Весной – летом возникло 124 региональных исполнительных комитета (городских, уездных, волостных). 80 % членов Мусисполкома были "объединенными социалистами". С 5 апреля фактически все дела крымских татар – культурные, религиозные, экономические, а затем и политические – переходят в ведение Мусисполкома.
По указанию Мусисполкома исполкомы на местах начали создавать комитеты женщин и молодежи. Кроме того, в Симферополе и Бахчисарае были организованы комитеты студентов и школьников. Одновременно Мусисполком открывал краткосрочные курсы по повышению квалификации татарских учителей и подготовке уездных и районных работников. В Симферополе открылись женская татарская гимназия и женский татарский техникум. Мусисполком за подписью Челебиева опубликовал воззвание о снятии чадры с татарок. Для всех учителей татарских школ вводились экзамены. С августа 1917 года Зинджирлы-медресе в Бахчисарае реорганизовано в педагогический институт.
Интеллектуальная крымско-татарская верхушка позаботилась об информационной основе движения. С июня выходят газеты: "Миллет" ("Нация", на крымско-татарском языке); независимая (на крымско-татарском языке) "Къырым Оджагы" ("Крымский Очаг"), отражающая линию оппозиционеров Мусисполкома, но вскоре закрывшаяся с продажей своей типографии газете "Миллет"; с июля – "Голос Татар" (на русском языке, орган левого крыла Мусисполкома). Продолжает издаваться газета "Енъи Терджиман" ("Новый Переводчик"), основанная просветителем И. Гаспринским в 1883 году.
Лидерами Мусиполкома стали: Дж. Сейдамет, председатель Вакуфной комиссии; А. С. Айвазов; М. М. Кипчакский, С. Дж. Хаттат(ов), А. А. Боданинский и др. Бесспорным авторитетом для всех татар, вне различия взглядов, был Ч. Челебиев. Он становится во главе Духовного управления и демократическим путем избирается муфтием.
Взгляды Челебиева, судя по его публичным высказываниям, ограничивались на первых порах реализацией крымско-татарской культурно-национальной автономии в составе федеративной России. Но идеи турецкого патронажа в руководстве национального движения не надо сбрасывать со счетов. Вообще зигзагообразность политического поведения "курултаевцев", как окрестили их крымские газеты, относительно внешних, явных и возможных, покровителей стала их видовой чертой.
Мурзачество и архаичное духовенство, потерпев неудачу на собрании 25 марта, на какое-то время сумело консолидироваться и развернуть кампанию против демократов – "безбожников" и ревнителей женского равноправия. Но 24 июля их вождь, Ибраим-эфенди Тарпи, был исключен из Мусисполкома за интриги против Челебиева и попытки занять там главенствующее положение. Провалилась и его акция по созданию конкурентного татарского центра – Союза мусульман-ученых (улемов) – в начале сентября. Съезд духовенства был сорван татарской молодежью.
Несомненна социалистическая ориентация большинства "просветителей". Однако темен, да еще и запутан в советское время вопрос о возникновении и деятельности т. н. Национальной партии – Милли-фирка.
Советский историк А. К. Бочагов считал, что Милли-фирка сложилась в июле 1917 года, и ее руководящее ядро составили: Ч. Челебиев, Дж. Сейдамет, С.-Дж. Хаттатов, А. Хильми, А. С.-А. Озенбашлы, А. С. Айвазов, Дж. Аблаев. Он же приводит текст второй редакции программы партии (1918? 1919?). В архиве нами обнаружена машинописная копия редакции партийной программы, выпущенной в виде листовки типографией газеты "Миллет" в 1917 году, что и дало повод согласиться с хронологией Бочагова. Правда, современный крымско-татарский исследователь Р. И. Хаяли указывает, что это программа Татарской партии (объединенная социалистическая татарская партия), которую, по его мнению, нет оснований отождествлять с Милли-фирка и которая прекращает свое существование весной – летом 1918 года.
Но о создании Милли-фирки в 1917 году пишет и А. С. Айвазов, в публикации записок которого участвует Р. И. Хаяли. Нельзя исключать, что "Татарская партия" была одним из названий той же Милли-фирки на раннем этапе ее деятельности.
По словам Айвазова, программа Милли-фирки, которую отстаивали Ч. Челебиев и Дж. Сейдамет, среди прочего поставлена на обсуждение и утверждение на Всекрымском татарском делегатском съезде (1–2 октября 1917 года). После двухчасового обсуждения она была единогласно принята.
