Я тоже этому расширению не сразу научился, пока не пожил в Европе. Там как-то сразу ощущаешь себя внутри сообщества: вот это, слышишь, посуду бьют супруги-португальцы, но ты полицию не вызывай, потому что они всегда сразу же мирятся. В этой квартире сумасшедшая бабушка живет, но она очень добрая, в среду приходи к ней на день рождения, ей будет 90 лет, она сладкое любит. Этот сосед – ортодоксальный еврей, он в субботу пешком к себе на седьмой этаж ходит, как это – почему? Потому что Шаббат, нажимать кнопки лифта нельзя. Это двое аргентинцев, геи, семейная пара, поженились в Испании, там это разрешено. А это Хасан, араб, он прораб на стройке, и у него всегда хорошая травка, так что обращайся, если будет нужда…
И не надо мне только про запреты хиджабов во Франции, про беспорядки в пригородах Парижа и запрет на строительство минаретов в Швейцарии – компатриоты, тычущие пальцем в эти несомненные факты, забывают, однако, упомянуть про фантастический фестиваль эмигрантов в лондонском Ноттинг-Хилле, про гигантский Исламский культурный центр в Париже (а также в Лондоне), а главное – про феноменальное влияние всех неевропейских культур на культуру европейскую. Европа всех их приняла и сделала своими.
Так что эту статью я дописываю под взятый во французской медиатеке диск группы "Космофонический оркестр", где Ямина Нид эль-Мурид и Надя Нид эль-Мурид с дивным магрибским акцентом поют по-французски так, что крышу сносит.
Диск, кстати, называется "Chansons apatrides" – "Песни апатридов".
То есть людей без гражданства.
Но, однако ж, с культурой.
2010
А также в области билета
Недавно я дважды испытал унижение. Первый раз – на входе в Эрмитаж, где от меня потребовали паспорт. А второй раз – общаясь в эфире с директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским
Я не преувеличиваю. Если вы решите заглянуть в Эрмитаж – допустим, на выставку Центра Помпиду, сейчас ведь в России Год Франции, – то кассирша потребует с вас паспорт. Дело в том, что билет в Эрмитаж стоит 400 рублей, но для граждан России действует установленная самим Эрмитажем льгота, и билет обходится в 100 рублей. Как кассирша разберет, что перед ней гражданин России? Что это вы ей суете? Водительские права? Они не документ, подтверждающий гражданство. Служебное удостоверение? Тем более! Что? Без акцента говорите по-русски? А может, вы жулик, то есть украинец, белорус или америкос, пытающийся прорваться к Дюшану или Рембрандту по российской скидке?
И я ничуть не утрирую, а цитирую Пиотровского, хотя о потрясшем меня разговоре с ним чуть позже. Сначала – о том, о чем вы, возможно, забыли.
Когда-то страна по имени СССР была закрытой для иностранцев. Те ручейки, что просачивались, не допускались до контактов с аборигенами. Однако встречались места, где агнцы и козлища с неизбежностью перемешивались. Таковыми были: Большой и Кировский театры; Эрмитаж, Третьяковка и Русский музеи; поезда и самолеты внутри страны; Кремль. Там всюду существовали двойные цены: низкие – для советских граждан, высокие – для интуристов.
В этом был извращенный, но смысл. Если бы интуристы платили за билет на балет по ценам для аборигенов, это выглядело бы смешно по сравнению с ценами на их родине. Если бы аборигены платили по ценам для интуристов, они бы увидели, насколько ничтожны их зарплаты. Но смыслом двойных цен была не только конвертация неконвертируемого рубля. Еще одним смыслом была дойка иностранцев, разводка на валюту. То есть музеи Кремля, железные дороги и Кировский театр вели себя так же, как и ленинградская фарца, щипавшая финский автобус под Сестрорецком, – только под прикрытием государства.
