Товарищи, в старых странах парламентаризма и демократизма мы видим, какое огромное влияние имеют антипарламентские тенденции, как, напр., во Франции, Англии и т.д. Во Франции я наблюдал в начале войны, что первые смелые голоса против войны, – как раз в то время, когда немцы стояли у Парижа, – поднялись из маленькой группы французских синдикалистов: это были голоса моих друзей, Моната, Росмера и др. В то время мы не могли поставить вопрос об образовании коммунистической партии, ибо мы были слишком разнородны и немногочисленны. Но я чувствовал себя с товарищами Монаттом, Росмером и др., у которых было анархическое прошлое, как товарищ с товарищем. Но что было у меня общего с каким-нибудь Реноделем, который прекрасно понимает необходимость партии, или Альбертом Тома и др. господами, имена которых я не хочу назвать, чтобы не нарушить правил приличия?
Товарищи, французские синдикалисты работают в синдикатах, но когда я говорю, напр., с т. Росмером, у нас оказывается общая почва. Французские синдикалисты, вопреки традициям демократии с ее ложью и иллюзиями, сказали: мы не хотим никакой партии, мы хотим пролетарские синдикаты, а внутри их революционное меньшинство, применяющее прямое действие и массовые выступления. Что означало для французских синдикалистов это меньшинство – это не было ясно и им самим. Это было предчувствие дальнейшего развития, которое, несмотря на предрассудки и иллюзии, не помешало этим товарищам играть революционную роль во Франции и выдвинуть то небольшое меньшинство, которое к нам пришло на международный конгресс.
Что такое для наших друзей это меньшинство? Это избранная часть французского рабочего класса, у которой есть своя ясная программа и организация, где они обсуждают вопросы, и не только обсуждают, но и разрешают. Но французский синдикализм, благодаря опыту профессиональных союзов, благодаря борьбе рабочего класса с буржуазией, благодаря опыту как своему, так и иностранному, вынужден создать коммунистическую партию. Тов. Пестания говорит: "Я не хочу касаться этого вопроса, я – синдикалист; Я не хочу говорить о политике, еще меньше хочу я говорить о партии". Это в высшей степени интересно. Он не хочет говорить о коммунистической партии, чтобы не оскорбить революцию. Это значит, что критика коммунистической партии, ее необходимости кажется ему в рамках русской революции оскорблением революции. Это так и есть, ибо партия, как таковая, в ходе развития революции отождествилась с нею. В Венгрии было то же самое.
Тов. Пестания, который является влиятельным испанским синдикалистом, приехал к нам, ибо у нас есть товарищи, которые стоят на почве синдикализма, есть товарищи, которые считаются, так сказать, парламентаристами, и есть товарищи, которые не являются ни парламентаристами, ни синдикалистами, но стоят за массовые выступления и т.д. Что же мы ему предлагаем? Мы предлагаем ему международную коммунистическую партию, т.-е. объединение передовых элементов рабочего класса, которые сюда приносят свой опыт, обмениваются здесь им, распределяют его между собою, критикуют друг друга, выносят решения и т.д. Когда т. Пестания с этими решениями вернется в Испанию, и его товарищи спросят его: "что ты привез из Москвы?", он представит им свои тезисы и спросит их, стоят ли они за эти резолюции или против них. Он должен будет их отстаивать, и те испанские синдикалисты, которые станут на почву его тезисов, образуют испанскую коммунистическую партию.
А разве дело обстоит иначе теперь, когда мы получили от польского правительства предложение о заключении мира? Кто решает вопрос? Куда должны обратиться рабочие? У нас есть Совнарком, но и он должен подлежать известному контролю. Чьему контролю? Рабочего класса, как бесформенной хаотической массы? Нет. Созывается Центральный Комитет партии, чтобы обсудить и решить вопрос. И когда мы должны вести войну, создавать новые дивизии, найти для них наилучшие элементы, – куда обращаемся мы? К партии, к Центральному Комитету. И он дает указания каждому местному комитету: посылайте коммунистов на фронт. Так же обстоит дело с аграрным вопросом, с продовольственным и со всеми другими вопросами. Кто будет решать в Испании эти вопросы? Испанская коммунистическая партия, – ибо я уверен, что т. Пестания будет одним из основателей этой партии.
