Именно прибытия Владимира и ждет коалиция, состоящая из Мстислава Удатного, Константина Ростовского, Смоленского князя и новгородцев. Казалось бы, вся армия в сборе, а предводителям надо просто собраться на совет с целью обсуждения дальнейших действий. А затем расставляй полки и в бой, а нет, так иди и договаривайся. Но не судьба. Медлит коалиция, медлит Мстислав. Мнется отчего-то, как пионерка на дискотеке.
Прибытие задорного и талантливого Владимира Мстиславича обрадовало и ободрило присутствующих, а главное, расставило все на свои места. Вот такой человек сейчас коалиции и был нужен, точнее, просто необходим.
Хотя можно сказать и так, что именно его стараниями была достигнута победа в этой нелегкой битве.
В битве на реке Липице было далеко не все так просто и однозначно, как любят рисовать некоторые историки. Сражение было упорным, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону. Младшие братья Константина стояли против него стойко, а там, где сражался Ярослав, суздальцы даже продвинулись вперед. Исход битвы как раз и решил слаженный удар во фланг владимирским полкам дружины Владимира Псковского, в рядах которой сражались и ростовские богатыри. Именно ему было доверено вести их в бой.
Это было специальное элитное подразделение, которое нужно было использовать с умом и только на участке прорыва. А где лучше всего прорываться? Там, где самый агрессивный и умелый командир.
Полностью разгромив противника на своем фланге и выйдя в тыл суздальским войскам, псковские дружинники посеяли в рядах своего врага хаос и заложили основы победы. Паника, которую посеяли псковичи, усиленные ростовскими богатырями, передалась в центр и вовлекла в сумятицу и бегство боевые порядки владимирцев. Ярослав стоял до конца, а затем в спешке покинул поле боя, последним из своих братьев. С трудом вырвавшись из окружения и бросая все лишнее, он бежал, чтобы не попасть в плен к своему взбалмошному тестю.
Принеся старшему брату победу, а Константину Ростовскому – великокняжеский стол, Владимир вновь удалился в свой Псков. Там за его отсутствие накопилось работы непочатый край.
Вплоть до лета 1216 года, пока князь не мог отвлечься от событий на Руси, в Эстонии резко обострилась ситуация и возникла реальная угроза его вотчине – Пскову.
Крестоносцы, а если быть точнее, рыцарь Бертольд Венденский, выбрали наиболее удачный момент для начала новой войны в Прибалтике. Только теперь это уже была борьба русских и крестоносцев за одни и те же области влияния. Владимир понимал, что за любыми, даже самыми льстивыми, но при этом лицемерными заверениями в дружбе ордена скрывалось открытое объявление войны, которая должна была вот-вот вспыхнуть. Эсты, ливы, чудь, немцы, все они в ближайшее время познают силу псковского рыцаря, все смогут ощутить на себе тяжесть его длани, проверить остроту его меча. Только кто-то раньше, а кто-то позже. Чтобы укоротить отважного князя, эсты обращались даже за помощью к немцам, но безуспешно.
Осенью 1216 года Владимир с большим псковским войском совершил свой первый поход на Эстонию. Генрих Латвийский отмечает, что для эстов он оказался настолько же бедственным, насколько для псковичей прибыльным. После него эсты долго не могли оправиться.
6 января 1217 года, видимо в отместку за причиненный ущерб, крестоносцы, поддержанные эстами, открыто напали на Новгородскую землю, разорив селения по реке Шелони. Напали они именно тогда, когда на Руси праздновали Крещение, и русские люди более всего были заняты приготовлениями к большому церковному торжеству. А также пирами и "попойками", как добавил от себя Генрих Латвийский.
Вот тебе и рыцари Христа! Вот тебе и борцы за веру!
Понятно, что русские были не готовы к вторжению и что бед Христово воинство наделало немалых. Ответный удар по зарвавшимся братьям-рыцарям был просто необходим. На границе только так, и никак иначе. На удар надо отвечать решительным и быстрым ударом. На границе признают только силу.