Когда занавес и Советский Союз пали и Кировский театр стал Мариинским, выяснилось, что рубль прекрасно конвертируется и российские граждане могут зарабатывать не меньше интуристов (а многие граждане СССР сами стали интуристами). Театры, авиакомпании и РЖД сегодня продают всем билеты по единым ценам (и мне это кажется справедливым, потому что позволяет сравнивать цены и доходы).
А вот главные российские музеи и музеи-заповедники неожиданно остались заповедниками не просто двойных цен, но советской системы, целью которой, повторяю, было щипануть богатенького Пиноккио. Только теперь бизнес крышуется не именем государства (никакой Минкульт не заставляет музеи держать двойные цены), а именем культуры. "Дадим бедным россиянам приобщиться к культуре, а иностранцы и так богаты!" – посылает сигнал Эрмитаж, устанавливая цены в 100 и 400 рублей соответственно. А Русский музей и Третьяковка – в 150 и 300 рублей. А царскосельский Екатерининский дворец – в 550 и 260 рублей. И т. д.
Вы никогда не приглашали знакомых иностранцев – допустим, тетушку из Кременчуга – прогуляться по Кремлю или Царскосельскому парку? Вы на входе получите сегрегацию по принципу гражданства, и тетушка будет скрывать, что она с Украины. И вы поймете, что чувствовали негры в США во время расовой сегрегации и что евреи в Германии – во время национальной. Там, кстати, тоже все было во имя высокой цели: защиты прав коренного населения.
Тут нужно заметить следующее. У любой фискальной политики два аспекта. Первый – собственно фискальный, позволяющий пополнить бюджет: и я бы очень хотел видеть цифры, чтобы понять, сколько денег приносят Эрмитажу иностранцы, а сколько – граждане России, чтобы подискутировать, не выгоднее ли Эрмитажу единый билет, скажем, в 200 рублей. Второй – идеологический: любая льгота показывает, что обществом поддерживается, а что нет. То есть льготы для молодых и пожилых вытекают из уязвимости этих категорий, и это нормально. Но идеологический посыл двойных музейных цен – для взрослых: россияне нуждаются в поддержке и иностранец эту поддержку обязан обеспечить. Ведь мы не такие, как все.
Мне такая – в пользу своих – установка представляется стыдной. "Иностранец" не обязательно дядюшка Скрудж. Иностранцы – это и граждане СНГ (где жизнь часто просто бедна), и бэк-пэкеры, туристы с рюкзаками, останавливающиеся в хостелах или В&В. А "ренджроверами" и "кайенами" нуждающихся в дотациях россиян забиты все подъезды к Эрмитажу (а ну-ка, если в Лувр, в порядке единых стандартов, для русских установить четверную цену?!).
Эта установка ужасна еще и потому, что не дело музея определять, кто из взрослых людей беден, кто богат. Дело музея: а) свои сокровища сохранять, б) с ними знакомить максимальное число людей. Не говоря уж о том, что предъявление аусвайса (то есть доказательства, что ты – это ты) по сути своей унизительно. Да-да, мне унизительно показывать паспорт даже пограничнику, и потому меня так радует Европа без границ – но, замечу, пограничник действует хотя бы от имени государства, а Эрмитаж – по инициативе Пиотровского.
Поэтому, когда билетерша в Эрмитаже потребовала от меня паспорт, я был потрясен. Я мог заплатить за билет 400 рублей, не в этом дело. Но рядом плакали две подружки без паспортов, у которых денег на полные билеты не хватало. И объясняла что-то тщетно белоруска, говорившая, что всю жизнь проработала на СССР. Это было невыносимо. Невыносимо и унизительно настолько, что на радиостанции "Вести FM", где по понедельникам и пятницам у меня в ту пору был утренний эфир, я немедленно устроил обсуждение.