Этот вариант программы был выдержан в общедемократическом духе с народническим замесом. Провозглашался суверенитет народа, отстаивались равенство всех перед законом, политические свободы, демократические выборы, отмена сословных различий, паспортов, неприкосновенность личности, жилища, писем, декларировались социализация фабрик и заводов, ликвидация вакуфного землевладения и имущества в прежней, религиозной, форме. Был выдвинут лозунг: "Вся земля принадлежит общинам", по принципу: каждому земледельцу столько земли, сколько он может обработать без применения наемного труда. Оговаривались культурно-просветительские задачи (создание национальных форм на основе обязательного, всеобщего и бесплатного обучения, введение делопроизводства на родном языке). Выделим идею равноправия женщин и активного вовлечения их в общественно-политическую жизнь. В вопросе национально-государственного устройства Милли-фирка выступала за федеративную Россию, в которой "все языки должны быть равны", а Крыму отводилось место ее субъекта.
Второй вариант той же программы был гораздо более детализирован и не столь прямолинеен, как первый.
Если верить тюремным запискам Айвазова в застенках НКВД, агентом которого ему пришлось стать с 1930 года, Милли-фирка имела две программы – официальную и нелегальную. Вторая сводилась к восстановлению самостоятельности Крыма под протекторатом европейских великих держав. При этом не будем забывать о тех условиях, в каких создавались записки Айвазова.
По его же данным, на делегатском съезде перед голосованием по программе Милли-фирки Челебиев объявил: "Кто желает войти в партию "Милли-Фирки", прошу поднять руки". Все делегаты это и сделали. Далее Айвазов пишет: "Таким образом, все участники съезда, около 300 человек, считались вошедшими в партию. После этого лидерами "М. Ф." Сейдаметовым и Челебиевым было предложено делегатам, что каждый может вербовать на местах в "М. Ф." новых членов и организовывать ячейки "М. Ф." в городах и деревнях".
Членских билетов и взносов не существовало. Объявившие себя членами считались членами Милли-фирки и регистрировались. При приеме в партию вербовщики не обращали никакого внимания на происхождение того или другого человека, принимались все без исключения. За это ратовал один из семи ярых националистов Озенбашлы Ахмед, который говорил: "Мы являемся татарами и мусульманами, а в Коране сказано: "Все мусульмане – братья, все татары – родные". Мусульманство нас объединяет Кораном – религией, а татарство – по расе и крови. Так что у нас не может быть классов".
Позже у Милли-фирки, при всей ее условности как партии, появилась и организационная конструкция ("Партийная инструкция" – устав), весьма жесткая, вступающая в откровенное противоречие с официальными демократическими программными установками. Бросается в глаза проводимый в ней строжайший, кастовый централизм.
Таким образом, народническая, социалистическая основа и, вместе с тем, беспрекословное подчинение центру; стремление к автономии (что, впрочем, на публике пока лицемерно отрицалось; но разве федеративность государственного устройства России изначально не предполагала создания автономий?), прорастающее в сферу политической и межнациональной борьбы, но пока еще не дошедшее до стадии государственного обособления; "непрестанные колебания… между Сциллой демократии и Харибдой большевизма" – таковы особенности национального движения крымских татар после Февральской революции.
Первым "смотром" национальных сил и возможностей, поводом для которого послужил конфликт Мусисполкома с органами Временного правительства, стали события июня– июля 1917 года. Их стержнем явилась проблема создания чисто этнических (равно – одноконфесиональных) военных соединений, убежденнейшим сторонником чего выступал Челебиев. С такой просьбой муфтий обратился к военному министру еще 17 мая, предложив перевести в Крым запасные тыловые части Крымского конного полка. В июне крымско-татарская делегация предприняла "разведывательную" миссию в Петроград, столкнувшись в столице с полным безразличием к своим нуждам. После этого, 18 июня, началось сведение всех солдат-татар Крыма в единый комплекс.
Формирование сугубо национальных по составу военных единиц мотивировалось следующими обстоятельствами: необходимостью соблюдения мусульманских обрядов и обычаев, жизненно важных для крымского татарина (намаза, праздников, запрета на свинину и пр.), что невозможно в смешанных частях, ростом всевозможной уголовщины, пример украинцев.
Итак, хроника инцидента и связанных с ним событий.
4 июля. В связи с намерением властей включить 1-й крымско-татарский батальон в состав 32-го пехотного полка Мусисполком, ряд других организаций, солдаты-татары выражают ответное намерение оставить его в Крыму для защиты населения от произвола асоциальных элементов.
13 июля. Симферопольский Совет рабочих и солдатских депутатов (СРиСД), в лице помощника губкомиссара Временного правительства П. С. Бобровского, предлагает прокурору Симферопольского окружного суда возбудить уголовное дело против муфтия Челебиева, подстрекающего солдат-татар не отправляться на фронт. Челебиев отрицает обвинение.
23 июля Ч. Челебиев был арестован контразведкой и увезен в Севастополь вместе с командиром татарского батальона прапорщиком Шабаровым.
