Вся правда о российских евреях - Андрей Буровский 10 стр.


Другой человеческий тип

Поголовная грамотность евреев - не следствие высокого развития производства. Не жесткая необходи­мость, без которой не сделаешь какого-то важного дела. Это совершенно иррациональное, параллельное жизни религиозное требование. Для крестьянина, для работника физического труда знание грамоты и чтение книг совер­шенно не обязательно. Возможности, конечно, расширяет, но скорее теоретически, чем практически.

Поголовная грамотность скорее готовит кадры для какой-то более сложной работы. Тех, кто хотя бы теорети­чески может стать чиновником, руководителем, предпри­нимателем, купцом, приказчиком, интеллектуалом, врачом.

Но ведь не это главное. И для крестьянина, извозчика, грузчика в порту, портного, разносчика, мелкого торгов­ца чтение книг раскрывает новые горизонты. Пусть он навсегда так и останется этим самым крестьянином или портным, но в его жизни будет присутствовать нечто высшее, какие-то отвлеченные духовные интересы. Это расширит его личность, изменяет сознание, делает его намного более сложной и многогранной личностью. То самое раскрытие потенциала, пусть не приложенное к зарабатыванию на жизнь.

Часто приходится слышать, что образование "было недоступно" крестьянам или мещанам мелких городов России еще в начале XIX века. А почему, собственно, так уж и "недоступно"?! И почему оно так вот "недоступно" для всех вообще крестьян и людей тяжкого труда во всем мире, во все времена?!

Евреи в качестве испанских и французских крестьян делают совершенно то же, что крестьяне-христиане. Точно так же пашут и сеют, подрезают ветки и окучивают пло­довые деревья, подвязывают виноградные лозы, таскают корзинки с фруктами и овощами, давят сок и так далее. И коз они пасут, и коров доят - точно так же. Но их головы заняты не только доением, подрезанием и вскапыванием.

Никто не мешал испанцам и каталонцам тоже учиться читать и писать. Прямой необходимости не было - но ведь были периоды, когда люди отдыхали от ежедневного тяжелого труда. Были выходные дни и праздники. Были долгие зимние вечера, когда ветер со Средиземного моря свистит над городками, задувая свечу. Были периоды лет­ней жары, когда можно было отвлечься от вскапывания и прополки огородов, а убирать урожай еще не время.

Это время можно было потратить на чтение книг и на обсуждение прочитанного - а можно было на танцы, вино, веселье. А кто-то тратил и на запойное пьянство. Если евреи находили время и силы на чтение - могли найти и все остальные.

Точно так же и горожане. Граждане Древнего Новгоро­да до покорения его Москвой были грамотны практически поголовно. В том числе и водоносы, огородники, гончары и плотники. Ведь никто не мешал этим людям заниматься чем угодно и распоряжаться своими жизнями, как они считают более правильным.

Если почти не знали грамоты жители Владимира и Чер­нигова - то вовсе не потому, что образование было им совершенно недоступно.

Еще в начале XX века основная масса русского и украинского народов оставалась необразованной. Не могли учить грамоту и читать книги? Тяжелая жизнь так замучила? Но почему тогда образование стало вполне доступно "миллионам жителей гнилых местечек, старьев­щикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда".

Ведь совершенно очевидно, что особых условий для учения этим старьевщикам и продавцам сельтерской воды никто не создавал. Это они тратили на учение свое время; кровное время, свободное от мелочной торговли. Не на питье водки, а вот на чтение Талмуда.

Иудаисты верят, что Господь Бог избрал еврейский народ, чтобы выковать из него некий новый тип человека. Именно так они трактуют свои отношения с Богом. Для того, мол, Бог заключал договор с Авраамом, гонял евреев по пустыне, посылал пророков, заставлял выполнять заповеди...

Не знаю, как насчет Бога: лично мне он ничего по этому поводу не сообщал. Но вижу очень хорошо: евреи и сами выковывали новый человеческий тип. Уже самым фактом грамотности евреи создали общество с новыми качествами своих членов независимо от их рода занятий.

Интересно, что евреи вообще придают культуре очень большое значение. Самые крупные, ведущие культуроло­ги России и Европы - евреи. Лотман, Вейнберг, Каган, Рабинович, Барг, Спивак, Клейн... Самое полное опреде­ление культуры в современной культурологии дано как раз П.И. Вейнбергом: "Отношение к самому себе, другим людям, обществу, живой и неживой природе, которое проявляется в практической деятельности и передается новым поколениям путем воспитания".

