Объяснялось это тем, что у Якова Христофоровича не сложились нормальные отношения с руководителем резидентуры ИНО в Пекине Аристархом Рыльским, который считал, что Давтян, по существу, дублирует его работу. Следует также иметь в виду, что в те далекие 1920-е годы органы государственной безопасности еще находились в стадии становления: явно хромала дисциплина, многие чекисты голосовали за платформу оппозиции, возглавляемой Троцким, нуждались в укреплении принципы единоначалия и субординации в разведке. Требовалось наведение элементарного порядка в работе, и Я. Давтян принимает энергичные меры. Это, несомненно, дало свои плоды, и 9 декабря 1922 года в служебном письме на имя М. Трилиссера он так характеризует А. Рыльского:
"О Рыльском ничего плохого сказать не могу, но и особенно хвалить также не стану. Он сильно подтянулся с моим приездом, и есть надежда, что будет полезен. Посмотрим…"
Но уже в следующую почту в Центр ушло новое письмо главного резидента:
"Я буду просить вас заменить Рыльского. Он абсолютно не справляется со своими заданиями, так как ленив и вял…"
А еще через месяц, 9 января 1923 года, в адрес начальника разведки летит новое послание:
"Вопреки моему прежнему мнению, Рыльский оказался более симпатичным, чем я ожидал. У него есть некоторая вялость в работе, но в общем и целом он работает недурно и ведет себя очень хорошо. Я им почти доволен и прошу его не заменять, сработался он со мной хорошо".
Однако у Центра было иное мнение в отношении А. Рыльского. Понимая, что главной причиной неровного отношения к нему Я. Давтяна является характер последнего, Центр принял решение отозвать Рыльского в Москву, ибо его непростые взаимоотношения с главным резидентом могли поставить под удар всю работу советской разведки в Китае.
Следует подчеркнуть, что этот отзыв не отразился на положении А. Рыльского в разведке: вскоре он был направлен резидентом ОГПУ в Данию. Затем получил назначение в Париж. В дальнейшем работал руководителем других резидентурах как по линии "легальной", так и нелегальной разведки. Яков Христофорович еще не раз встречался с ним, работая за рубежом, но уже в качестве "чистого" дипломата.
Кремль придавал большое значение укреплению всесторонних связей с Китаем, который являлся самой крупной соседней страной, граничащей с СССР. К тому же, после Октябрьской революции в Маньчжурии укрылись многочисленные белогвардейские вооруженные организации. Здесь же была значительная - до нескольких десятков тысяч человек - русская колония, работавшая, в основном, на принадлежавшей СССР Китайско-Восточной железной дороге. Из этого следует, что Центру было важно знать истинное положение дел в соседней стране, особенно планы белогвардейской вооруженной эмиграции.
Через год после приезда в Пекин Я. Х. Давтян докладывал начальнику внешней разведки:
"Несколько слов о нашей специальной работе. Она идет хорошо. Если Вы следите за присылаемыми материалами, то, очевино, видите, что я успел охватить весь Китай, ничего существенного не ускользает от меня. Наши связи расширяюся. В общем, смело могу сказать, что ни один шаг белых на всем Дальнем Востоке не остается для меня неизвестным. Все узнаю быстро и заблаговременно".
На чем основывались такие оценки главного резидента ОГПУ в Китае? Давтяну, действительно, удалось активизировать работу разведки в этой стране, особенно по белой эмиграции. В частности, Мукденская резидентура через свою агентуру в японских спецслужбах добыла уникальный архив белогвардейской контрразведки, касающийся всего Дальнего Востока. Полученные документы Давтян направил в Центр специальным курьером. В сопроводительном письме на имя начальника разведки М. А. Трилиссера он не без гордости писал:
"Дорогой Михаил Абрамович! С сегодняшним курьером посылаю Вам весь архив белогвардейской контрразведки, полученный в Мукдене. Прошу принять меры, чтобы архив этот не "замариновался" и был использован".
В середине 1923 года в направленном в Центр отчете о проделанной работе Давтян сообщал:
"Работу я сильно развернул… Уже теперь есть приличная агентура в Шанхае, Тянцзине, Пекине, Мукдене. Ставлю серьезый аппарат в Харбине. Есть надежда проникнуть в японскую разведку.