Следует иметь в виду, что Челебиев действительно агитировал солдат расходиться по домам в связи с мусульманскими праздниками, и это вызвало неудовольствие Исполнительного бюро общественного губернского комитета при губкомиссаре и самого губкомиссара, кадета Н. Н. Богданова, настаивавшего на привлечении Челебиева к ответственности; но к аресту, уверял позже Богданов, он никакого отношения не имел. В то же время заявление (донос) в контрразведку с обвинениями Челебиева в сношениях с враждебным тогда России государством – Турцией – направила группа крымских татар-традиционалистов. Видимо, это обстоятельство и послужило причиной ареста.
Известие о случившемся вызвало массовый (срежиссированный) взрыв возмущения крымских татар. На имя властей с мест сыплются телеграммы, пестрящие фразами: "первый народный Муфтий", "наш обожаемый Таврический Муфтий" (!) и т. п. Страсти разгораются нешуточные. На улицах Симферополя – у здания губернского правления, где идут бурные заседания всевозможных организаций, у тюрьмы, где, по слухам, содержится муфтий, – группируются возбужденные солдаты-татары, съезжающиеся со всех концов Крыма представители.
24 июля. С утра этого дня (и до 8 августа) в Таврической губернии запрещаются "всякого рода митинги, собрания, шествия и скопления народа". Днем контрразведка освобождает Челебиева и Шабарова. В Симферополе муфтия ожидала восторженная встреча. П. С. Бобровский и П. И. Новицкий съездили в Севастополь, где контрразведчики признали, что для ареста не было оснований.
Таким путем Челебиев приобрел ореол страдальца за народное дело, а кадеты в лице Н. Н. Богданова – статус врагов крымско-татарского народа. Мусисполком потребовал отставки губкомиссара, которая произошла, однако, только в ноябре.
Одним из определяющих ситуацию и в то же время чрезвычайно болезненным для Крыма оказался вопрос о его взаимоотношениях с Украиной. Центральная Рада, все более дистанцируясь от центра, проявляла в то же время и все большее желание втянуть в орбиту своей "самостийности" Крымский полуостров. Общественный комитет (с представительством от КД, ПСР, РСДРП), чьи решения являлись пожеланиями для губернского комиссара, учитывая активизацию Рады и гипотетическую вероятность отрыва от центральных районов, счел нужным постановить: "Признав невозможным включение той или иной местности в состав какой-либо автономной территориальной единицы без ясно выраженного желания населения данной местности, обратить внимание временного правительства на то, что вопрос о включении Таврической губернии в состав автономной Украины не разрешен ни одной из общественных организаций губернии и что поэтому и разрешение его временным правительством преждевременно".
Но украинский вопрос стал одним из тех многих вопросов, где Временное правительство продемонстрировало свое полное бессилие.
Однако рядовое население – с ухудшением своего положения, ростом неуверенности в наступающем и тревоги, стало – в значительной своей части – благоволить Украине, которая, казалось, несет спокойствие и сытость.
В июле губкомиссар Богданов получил телеграмму за подписью генерального секретаря Рады по внутренним делам
В. К. Винниченко с приглашением прибыть на "предварительное краевое Совещание" 25-го числа. В Крыму это было расценено как вмешательство в его внутренние дела. Бюро губернского комитета 14 июля, "обсудив вопрос и принимая во внимание, что Губернский Комиссар не получал от Временного Правительства никаких указаний на включение Таврической губ [ернии] в состав будущей Украины, что и по существу вопроса включение Таврической губернии, весьма пестрой по национальному составу, с меньшинством украинского населения, является нежелательным, что даже в северных уездах, где можно предполагать численное превосходство украинцев, вопрос этот не возникал или был решен отрицательно, постановило: представителей на краевое совещание от Таврической губернии не посылать".
Политика Рады провоцирует ответную реакцию определенных кругов в Крыму. С августа все чаще звучат требования украинизации ЧФ. Делегация мусульман (Дж. Сейдамет и А. С.-А. Озенбашлы) "прощупывает" в июле Раду. Орган Мусисполкома сообщал: "Украинскую раду посетила депутация мусульман, обратившаяся с просьбой поддержать их (кого конкретно? – Авт.) стремление к установлению автономии Крыма. Мусульмане выражают пожелание о территориальном присоединении Крыма к Украине.
Мусульмане представили раде докладную записку, основные пункты которой: сконцентрирование всех мусульман-солдат, находящихся в Крыму и вне Крыма, – в Симферополе, образование из них отдельного войска; при штабе округа должен быть мусульманский комиссариат; командный состав должен состоять из мусульман, точно [так же] врачебный персонал в лечебных учреждениях; командир полка должен избираться мусульманским исполнительным комитетом (курсив наш. – Авт.)".