Это отношение надо было изменить, чтобы стать поголовно грамотными (что и произошло в Вавилонии). А потом поголовная грамотность уже сама влияла на это массовое отношение.

Иудаизм и напряжение

Что же пришлось изменить? В первую очередь - саму религиозную основу иудаистской цивилизации. Иудаизм.

Христианство тоже создает тип активного, деятельного человека. Для нас идеал находится вне мира. Идеал - только у Бога. Материальный мир, и в том числе сам человек, весьма далек от совершенства. Сравнивая мир с идеалом, христианин стремится если и не привести его к полному совершенству (что невозможно), то хотя бы приблизить к идеалу.

Сравнивая с идеалом самого себя, христианин вынуж­ден делать вывод о своей греховности и делать принци­пиально то же самое - совершенствовать себя самого.

Ведь в человеке, как мы верим, сталкивается высшее, божественное, и тварное - то есть животная, природная сущность. Тварное и божественное борются, и свободная воля человека определяет, что же именно в нем победит.

Христианство формирует в человеке некую тревож­ную черту, которой, похоже, начисто лишен язычник. Если мир - арена вечной схватки дьявола и Бога, то ведь никто заранее не сказал, что добро непременно победит. И уж конечно, оно не победит без участия людей... В том числе и без твоего лично участия. Мир требует постоянного внимания, постоянных усилий, постоянного усовершенствования. Христианин просто обречен принимать обязательное участие в созидатель­ной работе и озираться вокруг в непрерывной тревоге: а не происходит ли чего-нибудь неподходящего?! Чего-то, что требует его вмешательства, чтобы устроить божий мир хотя бы чуть более разумно?

Но если сравнить христианина с иудаистом, тут же выясняется и христианин - типаж все-таки более спо­койный.

Ведь в мире присутствует Бог. Дух Святой разлит в мире, и мир хоть в какой-то степени, но благ и свят. Он совсем неплохо устроен и никак не оставлен Богом.

В мире уже был Мессия, и он недвусмысленно сказал, что еще придет в мир перед концом. Причем концом, кото­рый ничего особенно плохого не сулит ни уже умершим, ни дожившим до конца времен. Грядет суд, и каждый из нас получит по заслугам... Так что же мешает вести себя так, чтобы не вызвать Божьего гнева? Кроме того, Господь милостив. Мы - не только Его творения. Мы верим, что душа - от Бога. Бог присутствует в нас.

Устами Своего Сына Бог сказал людям, что мы - Его дети и что он милостив к нам. Бог говорил с нами в по­нятных нам терминах: "Кто же, если сын попросит у него хлеба, даст ему вместо хлеба камень? И если попросит рыбы, кто же даст сыну вместо рыбы змею".

А вот иудаист вовсе не считает, что в мире разлита божественная благодать! Мир не благой, хотя с тем же успехом и не отвратительный. Он просто есть - никак особенно не окрашенный, как и мир язычника. Мир дан человеку для прокормления, но - "в поте лица своего".

С этим неблагодатным миром, данным иудею для прокормления, можно поступать по-свойски, изменяя и преобразовывая. Но, с другой стороны, ведь и не по­могает никто...

Еврей гораздо больше предоставлен самому себе в этом мире, чем христианин. Его Отец гораздо меньше опекает его, и потому ему жить куда страшнее. Но и сы­новняя позиция у еврея слабее. Волей-неволей еврей сам принимает решения, без оглядки на Бога. Это даже не "На Бога надейся, а сам не плошай", это вынужденная взрослая жизнь в мире, где тебя никто не защитит.

Иудаист гораздо сильнее предоставлен в мире самому себе, намного меньше обнадежен Богом и утешен, чем христианин.

Это очень жестко открылось мне в обстоятельствах неприятных и трагических: не достигнув 41 года, уми­рал от рака мой друг. Страшно было видеть, как мечется молодой, умный и активный мужик, не в силах смириться со своей страшной судьбой.