Мы установили очень крупную агентуру в Чанчуне. Два лица, которые будут работать на нас, связаны с японцами и белогвардейщиной. Ожидаю очень много интересного".
Несмотря на эмоциональную окрашенность служебных писем, Давтян в целом не преувеличивал достижений своих сотрудников.
Уже к концу 1920-х годов харбинская резидентура станет ведущей в работе против Японии и белогвардейской эмиграции. Именно в Харбине сотрудник резидентуры Василий Пудин получит план японской военщины в отношении СССР, который затем войдет в историю под названием "Меморандум Танаки". Им же будет добыто свыше двадцати японских шифров.
В годы Великой Отечественной войны из Китая будет поступать весьма важная политическая информация по Японии.
А основы этой блестящей работы советской внешней разведки в данном регионе были заложены в ту пору, когда главным резидентом Иностранного отдела ГПУ-ОГПУ в Китае был Яков Христианович Давтян.
Совмещать сразу две должности - временного поверенного в делах РСФСР в Китае и главного резидента ИНО ГПУ-ОГПУ - для Я. Х. Давтяна было непросто. И он ставит перед Центром вопрос о том, чтобы его освободили от одной из них. Однако в силу своего "кавказского темперамента" делает это излишне эмоционально. В ответ на указания Центра относительно путей дальнейшего совершенствования работы советской разведки в Китае Давтян 6 сентября 1923 года пишет Трилиссеру:
"Я полагаю, что в Пекине лучше видно положение дел, чем из Москвы. Если Вы с этим не согласны, то тогда прошу освободить меня от работы совершенно."
Конечно же, Я. Х. Давтян был абсолютно неправ. Ведь в Центр стекались разведывательные сведения по Китаю не только из руководимых им резидентур в этой стране, но и из многих других резидентур, в том числе действовавших в Европе, Азии и Америке. Поэтому именно Центр обладал большей информацией относительно внутреннего положения дел в Китае, нежели Давтян.
В другом письме на имя начальника разведки Я. Х. Давтян, в ответ на некоторые дружеские замечания М. А. Трилиссера, делится с ним следующими мыслями:
"Я думаю, что мне было бы целесообразно отказаться от работы в ИНО, т. к. я совершенно не могу согласиться с Вашими методами действий…".
Не все гладко складывалось у него и с НКИД. Китай, как уже отмечалось, занимал видное место во внешнеполитических планах советского руководства, а это требовало от Давтяна напряженной работы по линии наркомата. Москва высказывала пожелания улучшить работу полпредства, что также вызывало у него болезненную реакцию. В личных письмах на Лубянку он жаловался на НКИД и замечал, что "Пекин, по-видимому, будет моей последней работой в этом милом учреждении".
Однако в Москве решили по-иному. В апреле 1924 года Яков Давтян заменяется на посту главного резидента в Китае и отзывается из Пекина. В Москве он окончательно переводится в НКИД СССР, где по-прежнему ощущается острая нехватка квалифицированных кадров. Летом 1924 года Яков Христофорович назначается полпредом СССР в Тувинской Республике. Одновременно становится председателем полномочной комиссии ЦИК СССР по урегулированию двусторонних отношений и инспекции советских учреждений. Решив задачи, поставленные перед ним в Кызыле, осенью того же года Давтян возвращается в Москву.
Вскоре Я. Х. Давтян получает новое назначение: он становится полпредом СССР в Венгрии. Однако режим адмирала Хорти не ратифицировал уже подписанный советско-венгерский договор об урегулировании спорных вопросов, и дипломатические отношения между двумя странами так и не были установлены.
В 1924–1925 годах Я. Х. Давтян находится на партийно-хозяйственной работе в Москве. В течение двух месяцев он трудился заместителем председателя треста Чаеуправления, затем занимался партийной работой на фабрике "Большевичка", к партийной ячейке которой он был прикреплен.
В начале 1925 года Я. Х. Давтян возвращается в НКИД и в мае назначается советником полпредства СССР во Франции, которое в то время возглавлял известный революционер и активный сторонник Л. Д. Троцкого Христиан Георгиевич Раковский. В Париже Давтян принимает участие в работе различного рода международных конференций, неоднократно замещает полпреда, которому в Москве не очень доверяли с учетом его близости к Троцкому, и по-прежнему оказывает помощь резидентуре ИНО ОГПУ.
