат"? Мы знаем, что в Европу представители Homo sapiens явились во всеоружии передовых технических достижений и, следовательно, никак не могли произойти от местных неандертальцев. Антрополог Я.Я. Рогинский, как мы помним, помещал прародину кроманьонцев в Переднюю Азию. В соответствии с его теорией широкого моноцентризма, первые люди современного типа увидели свет на землях Ближнего Востока, Северной Африки и Восточного Средиземноморья.
Однако современные достижения генетики и молекулярной биологии вкупе с новыми археологическими открытиями не оставили от этой изящной теории камня на камне. Сначала из числа возможных предков человека разумного пришлось исключить неандертальца. Анализ митохондриальной ДНК показал, что общих с палеоантропами генов у нас практически нет, и расхождение этих линий произошло еще в те времена, когда на планете безраздельно хозяйничал Homo erectus. Разумеется, ученые на этом не успокоились. Митохондриальный метод приспособили не только к анализу ископаемых останков неандертальцев и сапиенсов, но и применили для изучения генетических последовательностей современных людей, принадлежащих к различным расам. Наиболее вариабельной оказалась митохондриальная ДНК некоторых этнических групп африканского континента, что говорит о ее глубочайшей древности. Праматерь всего современного человечества, так называемая "митохондриальная Ева", жила, по всей видимости, где-то в Восточной или Северо-Восточной Африке примерно 200 тысяч лет назад. Спустя несколько десятков тысячелетий начался великий исход ранних африканских сапиенсов. Около 100 тысяч лет назад сравнительно небольшая популяция людей современного типа, пройдя по узкому перешейку между Красным и Средиземным морями, заселила Ближний Восток, а затем постепенно разлилась по необозримым просторам Евразии, изрядно потеснив тамошних палеоантропов. Таким образом, мы с вами являемся прямыми потомками этих отчаянных доисторических землепроходцев.
Пожалуй, имеет смысл более подробно остановиться на методе анализа митохондриальной ДНК, так как именно этот подход позволил ученым вычислить возраст Homo sapiens и реконструировать основные пути миграции наших далеких предков. Как известно, половину генов мы получаем от матери и половину - от отца. У наших родителей были свои отец и мать. Понятно, что хромосомные наборы причудливо тасуются в длинном ряду поколений. С помощью несложной формулы мы даже можем рассчитать их количество за любое заданное число поколений. Ядерная ДНК (а хромосомы располагаются внутри клеточного ядра) отличается высокой изменчивостью и вряд ли сможет пригодиться в качестве "молекулярных часов".
Совсем иная штука - небольшая кольцеобразная молекула ДНК, находящаяся вне ядра, в особых внутриклеточных органеллах - митохондриях. Она не принимает участия в половом размножении, не обменивается своими участками с ДНК клеточного ядра и наследуется исключительно по материнской линии. У всех представителей одного вида, ведущих происхождение от общего предка, она должна иметь сходное строение и потому является почти идеальным инструментом для проведения молекулярно-генетических исследований. Разумеется, абсолютно полной идентичности митохондриальной ДНК даже у особей одного и того же вида мы все равно не обнаружим, поскольку спонтанные мутации неизбежно вносят в этот процесс свои коррективы и пусть медленно, но изменяют исходную структуру молекулы. Но скорость накопления мутаций - величина более или менее постоянная, поэтому, сравнивая по разнообразию вариаций митохондриальной ДНК представителей различных этнических групп, мы можем вычислить не только время жизни праматери всего современного человечества, но и определить, какими путями шло расселение ее потомков по нашей планете. Чем вариабельнее митохондриальная ДНК того или иного этноса, чем богаче она генными замещениями, тем больше время жизни данной человеческой популяции.
А поскольку максимальным разнообразием отличается как раз митохондриальная ДНК некоторых африканских народностей, ученые пришли к выводу, что первые люди современного типа появились на просторах черного континента. Однако здесь необходимо сделать одно существенное уточнение. Словосочетание "митохондриальная Ева" совершенно беспардонно заездили, и у неподготовленного читателя может сложиться впечатление, что у истоков рода человеческого стояла одна-единственная супружеская пара, как это описано в Библии. Ничего подобного биологи, конечно же, не имели в виду. Ева в данном контексте - не более чем метафора, и это выражение ни в коем случае нельзя понимать буквально. Разъясню это обстоятельство на примере.
Почти наверняка разнообразие в строении митохондриальной ДНК было у наших прапрабабушек 200 тысяч лет назад весьма и весьма немалое. Но ситуация однажды повернулась так, что в потомстве какой-то женщины преобладали девочки. Это вовсе не означает, что она отличалась исключительной плодовитостью: просто ее товарки чаще рожали мальчиков, или эти мальчики в силу неведомых нам причин оказывались более жизнеспособными. Как мы помним, митохондриальная ДНК наследуется по женской линии, поэтому в организме мальчиков она находила свой естественный конец. Популяции доисторического человека были очень немногочисленными, и через несколько десятков поколений ДНК нашей гипотетической Евы стала решительно преобладать. На генетическом разнообразии вида в целом это никак не отразилось и не могло отразиться: все женщины исправно рожали здоровых детей, и только по одному-единственному, второстепенному и совершенно случайному признаку популяция сделалась однородной. Таким образом, в начале всех начал стояла, конечно же, не уникальная супружеская пара, а дружный коллектив ранних сапиенсов.
Аналогичным образом обстоит дело и с Y-хромосомой, которую совсем недавно тоже стали использовать в качестве "молекулярных часов". Она располагается в клеточном ядре, но подобно митохондриальной ДНК не рекомбинирует с прочими хромосомами, а наследуется, напротив, по мужской линии. Так вот, в ходе проведенных исследований выяснилось, что генетический Адам тоже жил в Восточной Африке, но примерно на 100 тысяч лет позже Евы. Совершенно очевидно, что они никогда не встречались. Но удивляться этому не следует: волею случая карта легла так, что господствующей сегодня разновидности Y-хромосомы повезло меньше и позже.
Читатель, уже изрядно утомленный бесконечными экскурсами в молекулярную биологию и генетику, вправе спросить: а существуют ли более ощутимые доказательства глубокой древности нашего вида? Высоколобая теория - это, конечно, замечательно, но заковыристыми силлогизмами, как известно, сыт не будешь. Быть может, в распоряжении ученых все же имеется нечто такое, что можно было бы элементарно пощупать руками?
Да, таких доказательств сегодня сколько угодно, причем самых что ни на есть материальных. Археология, к счастью, не стоит на месте. Если всего-навсего 30 лет назад специалисты могли похвастаться только костями Homo sapiens, возраст которых не превышал 40 тысяч лет (да и то по самым оптимистическим оценкам), то в наши дни ситуация коренным образом изменилась. В Южной Африке и Палестине были обнаружены останки анатомически современных людей старше 90 тысяч лет. При этом выяснилось, что скелеты прогрессивных палестинских неандертальцев, найденные в пещерах горы Кармел (вспомните предыдущую главу), по крайней мере на 20 тысяч лет моложе костей сапиенсов, лежащих в соседних пещерах. От гипотезы ближневосточной прародины человечества отказались, а причудливая мешанина архаики и модерна в палестинских раскопах получила естественное объяснение. Всему виной оказалась голая география: на протяжении десятков тысяч лет ближневосточный аппендикс был единственной торной дорогой, связывающей африканский континент с Европой и Азией.