Поучаствовать я пригласил атташе по культуре посольства Франции Бланш Гринбаум-Сольгас (она раньше была главным куратором музеев Франции и сказала, что во Франции льготы существуют для молодых и пожилых, но по гражданству никто никого не делит и что российская ситуация иностранцам "обидна"), замдиректора Третьяковки Марину Эльзессер (она сказала, что в Третьяковке паспорт не спрашивают и что иностранцы не обижаются) – и, разумеется, Михаила Пиотровского. Его пресс-служба заявила, что он невероятно занят и что вообще никто из Эрмитажа участвовать в эфире не может. Поэтому мне пришлось звонить ему в прямом эфире на сотовый телефон, за что я тут же получил обвинение в "неинтеллигентности" (за которую готов извиниться, если директор Эрмитажа, конечно, оплачивает телефон за свой счет, а не музея).
И от Михаила Пиотровского я услышал – что да, гражданство нужно доказать и что это вполне нормально. И он добавил, что паспорта нужны, чтобы по льготной цене в Эрмитаж не попадали "жулики и аферисты".
"Жулики и аферисты не имеют права не Рембрандта?" – спросил я, не веря своим ушам, ибо видел на входе этих аферисток, этих плачущих девушек. "Имеют, но за полную цену", – ответил Пиотровский.
И я понял, что стояло за его словами. За ними стояла не идея открытости культуры, и не идея общности мира, и не идея объединения людей, – а идея культурного распределителя. Хозяин которого неподотчетен получателям и сам решает, кому, сколько и чего предоставить (и которого получатели благотворят за льготы). Я понял вдруг в секунду многое – даже то, отчего наши бабушки-хранительницы в музеях так набрасываются на тебя, охраняя "культурное достояние" (но очень редко помогают и никогда не улыбаются). Меня вон, в день паспортизации на входе, одна из них не пускала в Эрмитаже на перформанс Бартенева, требуя какой-то немыслимый "бейджик" (Бартенев потом был в шоке), а когда я открыл все же дверь, побежала за милицией, поскольку я в ее глазах (без бейджика!) уж точно был жуликом.
Идея распределителя – она, я считаю, ужасна. И дело не в деньгах. Москвой как распределителем правил Лужков. Это очень русская идея – распределять, подкупая льготами лояльность своих, и игнорировать чувства прочих. Делить мир на коренных и понаехавших тут. Разделять – и властвовать.
Закавыка лишь в том, что в Эрмитаже собраны шедевры все же мирового – мирового! – искусства.
Бамбуковый Кремль
Иногда глянешь окрест себя – вон, "Сколково" возводят, а что до свежих новостей, так трассу Formula 1 в Сочи строить начнут – и душа не то чтобы страданиями переполняется, а смутно прозревает… ба! Да я это уже видел!
Видел я это дело в Океании, в Меланезии, на острове Танна, в государстве Вануату.
Не то чтобы лично, но смотрел ленту Годфри Реджио "Коянискацци" – сейчас этот документальный фильм, как принято говорить, является культовым.
В нем показывается, как изощренная, технологичная евро-американская цивилизация сталкивается с невинной островной жизнью и какие удивительные формы, вплоть до религиозных, столкновение принимает.
Одна из таких форм – это карго-культ, о котором всему миру стало известно благодаря нобелевскому лауреату физику Ричарду Фейнману (тому самому, что придумал теорию множественности историй – недавно у нас шел фильм "Господин Никто", где эта теория художественно осмыслена). В 1974 году Фейнман прочел в Калифорнийском технологическом институте лекцию "Наука самолетопоклонников" – и это стало сенсацией.
Суть культа в следующем. Во время Второй мировой войны меланезийские аборигены столкнулись с потоком никогда невиданных даров цивилизации – типа консервов и кока-колы, которые на острова, ставшие военными базами, доставляли американские самолеты. Эти удивительные вещи были прозваны местными жителями "карго" – cargo, груз. Когда война окончилась, самолеты улетели и поток карго иссяк, то аборигены решили приманить его обратно. Они стали расчищать взлетные полосы и строить на них неотличимые от настоящих самолеты, вышки диспетчеров и т. д., только из пальм и бамбука. Они уверовали, что если построят такие же самолеты, как у американцев, то божество вспомнит про них и вернет карго.