Осенью 1927 года Я. Х. Давтян назначается полномочным представителем СССР в Персии (Иране) и работает на этой должности до декабря 1929 года.
По возвращении в СССР Яков Христофорович был переведен на административную работу. С 3 февраля по 30 июня 1930 года он являлся директором Ленинградского политихнического института и провел его реорганизацию. Под его руководством ЛПИ был разделен на ряд профильных институтов. 1 июля того же года Давтян назначается директором Ленинградского машиностроительного института Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). 23 января 1931 года переводится на работу в ВСНХ СССР - начальником сектора проверки исполнения.
В 1932 году Я. Х. Давтян вновь возвращается в НКИД и назначается полпредом СССР в Греции, а в апреле 1934 года - полпредом СССР в Польше. На 7-м сезде Советов СССР в 1935 году он избирается членом ЦИК СССР.
Однако близкое знакомство в период работы во Франции с одним из видных троцкистов Христианом Раковским не прошло для Давтяна даром. 21 ноября 1937 года Яков Христофорович был арестован в Москве по обвинению в принадлежности к "антисоветской террористической организации". Вскоре он был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и 28 июля 1938 года расстрелян.
25 апреля 1957 года Яков Христофорович Давтян был полностью реабилитирован Военной коллегией Верховного суда СССР в связи с отсутствием состава преступления.
Имя Я. Х. Давтяна (Давыдова), как одного из непосредственных организаторов внешней разведки нашей страны, занесено на Мемориальную доску Службы внешней разведки Российской Федерации.
Они были первыми
После Октября 1917 года часть офицеров и генералов старой армии перешла на сторону советской власти. Они помогли ей заново сформировать армию и флот, придать их действиям эффективный характер и одержать первые победы. Были такие патриоты и среди царских профессиональных разведчиков. Поставив на службу новой власти свои специфические знания, они способствовали разоблачению заговоров, раскрытию замыслов тех, кто вынашивал планы интервенции и оккупации российских земель.
Проходят годы, открываются архивы секретных служб, общественность узнает различные факты из истории внешней разведки, появляется возможность рассказать о людях, внесших выдающийся вклад в обеспечение безопасности нашей Отчизны. И среди этих людей достойное место занимают представители когорты первого поколения советских разведчиков - штабс-капитан Луцкий и Его Императорского Величества Генерального штаба генерал-майор Дьяконов.
Штабс-капитан Луцкий
На памятнике-мемориале, установленном на постаменте в городе Уссурийске Приморского края паровозе, сделана надпись: "В топке этого паровоза в мае 1920 года белогвардейцами и японскими интервентами были сожжены пламенные революционеры - борцы за власть Советов на Дальнем Востоке: Сергей Лазо, Всеволод Сибирцев и Алексей Луцкий". Имена первых двух патриотов - членов Военного совета Приморья, руководивших борьбой против японских милитаристов, думаем, хорошо известны читателям. Об Алексее Луцком в наших средствах массовой информации рассказывалось крайне мало, на что были свои причины: люди его профессии зачастую долгое время остаются в безвестности.
Алексей Николаевич Луцкий родился 22 февраля 1883 года в городе Козлове Тамбовской губернии в семье городского нотариуса. Его прадед, А. Н. Луцкий, был сослан в Сибирь за участие в восстании декабристов. Отец умер, когда Алексею не было еще и года. Получив по настоянию тетки-монахини церковное образование в духовном училище и семинарии, Луцкий отказался от перспективы священослужителя и в 19 лет поступил в Тифлисское военное училище, которое окончил в звании подпоручика. В дальнейшем вся его жизнь была связана с армией.
В начале военной карьеры подпоручик Луцкий служил в 4-м Несвижском гренадерском генерал-фельдмаршала князя Барклая де Толли полку в Москве. Затем в должности командира роты участвовал в войне с Японией, в частности, в Мукденском сражении. После поражения России и окончания войны проходил службу на офицерских должностях в Московском и Харбинском гарнизонах.