Генеральный секретариат, "обсудив домогательства мусульман… не согласился с некоторыми из них (любопытно, с какими согласился? – Авт.), признав вообще преждевременным предпринимать шаги перед центральным правительством до разрешения вопроса о территории Украины".
15 апреля Временным правительством было издано постановление о выборах в городские думы. Гласных предназначалось избрать в 18 городах Таврической губернии. Это были первые в истории России массовые демократические выборы. Остановимся на некоторых особенностях избирательной кампании конца мая – июля.
Известная апатия населения, демагогия, навешивание ярлыков хотя и не приняло массового характера, но место, как говорится, имело. Силовые методы, которые были присущи "либеральным" и крымско-татарским землевладельцам, а также большевикам. Как муниципальные, так и земские выборы дали значительный перевес социалистам, а среди них – эсерам.
Экономика страны продолжала катиться в пропасть. В Крыму ее спад летом – осенью 1917 года принимает характер полного развала. Промышленное производство сворачивается. Рабочие, во имя которых будто бы совершалась революция, оказываются ненужными. Дороговизна, писали газеты, создавала "безотрадную картину нужды". Рука об руку с ней шел дефицит.
К октябрю рыночные цены достигли: пяти рублей за фунт масла, двух – за десяток яиц, четырех-пяти – за курицу или утку, шести – за фунт картофеля. "Но и по таким ценам очень трудно что-либо достать", – грустно заключала газета.
Зарплата росла (например, у учителей на протяжении всего года – от 100 до 200 рублей в месяц, у рабочих – на 50– 150 %), однако никак не поспевала за ценами. Вместе с зарплатой, как водится, росла инфляция. В октябре она стала галопирующей. "Цены скачут уже не по дням, а по часам и минутам. Один и тот же кусок масла, доставленный на базар, в течение часа повышается в цене на 1 рубль за фунт".
Если в довоенное время Таврическая губерния вывозила до 80 миллионов пудов хлеба в год, то в 1917-м имела к вывозу не более 20–25 миллионов (сказался и неурожай 1916 года).
Правда, хлеб для обеспечения минимальных потребностей еще был. На конец августа было собрано 7,5 миллиона пудов, из них предназначалось к вывозу (фронт, центральные губернии) 3,2. Однако двукратное повышение цен на хлеб и хлебопродукты в начале сентября (с провозглашением России республикой, строго говоря, незаконным) усилило напряженность. Обостряла положение с хлебом не только спекуляция.
Чрезвычайно раздражала население неразбериха в деятельности самых разных лиц и организаций, заготавливающих хлеб. Торговцы противодействовали снижению цен, ссылаясь на всяческие трудности; деревне нужны были промышленные товары, а их катастрофически не хватало; хлебные северные уезды губернии тянулись к Украине.
Результаты не заставили себя ждать. 3–4 сентября "мучные беспорядки" охватили Керчь. Погромы базаров и лавок в августе – октябре прокатились чуть ли не по всем городам Крыма. В Бахчисарае население захватило продовольственную базу и поделило запасы. В 18–20 сентября, телеграфирует комиссару Евпатория, рабочие обыскивали дома торговцев и частновладельцев "целью обнаружения скрытых предметов первой необходимости точка Население города сильно раздражено эксцессов не было точка". Солдаты не только не стали разгонять самоуправщиков, но сами приняли участие в обысках. Из Севастополя был вызван крейсер! Власти впервые решились на применение к недовольным серьезной военной силы. Военный отряд был послан и в Геническ. Телеграммы комиссара в Петроград, лихорадочная деятельность его и его аппарата свидетельствуют о состоянии, близком к панике.
С начала мировой войны правительство приняло решение о введении в стране сухого закона. После Февраля оно было подтверждено, в том числе и в Крыму.
Все просьбы населения о введении хотя бы ограниченной продажи вина оставались безответными, хотя и подпольное производство спиртовых суррогатов, и черный рынок действовали вовсю. Винных же складов наличествовало немало, что порождало и немалые соблазны. Последние, как и следовало ожидать, выплеснулись наружу. Произошло это в Феодосии 12 октября. Солдаты толпой ринулись к винным складам. Начался пьяный дебош, стрельба, грабежи. Город захлестнула вакханалия безвластия, длившаяся до 16 октября.
Об этих днях оставили свидетельства два поэта, ставшие свидетелями "праздника плоти", – М. И. Цветаева и (почти свидетель, Коктебель) М. А. Волошин.
Волошин (письмо Ю. Л. Оболенской 20 октября): "В Феодосии погромы, пьянство, разбивают погреба… До нас еще пока не дошло, хотя, рано или поздно, конечно, дойдет".