Однако зря немцы растревожили псковского медведя. Орден сам накликал беду на свою голову. Особенно сейчас, когда Владимир и так сосредоточил все свое внимание на трех вещах: мщении, Прибалтике и ордене.
Хотя, если смотреть с формальной точки зрения, Псков крестоносцы не тронули, видимо, не решились соваться на каменные стены и башни.
Главным противником князя Владимира выступает немецкий рыцарь Бертольд фон Венден, занимающий в ордене меченосцев высокую должность "провинциального магистра", или комтура. Бертольд был фигурой одиозной, можно сказать, брутальной. Черта он не боялся, а богу служил настолько усердно, что прибалтийские язычники дрожали при одном лишь упоминании имени этого воинствующего монаха. Боялись его больше, чем любой нечисти.
Чтобы понять, насколько опасен был такой противник, необходимо приглядеться к нему внимательнее.
Происхождение этого знаменитого рыцаря неизвестно, он так и зовется в хрониках – Бертольд Венденский. Скорее всего, это был тоже младший сын одного из знатных германских феодалов, решивший поднять меч во славу Христа и таким способом решить свои проблемы. Жизненный путь Бертольдом был выбран правильно, поскольку его карьера в ордене меченосцев стремительно двигалась в гору. Если по должности на тот момент он и был "всего лишь" комтуром Вендена, то Генрих Латвийский величает этого человека, ни много ни мало, как "магистром венденских братьев". Это само по себе говорит об авторитете рыцаря и том положении, которое он занимал в Вендене. Именно Венден чаще всего становился резиденцией магистров ордена (вспомним Вино фон Рорбаха), а раз в году в нем собирался высший орденский капитул.
Авторитет венденского комтура был настолько непререкаем, что частенько Бертольд действовал совершенно самостоятельно, на свой страх и риск, как полноправный властитель края. Был ли он назначен на эту должность магистром ордена Волквином или избран на нее местными братьями, остается неизвестным. Да не так это и важно.
Имя Бертольда из Вендена вошло в историю Ливонии как имя энергичного и хищного завоевателя, который фактически проводил в жизнь политику христианизации Прибалтики. Характер у него был железный, мышцы стальные, рука крепкая, а хватка звериная. Он не боялся ничего. Деятельная натура Бертольда жаждала подвигов и приключений. Комтур был честолюбив не в меру, не знал никаких границ, верил исключительно в себя и не видел перед собой преград. Управлять им было практически невозможно. Кипучая и неутомимая деятельность рыцаря приносила впечатляющие результаты. Не мир, но меч принес монах Бертольд в эти северные края. Имя его гремело в Прибалтике так, что даже стало нарицательным.
Например укрепленная орденская мельница возле Риги носила название Бертольдовой, а крепость вендов, в которой он поначалу жил, в русских источниках называлась Пертуевой, то есть тоже Бертольдовой.
С 1207 года воин-монах активно занимался крещением местного населения в христианскую веру, а заодно усердно расширял территории, принадлежавшие ордену.
После раздела земель ливов в 1207 году рыцари-меченосцы сделали следующий шаг к освоению новых территорий и появились в деревянном замке вендов. По-видимому, это случилось уже в начале 1208 года. Прибывших Христовых воинов возглавлял все тот же брат Бертольд. Не успев даже как следует обустроиться на новом месте и едва начав строительство своего каменного замка, Бертольд сразу начал действовать в ином направлении.
Он развернул массовую агитацию среди латгалов, призывая их в поход на Унгавнию (юго-восток Эстонии), чем способствовал междоусобице между латгалами и эстонцами. Он заставил латгалов припомнить все прошлые обиды, причиненные им соседями-эстами, воззвал к их поруганной чести и тут же распорядился послать гонцов к жителям Унгавнии, чтобы требовать удовлетворения за эти обиды.