Тов. Серрати, которому, конечно, не приходится доказывать необходимость партии – он сам вождь большой партии, – нас спрашивает иронически: что собственно мы разумеем под средними крестьянами и полупролетариями? И разве не оппортунизм, когда мы делаем им различные уступки? Товарищи, что такое оппортунизм? Рабочий класс, который представляет собою и ведет за собою коммунистическая партия, стоит у нас у власти. Но у нас имеется не только рабочий класс, но и различные отсталые беспартийные элементы, которые часть года работают в деревне, часть года на фабрике; есть крестьяне различных слоев. Все это не создано нашей партией: мы получили это в наследство от феодального и капиталистического прошлого. Рабочий класс находится у власти, и он говорит: вот этого я не могу сделать ни сегодня, ни завтра, а вот здесь я должен сделать уступку. Оппортунизм имеется там, где ведут класс трудящихся и делают при этом уступки господствующему классу, которому они облегчают возможность оставаться у власти. Каутский упрекает нас, что наша партия делает величайшие уступки крестьянам. Рабочий класс, стоя у руля, должен ускорить развитие огромной части крестьянства, помогая ей перейти от феодального образа мышления к коммунизму, и должен делать уступки отсталым элементам. Таким образом, я думаю, что вопрос, который поставил тов. Серрати, не относится к тем вопросам, которые роняют честь коммунистической партии в России. Но если бы мы и совершили те или другие ошибки, причиной этого было бы только то, что мы действуем в очень сложной обстановке и должны маневрировать. Так мы, маневрируя, отступаем перед немецким империализмом в Брест-Литовске, так же мы маневрируем между различными слоями крестьянства: одних привлекаем к себе, других отталкиваем, третьих – подавляем бронированной рукой. Все это маневры революционного класса, который стоит у власти и может совершать ошибки, но эти ошибки входят в инвентарь партии и составляют опыт рабочего класса. Так мы понимаем нашу партию и так понимаем мы наш Интернационал.
"Правда" N 171, 5 августа 1920 г.
Л. Троцкий. МАНИФЕСТ ВТОРОГО КОНГРЕССА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА
I. Международные отношения после Версаля
Буржуазия всего мира с тоскою вспоминает о вчерашнем дне. Все устои международных и внутренних отношений опрокинуты или расшатаны. Завтрашний день нависает над миром эксплуататоров черной угрозой. Империалистская война окончательно разрушила старую систему союзов и взаимных страховок, лежавшую в основе международного равновесия и вооруженного мира. Версальский мир не создал никакого нового равновесия ему на смену.
Сперва Россия, затем Австро-Венгрия и Германия оказались выбитыми из мировой игры. Могущественные страны, занимавшие первостепенное место в системе мировых захватов, сами оказались превращенными в объект грабежей и разделов. Перед победоносным империализмом Антанты открылось новое необозримое поле колониальной эксплуатации, начинающееся сейчас же за Рейном, охватывающее всю центральную и восточную Европу и простирающееся далее до Тихого Океана. Могут ли Конго или Сирия, Египет или Мексика идти в какое-либо сравнение со степями, лесами и горами России и квалифицированной рабочей силой Германии? Новая колониальная программа победителей определялась сама собой: опрокинуть рабочую республику в России, ограбить русское сырье, принудительно привлечь к его переработке немецкого рабочего при помощи немецкого угля, поставить вооруженного немецкого предпринимателя в роли надсмотрщика, – и получать в свое распоряжение готовые продукты и с ними прибыль. Программа: "организовать Европу", выдвинутая германским империализмом в момент его высших военных успехов, перешла по наследству к победительнице-Антанте. Сажая побежденных бандитов в Германской империи на скамью подсудимых, правители Антанты судят их, поистине, "судом равных".
Но и в самом лагере победителей оказались свои побежденные.
Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала для других, буржуазная Франция мнит себя повелительницей Европы. На самом деле никогда Франция не находилась в самых основах своего существования в такой рабской зависимости от более сильных – Англии и Северной Америки, как теперь. Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу, превращая более слабую союзницу в порабощенную провинцию, но в отношении Англии Франция сама играет роль Бельгии лишь несколько большего размера.
Английские империалисты до поры до времени предоставляют французским ростовщикам самоуправствовать в указанных им пределах континента, искусно отводя таким путем наиболее острое возмущение трудящихся Европы и самой Англии от себя на Францию. Могущество обескровленной и разоренной Франции имеет призрачный, почти бутафорский характер; днем раньше или позже это станет ясно даже мозгам французских социал-патриотов.