В 1908 году Луцкий переводится в дислоцировавшийся в районе города Читы пехотный стрелковый 13-й Восточно-Сибиркий полк, а затем в штаб дивизии, где занимается изучением опыта минувшей войны с Японией. Особенно его интересовали вопросы разведки, в которой японская армия, по его мнению, во многом превосходила русскую. Это, видимо, было замечено командованием, и Луцкий был направлен на курсы иностранных языков при Владивостокском институте Востока, где изучал японский и другие иностранные языки. После окончания курсов командируется на два года в Японию для совершенствования языковых знаний и, как можно предположить, для получения практических навыков по разведке. Затем, в конце 1914 года был направлен для прохождения дальнейшей службы как специалист-разведчик в штаб Иркутского военного округа.
После февральской революции 1917 года штабс-капитан Луцкий оказался в числе тех, кто приветствовал свержение царизма. Солдаты и офицеры избрали его членом, а затем председателем Совета военных депутатов Иркутского военного округа. В это время он работал заведующим оперотделом штаба округа, одновременно являясь помощником начальника контрразведки округа. В мае-июле 1917 года находился на курсах военной разведки в Петрограде.
В августе 1917 года Луцкий был командирован в Харбин, где возглавил разведывательное отделение. Тогда же он познакомился с харбинскими большевиками. Жена одного из членов харбинской партийной организации вспоминала, как в беседе Луцкий однажды заявил: "Разделяя ваши взгляды, я думаю, что в Иркутск вернусь как член харбинской организации большевиков. Можете на меня положиться, в борьбе с врагами я с вами безраздельно".
Весь длительный и сложный период борьбы за становление советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке Луцкий занимался активной разведывательной работой. Он вскрыл в Харбине заговор начальника КВЖД генерала Л. Д. Хорвата и проинформировал об этом советское правительство в Петрограде. Добыл через агентуру и сообщил в Центр ценные сведения о продвижении к Харбину японских войск.
Когда белогвардейцы и японцы разгромили в Харбине Совет, Луцкий перешел на нелегальное положение, изменил при помощи грима внешность, использовал фиктивные документы. Рискуя жизнью, он продолжал вести разведку в районе Харбина и передавал информацию в Петроград.
В январе 1918 года, преодолев многие опасности, Луцкий пробрался в Иркутск. Он был назначен заместителем командующего войсками округа М. Н. Рютина (будущего известного оппозиционера) и начальником штаба округа. Одновременно возглавлял разведывательную работу против японцев и банд Семенова. Через внедренную в их среду агентуру добывал важные разведывательные сведения. С апреля 1918 года - заместитель командующего Сибирским военным округом.
В связи с мятежом белочехов в июле 1918 года все советские организации были эвакуированы из Иркутска в Забайкалье. В декабре того же года прокурор иркутского суда разослал во все колчаковские части списки активных большевиков, подлежащих аресту. В них значился и Луцкий, о котором было сказано: "Старший помощник начальника Иркутской контрразведки, начальник русской разведки в Харбине".
Луцкий вновь перешел на нелегальное положение. Работал кассиром на железной дороге и собирал разведывательные сведения относительно передвижения войск противника. Тем не менее в конце 1918 года он был арестован и доставлен в Благовещенск, а затем по требованию Хорвата - в Харбин. Однако мощные выступления трудящихся в поддержку заключенных харбинской тюрьмы вынудили белогвардейское командование освободить Луцкого из-под стражи в числе других заключенных. По приказу военного министра эсера Краковецкого он был отправлен во Владивосток, где находился в тюрьме до падения белогвардейского режима в январе 1920 года.
В дальнейшем судьба Луцкого была связана с Дальним Востоком. В феврале 1920 года он назначается членом Военного совета Приморья и начальником разведывательной и контрразведывательной служб штаба партизанской армии. Здесь он работает в тесном контакте с Сергеем Лазо, являвшимся одним из руководителей Военного совета, занимается реорганизацией партизанских отрядов в регулярные части революционной армии.
В ночь с 4 на 5 апреля 1920 года японские солдаты внезапно окружили все правительственные учреждения Владивостока и, ворвавшись в Военный совет, арестовали находившихся в здании членов совета Сергея Лазо, Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого.
Больше месяца их допрашивали и пытали в застенках японской военной контрразведки. Не сломив волю мужественных патриотов, японские интервенты и белоказаки атамана Бочкарева вывезли их в конце мая из Владивостока и сожгли в паровозной топке на станции Муравьёв-Амурская.
Алексей Николаевич Луцкий был казнен врагами прежде всего за свою разведывательную деятельность. Вся его недолгая жизнь - это подвиг одного из первых русских советских разведчиков.