В современном латышском языке вся Эстония называется Igaunija по названию соседней области. Главным центром Унгавнии был укрепленный замок Оденпя (Медвежья Голова).
Бертольду было глубоко наплевать на справедливость, а заодно и ущемленное чувство гордости маленького народа, ему нужен лишь повод к войне. Его вела лишь одна цель – расширить владения ордена меченосцев за счет эстонских земель. А значит – война до победного конца. К тому же, он действует по известному и не раз проверенному принципу: разделяй и властвуй. Тут есть кого разделить и над кем властвовать. К тому же, особенно сейчас Бертольду нужны союзники. Ибо его силы пока невелики. Самый верный ход для Бертольда – "дружить против" эстов, поддерживая походы латгалов.
Именно с появлением Бертольда Венденского обычная вялотекущая вражда между соседями переходит в практически непрекращающуюся войну.
Как и было задумано, переговоры латгалов с эстами не дали никаких результатов. Стороны разошлись, недовольные друг другом, выкрикивая оскорбления и воинственно потрясая копьями. Этого и добивался "большой брат", уже разработавший на этот случай четкую программу действий. Кстати, сам Бертольд Венденский выступил на этой встрече в качестве арбитра, так сказать, третейского судьи.
Наконец Бертольду удается осуществить свою идею. Вскоре латгалы вторглись в область Сакалу и опустошили ее, убив при этом много людей. В этой вылазке Бертольд со своими бойцами не участвовал, выступая лишь вдохновителем и организатором. Летописец подчеркивает, что возвратившись из похода в Беверину и "найдя там Бертольда, брата-рыцаря, а также своего собственного священника с некоторыми рыцарями и балистариями епископа, принесли им дары со всего, что захватили". Часть добычи, безусловно, принадлежит "монаху", как организатору или "наводчику".
Постепенно, Бертольду удается завести себе верных друзей среди местного населения. Из тех, что приняли христианскую веру, а теперь под его знаменем сражаются против общих врагов. Это ливы под командованием Каупо и отряд отважного вождя лэттов Русиня. Русинь прямо называет Бертольда своим другом, а сын Каупо при крещении получил имя Бертольд. Братство, скрепленное кровью. Что может быть лучше? Особенно если это кровь врагов. Русинь и Каупо, две легендарные личности, чьи подвиги нашли отражение во множестве старинных легенд и преданий, сразу признали в Бертольде вожака и были ему верны до самой смерти.
Отряд меченосцев, которым командует сам комтур Вендена, по-прежнему невелик. Однако каждый из его людей настоящий воин. Других и самому Бертольду здесь не нужно. Жизнь на границе с враждебными народами была суровой. Суровы были и меченосцы, жившие в Вендене. Постоянное кровопролитье было неотъемлемой частью их жизни. Здесь и сейчас они были намного меньше монахами, чем воинами. Именно такие люди нужны были их предводителю. Отважные, верные, преданные, жестокие, умелые, не знающие усталости, не ведающие жалости к язычникам.
А какими им еще быть, здесь пограничье, здесь иные законы, по ним и живут "монахи", "работающие" на переднем крае и постоянно рискующие своей шкурой. Как в прямом, так и в переносном смысле. Вот как Генрих Латвийский описывает судьбы воинов, проигравших в одной из таких приграничных схваток: "Эсты же преследовали бежавших направо и налево пеших тевтонов, ливов и лэттов, захватили около ста из них, одних убили, других отвели к Имере и замучили в жестоких пытках. В числе последних было четырнадцать человек, из которых одни были зажарены живыми, других обнажили, сняв одежду, сделали им мечом на спине знак креста и удавили, причислив этим, мы надеемся, к сообществу мучеников на небе".
Тут уже не до нюансов и сантиментов. Слабые в таких условиях не выживают. Сильные часто звереют. Рыцарей-монахов, особенно из Вендена, слабыми не считал никто.