С тех пор про карго-культы написаны сотни статей и десятки книг, а исследователи обнаружили, что такие верования нередко возникают там, где наивная цивилизация хочет рывком приобщиться к плодам цивилизации изощренной. Первые карго-культы и появились в конце XIX века: например, на Фиджи. Закономерность, однако.
И вот эти закономерности я хотел бы проверить на российской действительности – разумеется, понимая, что возмущу всех, кто искренне верит, что такое сравнение оскорбительно для великой державы. Но возмущение может вызвать даже невинное "а в чем же это величие?" – хотя, казалось бы, доказательств, кроме полета Гагарина в 1961-м, должна быть тьма.
Про упомянутое "Сколково" я обещаю далее упомянуть еще, но пока давайте о новости более свежей, то есть о строительстве в Сочи гоночной трассы Formula 1. Если кто пропустил: 14 октября генеральный промоутер "Формулы 1" Берни Экклстоун (похожий на Энди Уорхола пожилой господин с железной хваткой) в присутствии Владимира Путина (чья хватка тоже сомнений не вызывает) подписал договор, согласно которому Краснодарский край получает право проводить знаменитые гонки с 2014-го по 2020 год. Имена прочих подписантов, а также потенциальных заказчиков и подрядчиков я опущу, чтобы лучше был виден уровень сделки.
Новость мгновенно и положительно была оценена руководителями команд "Феррари", "Макларен", "Рено" (за последнюю выступает наш гонщик Виталий Петров). Я же в жажде подробностей позвонил своей коллеге, комментатору чемпионатов F1 Оксане Косаченко. Она – как бы поточнее? – по отношению к "Формуле" примерно то же, что Виктор Гусев по отношению к футболу, когда бы другие футбольные комментаторы исчезли.
Оксана сказала, что приветствует строительство сочинской трассы и Виталий Петров приветствует тоже, хотя, например, пока непонятно, какую из 66 существовавших в мире "формульных" трасс сочинская будет напоминать. То есть будет ли это круглогодичный автодром, как на острове Яс в Абу-Даби, – или же часть трассы пройдет по городу, как в Монте-Карло. В любом случае, сказала Косаченко, надо понимать, что это минимум 200 миллионов евро, но дело того стоит.
(Я чуть не хмыкнул: делов-то! 200 миллионов! Пара километров московского Четвертого кольца…)
А вот теперь, прежде чем разделить общий восторг, ответьте, пожалуйста: сколько автодромов (не "формульных", а просто спортивных) существует, например, в таких странах, как США или Франция? Или, например, в Мексике?
Не мучайтесь. В США – 242, в Мексике – 20, в Великобритании и в Японии – по 19, во Франции, Испании, ЮАР – по 9.
На нескольких я был. И был потрясен космическими центрами управления, системами увлажнения трасс с имитацией разнообразных погодных условий и прочим техническим фаршем. И когда после автодрома Paul Ricard в Провансе (это там выгуливают свои "феррари" и "ламбо" жители Лазурного берега) попал на подмосковный автодром в Мячкове, то в остолбенении закрыл глаза. Это было какое-то Хомячково. Слезы капали.
В великой России сегодня, по сути, всего три автодрома. По этой причине у нас еле жив профессиональный автоспорт, не говоря уж про массовый. По этой причине наш владелец спорткара обречен на глуповатую демонстрацию амбиций у ресторана "Причал" на Рублевке, но лишен возможности превратиться в gentleman-driver, "водителя-джентльмена", полупрофессионала. Негде превращаться, понимаете ли.
И сочинское Сколк… тьфу, то есть сочинская "Формула" на этом пустом фоне – она, конечно, самолет, но все-таки слегка бамбуковый.