Еще более пал в мировых отношениях удельный вес Италии. Без угля, без хлеба, без сырья, совершенно выбитая войной из внутреннего равновесия, буржуазная Италия, несмотря на все наличие злой воли, неспособна в полной мере осуществить свои права на грабеж и насилие даже в отведенных ей Англией колониальных закоулках.
Япония, раздираемая капиталистическими противоречиями в феодальной оболочке, стоит накануне глубочайшего революционного кризиса, который уже сейчас, несмотря на благоприятную международную обстановку, парализует ее империалистический размах.
Остаются только два подлинно-мировых государства: Великобритания и Соединенные Штаты.
Английский империализм освободился от азиатского соперничества царизма и от грозной немецкой конкуренции. Морское могущество Великобритании достигло апогея. Она окружает континенты цепью подвластных ей народов. Наложив руку на Финляндию, Эстонию и Латвию, она лишает Швецию и Норвегию последних остатков независимости и превращает Балтийское море в один из великобританских заливов. Ничто не противостоит ей в Северном море. Через Капландию, Египет, Индию, Персию, Афганистан она превращает Индийский океан в великобританское море. Господствуя над океанами, Англия контролирует материки. Ее миродержавная роль ограничивается Американской Республикой Доллара и – Российской Республикой Советов.
Мировая война окончательно выбила Соединенные Штаты из континентального консерватизма. Программа расправляющего крылья национального капитализма – "Америка для американцев" (доктрина Монроэ) сменилась программой империализма: "Весь мир для американцев". От торгово-промышленной и биржевой эксплуатации войны, от нейтральной наживы на европейской крови Америка перешла ко вмешательству в войну, сыграла решающую роль в разгроме Германии и запустила руки во все вопросы европейской и мировой политики.
Под флагом Лиги Наций Соединенные Штаты сделали попытку свой опыт федеративного объединения больших и разноплеменных масс населения распространить на другую сторону океана, прикрепить к своей золотой колеснице народы Европы и других частей света, обеспечив над ними управление из Вашингтона. Лига Наций должна была стать по существу мировой монопольной фирмой "Янки и К°".
Президент Соединенных Штатов, великий пророк общих мест, сошел с Синайской горы для завоевания Европы со своими 14 пунктами в руках. Биржевики, министры, деловые люди буржуазии ни на минуту не обманывали себя насчет смысла нового откровения. Зато европейские "социалисты" на каутскианских дрожжах пришли в состояние религиозного восторга и, приплясывая, как царь Давид, сопровождали священный ковчег Вильсона.
При переходе к практическим вопросам американскому апостолу стало ясно, что, несмотря на великолепный курс доллара, первое место на всех морских дорогах, соединяющих и разделяющих нации, по-прежнему принадлежит Великобритании, ибо у нее более сильный флот, более длинный кабель и старый опыт мирового грабежа. Кроме того, на своем пути Вильсон наткнулся на Советскую республику и коммунизм. Оскорбленный американский мессия отрекся от Лиги Наций, которую Англия превратила в одну из своих дипломатических канцелярий, и повернулся к Европе спиной.
Было бы, однако, ребячеством полагать, что отбитый Англией в своем первом наступлении американский империализм замкнется в скорлупу доктрины Монроэ. Нет, продолжая все насильственнее подчинять себе американский континент, превращая страны центральной и южной Америки в свою колонию, Соединенные Штаты, в лице обоих своих правящих партий, демократов и республиканцев, собираются, в противовес английской Лиге Наций, создать свою собственную, т.-е. с Северной Америкой, в качестве центра мировой системы. Чтобы подойти к делу с надлежащего конца, они намерены в течение ближайших трех-пяти лет сделать свой военный флот могущественнее великобританского. Этим для империалистской Англии ставится вопрос: быть или не быть? Бешеное соревнование двух гигантов в области судостроения сопровождается не менее бешеной борьбой за нефть.
Франция, которая рассчитывала играть роль третейского судьи между Англией и Соединенными Штатами, но оказалась вовлеченной в великобританскую орбиту, как второстепенный спутник, видит в Лиге Наций невыносимую обузу и ищет выхода в разжигании антагонизма между Англией и Северной Америкой.
Таким образом, самые могущественные силы работают над подготовкой нового мирового поединка.