Война с эстами разгорелась не на шутку. Вот так в описании Генриха Латвийского выглядит ответ меченосцев непокорным эстам. "Поднялись Каупо, Бертольд из Вендена со своими и слуги епископа и пошли в ближнюю область Саккалу и сожгли все деревни, куда могли добраться, и перебили всех мужчин; женщин увели в плен и вернулись в Ливонию". И так без конца и края.
Бертольд не дремлет, со своими союзниками латгалами он организует в земли эстов один поход за другим.
Схема действий проста: Бертольд, Каупо и Русинь со своими отрядами вторгаются в южную Эстонию, осаждают замки эстов, что могут – грабят, а остальное сжигают и разоряют.
Для Бертольда меч – это власть, меч – это сила, меч – это закон. Разрушение – это его страсть. Красный крест, который он гордо носит на своем плаще, как будто нарисован кровью его жертв.
Военные действия в Эстонии, ведомые столь воинственным "монахом", разозлили даже епископа Альберта, хотя его трудно заподозрить в чрезмерном миролюбии к упорствующим в своих заблуждениях язычникам. Конфликт между епископом и орденом, который он же создал, разгорается. Самостоятельность действий меченосцев его напрягает, Альберт не может не видеть всей этой рыцарской самодеятельности. У него свои планы, своя политика и своя география. В 1209 году епископ считал преждевременным нападение на эстов. Тем более что речь шла уже не о столкновении с вассалами ослабевавшего Полоцкого князя, а с умелыми ратниками из Новгорода и Пскова. Земли эстов входили в орбиту влияния этих городов, а потому столкновение интересов было неизбежным.
Но комтур Вендена не желал считаться даже с этим. Он был одержим одной страстью – к походам. Хотя Бертольд был монахом, но в нем преобладал рыцарский дух. Возможно, он видел себя уже новым Боэмундом и считал завоеванные земли потенциально своими, а себя местным царьком. Рассматривая его достижения, с трудом верится, что все его деяния были именно во славу Господа.
В том же 1209 году магистром ордена становится Волквин, тоже не отличавшийся миролюбием, и как следствие, конфликт с Рижским епископом только усугубляется. Агрессивные же действия Бертольда только на руку новому магистру. Однако в хрониках невозможно найти и малейшего намека на то, что Бертольд действует не сам, а по приказу своего начальства. Даже после заключения епископом мира с эстами Бертольд не вложил свой меч в ножны, игнорируя приказы руководства. Хронист пишет: "Бертольд же венденский и Руссин со своими лэттами не приняли мира и приготовились к битве. В 1209 году Он со своими вендами собрал союзных латгалов и пошел по земле эстов". Опять кровь, пожары и большая добыча.
Так было каждый год, а иногда и по два раза за сезон. Постепенно слава Бертольда растет, и теперь он опасен для епископа Альберта даже больше, чем сам магистр. Ибо все большее число пилигримов, из людей Рижского епископа, желают поискать воинской славы и хорошей добычи под знаменем Бертольда. А ведь это те самые крестоносцы, которых сагитировал на это путешествие и лично привез в Ригу сам епископ Альберт. Они не станут братьями-монахами, они приехали в Ливонию лишь на определенный срок. Их цель получить полное отпущение грехов и заработать на дальнейшую безбедную жизнь. Получив и то и другое, эти люди вернутся восвояси. Они больше напоминают контрактников. Да и пополнять дружину Венденского комтура не являлось целью Рижского епископа. Дело у них с Бертольдом, в целом, одно, а вот пути и методы разные.
В 1210 году Бертольд снова собрал войско. В этот раз рыцари епископа, готовые проявить чрезмерное усердие на ниве добычи трофеев, пошли с ним. Воинственный комтур затеял новый поход, который обещал быть не только славным, но и выгодным. Рижский епископ, осознав, что уже меченосцев не остановить, решил присоединиться к захвату новых земель в Ливонии. Так люди епископа официально выходят в поход, организованный Бертольдом.