Потому что внутренний смысл соревнований уровня "Формулы" – быть украшением, жемчужиной автоспорта. А смысл автоспорта – быть украшением, жемчужиной на фоне сети хайвеев, автобанов и прочих многополосных дорог, по которым передвигаются обычные машины. А Олимпийских игр – быть жемчужиной спорта как такового. А "Сколково" – быть жемчужиной науки и образования.
Но хоть один из мужчин с железной хваткой может мне объяснить, почему, скажем, готовясь к Олимпиа-де-2012 в Лондоне и нацеливаясь на рекорды, мы четвертый год держим без воды бассейн школы Олимпийского резерва в Москве на Миуссах (да-да, денег нет и неизвестно: позвоните директрисе – услышите плач Ярославны).
И почему, готовясь с помпой к зимней Олимпиаде в Сочи, мы имеем в стране, цитирую знакомых сноу-бордистов из числа профи, "полтора хаф-пайпа"? (Хаф-пайп – это такой огромный заснеженный желоб, перелетая с края на край которого спортсмены совершают трюки; это обязательная – и крайне зрелищная! – дисциплина во фри-райде.) Причем "полтора хаф-пайпа" возводят в России исключительно к международным соревнованиям, не пуская любителей покататься, "чтобы не испортили". Это что, не бамбуковые полтрубы? Для сравнения: в Финляндии к услугам 5,5 миллиона населения около 100 горнолыжных курортов. Почти на всех – сноупарки: с трамплинами, рампами, хаф-пайпами. В итоге финские девчонки и мальчишки катаются, как альпийские боги; я видел.
Главная опасность карго-культа не в том, что самолет не взлетит. Деревянные планеры летают и без мотора; болиды по сочинской трассе будут ездить, ученые в "Сколкове" будут работать. Главная опасность – в пестуемой уверенности, будто обладание инноградом, олимпиадой и F1 сделает Россию страной, способной завалить весь мир карго.
Боюсь, что не так.
Великой ученой и учебной страной страну делают не "Сколково" или Кремниевая долина, а бешеный спрос со стороны работодателей на выпускников высших учебных заведений. В первой сотне рейтинга мировых вузов есть лишь МГУ – 93-е место. И это не козни составителей рейтинга, а отражение реальности, в которой в российском вузе учат не ради работы, а ради диплома, то есть бамбуковой взлетно-посадочной полосы.
И великой спортивной страной страну делают не Олимпиады или Кубки Кремля, а массовые занятия спортом, о которых можно судить по числу спортивных сооружений: кортов, полей, бассейнов, катков, спортзалов. Опущу цифры – они унизительны, – но дам вам ответ великого тренера Елены Чайковской на вопрос, зачем она уезжала из России работать в Америку: "Понимаете, Димочка, там расстояние можно измерять катками. Проехал три мили – каток. Еще три мили – еще каток".
Другая опасность карго-культа – манипулятивная – менее очевидна, но ее подметил в предисловии к нашумевшей книжке "Ружья, микробы и сталь" Джареда Даймонда Андрей Бабицкий (полагаю, тот самый). Даймонд – лингвист, орнитолог, географ, эволюционный биолог, создатель теории "географического детерминизма" – как раз начинает свою книжку с описания карго-культа на Новой Гвинее, сразу подводя к центральному вопросу: "Почему у одних народов много карго, то есть все, а у других народов – мало карго, то есть ничего?" Точнее, этот вопрос задает самому Даймонду новогвинейский политик и проводник карго-культа Яли. И Бабицкий замечает, что проще всего дать ответ: "Потому что наушники надо было делать из ротанга, а не из бамбука".
Вот и я боюсь, что когда после строительства трассы "Формулы", после сочинской Олимпиады, после работы "Сколкове", когда научного, спортивного или какого другого карго в стране не прибавится, ошибка будет найдена в неверных материалах – или, допустим, объектах – строительства.
Хотя для меня очевидно, что она совершенно в другом.