Среди прочего, Дима обратился и к религии... Мама еврейка, и позвал он раввина. Оказалось, раввин со­вершенно не способен утешить умирающего человека, примирить его с надвигающейся неизбежной смертью. Наверняка Диме еще и не повезло: уж конечно, есть на свете раввины - хорошие психологи, раввины - утеши­тели, раввины - отцы родные. Но вообще-то раввин очень отличается от христианского священника. Он - скорее юрист, законник, чем священник в христианском смысле этого слова. Его цель - не привести человека к Богу и не примирить человека с жизнью и смертью.

Раввин следит за исполнением данного Богом закона, бесчисленных заповедей иудаизма. Его дело - расска­зать прихожанину о Законе и проследить, исполняет ли он Закон. А отношения человека с Богом - дело глубоко личное и интимное. Это пусть каждый решает, как хочет.

Дмитрий умер католиком. Отец Максим сумел хоть в какой-то мере успокоить его и примирить с уходом из материального мира. Дима был хорошим человеком, крупной личностью, и я верю - он находится не в самом худшем месте.

Но его уход ясно показал мне, насколько иудаист предоставлен самому себе на этом свете. И перед лицом Вечности и Бесконечности.

Иудаист обречен в мире чувствовать себя более одиноким, более ответственным и более взрослым, чем христианин.

Христианский и иудейский рационализм

Христианство приучает своих приверженцев к ра­циональному мышлению; наверное, это одна из самых рациональных религий, и это великий воспитатель. Самые принципы рационального познания были выработаны Церковью...

В конце концов, на чем основывается все учение христианской Церкви и ее миссия в мире? Да на том, что в годы правления императора Тиберия в одной из самых глухих римских провинций произошло НЕЧТО. Сплелся целый клубок событий, которые могут иметь множество самых различных объяснений. Можно было верить или не верить в то, что Бог сошел к людям в своем Сыне; можно было не верить и в самого Бога, а верить в Ашторет, Ваала или золотого тельца Аписа.

И даже поверив в Бога и в его Сына, люди могли рас­пространять самые фантастические слухи о том, что же все-таки произошло. Многие жители Иерусалима и всей Иудеи что-то видели, что-то слышали и как-то это все для себя поняли... уж как сумели, так и поняли. Можно себе представить, какие фантастические и нелепые слухи ходи­ли вокруг Богоявления, если невероятнейшими сплетнями сопровождается каждое вообще значительное событие!

Как волна самых фантастических слухов захлестывает такое событие, прекрасно показал М. Булгаков в своей "Белой гвардии".

Тем более, во времена Христа фантазия людей не умерялась никаким образованием: даже таким скверным, какое получаем мы сейчас. А произошедшее событие было даже важнее, судьбоноснее для современников, чем вход в Киев Петлюры или свержение Украинской Директории.

До сих пор на Переднем Востоке цветут самые фантас­тические религии. Вроде и единобожные, но экзотические и странные. Например, йезиды.

Семь Вселенских Соборов III-VII веков стали рассмат­ривать все эти слухи, мнения, отголоски, рассказы. Со­боры постарались привести в систему все, что известно о Христе, и отделить достоверные сведения от явно недостоверных.

Изучили более 20 одних только Евангелий, и лишь че­тыре из них были признаны заслуживающими доверия; эти Евангелия - от Луки, от Марка, от Иоанна и от Матвея - Церковь считает каноническими, то есть удостоверяет своим авторитетом - это истина. Остальные Евангелия названы апокрифическими - то есть за их подлинность и достоверность сообщаемого в них Церковь не может поручиться. Там, на Соборах, и были заложены прин­ципы того, что мы называем сейчас "научным аппаратом" и "доказательностью". Применяют эти принципы вовсе не одни ученые, но и врачи, и следователи, и агрономы, и писатели: все, кому по долгу службы надо добираться до истины сквозь нагромождения случайных сведений, а порой и сознательных попыток лгать.

Но в том-то и дело, что иудаизм требует еще более ра­ционального, еще более критического отношения к жизни. Тот уровень обработки информации, который типичен только для интеллигентных гоев, стал обычен практически для всех или почти всех евреев еще во времена Вавилона.