Хронист вещает об этом так: "После этого Бертольд собрал войско, а с ним пошли слуги епископа, Сиффрид и Александр, и многие другие, ливы и лэтты. Придя к замку Оденпэ в Унгавнию, они нашли там мало народу. Жители, по своей малочисленности, со страху впустили Бертольда в замок, говоря о мире, а в это время слуги епископа с некоторыми ливами, не зная, что Бертольда мирно приняли в замке, ворвались туда с другой стороны, а вслед за ними и все войско. Заняв верхушку горы и захватив главное укрепление, они овладели замком, перебили мужчин, женщин взяли в плен и захватили большую добычу; некоторым же удалось спастись бегством. Там стояли несколько дней, разделили между собой захваченное, замок подожгли и возвратились в Ливонию".
К этому моменту венденские меченосцы уже обзавелись своим новым каменным замком.
В 1215-м лэтты, при активном участии Бертольда Венденского, еще восемь раз ходили в походы на Унгавнию или юго-восток Эстонии, превратив ее в безлюдную пустыню.
В 1216 году Бертольд, убеждаясь в своей безнаказанности, переходит все дозволенные границы. Он до того уверен в своих силах, что пленяет русских, которые пришли в латгальское княжество Толову (Талаву) собирать дань. И отпускает их только после прибытия послов от новгородского князя. Это уже своевольство. За это можно и поплатиться. Но русские пока терпят, их основные интересы сейчас лежат в иной географической плоскости. Чем, собственно, и пользуется брат Бертольд. Последним достойным его противником был литовский князь Довгерд (Даугеруте). В "Хронике Ливонии" Генрих упоминает его как "одного из наиболее могущественных литовцев". В 1213 г. Довгерд ездил в Великий Новгород, вероятно, с целью заключить союз против немцев в Ливонии. Но на обратном пути схвачен немцами и погиб в заключении. Свой жизненный путь он закончил не где-нибудь, а именно в замке комтура Бертольда. Вряд ли такое совпадение является простой случайностью. От "венденского магистра" мало кому удавалось уйти живым. Обуянный злобою, он может учинить такое, что иному и в голову не взбредет. У него были свои моральные принципы во всем, что касалось любимого дела – войны за Веру. Нет человека, нет проблемы. А слово, данное язычнику, он вообще всерьез не воспринимал, будь тот хоть князь, хоть старейшина.
Кто-то назовет это смелостью на грани безрассудства, мы же определим поведение зарвавшегося комтура несколько иначе: Бертольд перестал контролировать поляну. Или, как говорили классики: "Остапа несло". Веря в свою непобедимость и неуязвимость, считая, что равных ему по силе и сноровке хищников в данном регионе нет, брат-меченосец буквально оборзел от вседозволенности. Возможно, что такая откровенная дерзость его поступка объясняется тем, что новые земли, захваченные в Эстонии, отойдут в этот раз именно ордену. А епископ останется лишь с чувством собственного достоинства и гордости за хорошо выполненное богоугодное дело. Поэтому магистр венденских братьев даже не заморачивается на то, что вторгается в сферу интересов Новгорода и Пскова. Он не учел, с кем ему предстоит иметь дело. Русь – это не Эстония, а Владимир Псковский далеко не Владимир Полоцкий.
На ливонском порубежье в последнее время активно обсуждались ходившие тревожные слухи. О том, что на границе неспокойно. О том, что отряды немцев все чаще и чаще вторгаются в псковские земли. Налетают как вихрь на мирные русские поселения, поджигают избы, уводят с собой скот, а людей гонят в полон. Остается после них лишь черный пепел.
Загудел над русскими городами вечевой колокол, заплакали в алтарях святыни. Наполнился воздух скорбным женским воем. Те, кто видел немецких рыцарей воочию и при этом умудрился остаться в живых, рассказывали жуткие вещи. Что меченосцы имели донельзя устрашающий вид, что каждый рыцарь был с ног до головы закован в железную броню, и лишь железный шлем, наглухо закрывающий лицо, имел узкую прорезь для глаз и рта. Это настоящие чудовища!