В мире ведь нет Бога. Бог не пронизывает этот мир, как Дух Святой. А раз так, нет никаких причин не познать этот мир полностью и до конца, не разложить его на части, не изучить его механику... Более того, это изучение - тоже ведь богоданная задача; ведь книжное учение и задачу понимания священных текстов так легко приложить и к задаче изучения природы. Евреи не раз ставили христиан в тупик этими требованиями к жесткому рациональному познанию. В том числе и в области божественного. Когда евреи ставят под сомнение Евангельские истории, выявляя в Евангелиях разные неточности и сомнительные, с их точки зрения, детали, спорить с ними непросто.

Каббала

Читателю может показаться это дикостью - но ведь и идея каббалы тоже очень рациональная в своей основе. Для человека в древности, в Средневековье было очевидно, что в основе мироздания лежат какие-то скрытые от него, но несомненные идеальные законы: порядки связанных между собой чисел, геометрические фигуры, словесные формулы. На этом основана магия: если знать тайные связи между явлениями, если уметь управлять ими, можно творить добро и зло, стать могуще­ственным, как античный бог типа Гефеста или Аполлона. А каббала - это очень еврейское учение, и христиане тут только ученики.

Широко известен тот факт, что к каббале прибега­ли многие ученые Средневековья. Менее известно, что каббала оказала влияние и на Гегеля, и на Маркса, и на Фрейда. Между Диалектикой Господина и Раба у Гегеля, Буржуазией и Пролетариатом Маркса, Папой и Сыночком в Эдиповом комплексе у Фрейда, нет, в общем, такой уж большой разницы. Они созданы по сходной модели, и схему эту можно увидеть на каббалистическом "дереве сефирот".

Сейчас похожие схемы тоже невероятно популярны в Европе под названием "фрейдомарксизма".

Сейчас опубликовано много каббалистических кни­жек - но в самых корректных сразу разъясняется, что излагаются в них только самые общие, самые простые и доступные законы каббалы. Для проникновения в глу­бины каббалистического учения нужно много времени, упорное учение, и это далеко не безопасно.

Проникновение в тайные замыслы Бога... Попытка понять его намерения и желания... Для христианина в каб­бале и в магии есть нечто еретическое - уже вторжением в области, которые Бог по разумению своему скрыл от человека. Скрыл? Значит, знал, что делать, и нечего в них лезть слабыми человеческими ручонками, извращенным человеческим умишком.

А вот для еврея нет греха, нет ереси в познании этих тайных законов. Сама религия подталкивает его к такому занятию. Много ли может познать еврей из такого рода изысканий - это уже второй вопрос. Главное - путь открыт, и ряды каббалистов не убывали с древности до XX века, а временами число их резко возрастало.

Еврей не мог заниматься изучением каббалы до дости­жения 39 лет. И даже достигнув этого возраста, он должен был получить разрешение раввина. А разрешение ему давали, как правило, если уже были дети. Есть сыновья? Производишь на раввина впечатление психически устой­чивого человека? Можешь заняться каббалой...

Сами евреи уверяли меня, что тут присутствует забо­та не только о самом человеке: вдруг у него от занятий каббалой крыша поедет? Но и забота о том, чтобы, если и случится что с человеком - от него остались бы дети.

Забота о генофонде

Вообще забота о своем генофонде очень харак­терна для евреев. Тут тоже присутствует религиозная заповедь: "Плодитесь и размножайтесь". И Бог сказал Аврааму: мол, если исполнишь мои заветы, будешь по­слушен - сделаю твое потомство многочисленным, как песок пустыни.

В христианском мире не раз появлялись группы людей, требовавших от своих членов иметь детей перед опасным мероприятием. В некоторых семьях английской и скан­динавской аристократии был обычай: в первый поход брали не парня, а молодого мужчину, у которого родился первый сын. До этого парня брали на охоту, в плавания и путешествия - но не в боевой поход. Туда, откуда порой не возвращались, шел только тот, кто обеспечил себе наследника.

Но это - обычаи отдельных семей, и они не очень типичны для европейцев. Сколько прекрасных парней погибло, не оставив потомства! А ведь с ними погибали и целые генетические линии, возможные направления развития.

Так же погибали и генетические линии монахов.

Приходится признать: евреи с их устойчивой традицией женить детей рано, чуть ли не подростками, заботились о своем генофонде намного больше, чем христиане. Они не только требовали раскрывать свои таланты и способности, но и заставляли сохранять генетическое разнообразие.

Назад Дальше