Очень увлекательно и в то же время познавательно обнаружить то, как невероятная уверенность Брауна в рациональности субъективного потребительского выбора подкрепляется его абсолютным неверием в разумную аргументацию и суждение. После бессмысленного предложения о том, чего хотят студенты, тут же следует такое: "Мы тщательно рассмотрели возможности распределять финансирование при помощи некоей объективной метрики качества; однако не существует надежного метода, который позволял бы сделать это, и мы сомневаемся в том, что выбор центрального финансового органа должен иметь приоритет перед выбором студентов". Тут поражает прежде всего то, что единственной альтернативой случайной игре потребительского выбора видится "объективная метрика качества", т. е. некоторый количественный показатель. Но так же странно и то, что вместо компетентного суждения, которое могло бы основываться на доводах, аргументам и данных, нам предлагаются лишь "выборы" двух групп, трактуемые так, словно бы это просто два равнозначных выражения субъективного предпочтения. Деньги для государственной системы высшего образования могут распределяться в соответствии со вкусами либо 18-летних молодых людей, либо группы более взрослых людей из Лондона, другого варианта, получается, нет.
Также Браун, видимо, полагает, что единственная надежная мера качества преподавания – это "удовлетворенность студента". Вот как будет работать такая система: если они довольны, они будут платить, а если нет, значит нет; давление, оказываемое студентами, будет, соответственно, "повышать качество". Но это, если даже не брать другие проблемы, уже говорит об опасном сведении важного человеческого опыта к набору "предпочтений", о которых можно сообщить в анкете. Я надеюсь, что мои студенты окончат курс с некоторой неудовлетворенностью (в том числе и самими собой: "удовлетворенного" студента, в общем-то, невозможно ничему научить), а еще важнее, чтобы они задумались о том, в чем причина их неудовлетворенности, а не о том, понравился им курс или нет. Это еще один из моментов, в которых "потребительская" модель попросту ошибочна, и ошибка эта закрепляется распространением в современном образовательном жаргоне "студенческой жизни" как отдельного понятия (во многих университетах сегодня есть должность "проректора по студенческой жизни"). Возможно, проще всего узнать о том, хороша ли обстановка в студенческом баре, – это спросить самих студентов, например при помощи анкеты, нравится он им или нет. Но это явно не лучший способ определить то, должен ли студент-философ проходить обязательный курс по Канту. Философский факультет может надеяться на то, что через какое-то время после выпуска большинство бывших студентов смогут осознать, в чем был смысл такого требования, но вопрос об "удовлетворенности студента" тут не играет никакой роли. Ретроспективный характер такого признания указывает нам на важную характеристику образования: людям часто нужно, чтобы кто-то со стороны сказал им, что определенный курс стоит пройти независимо от того, хотят они этого в настоящее время или нет.
Доклад Брауна, вполне разделяющий этос рыночного популизма, сторонится любого суждения о том, что одна деятельность ценнее другой: вы можете рассчитывать только на потребительские предпочтения, на то, что, по словам людей, они вроде бы хотят. Но в определенных пунктах доклад вынужден повернуть назад к другим критериям, которые выявляют бессодержательность главной посылки. Например, когда в нем указывается, что некоторые остаточные функции сохранятся за перестроенным Советом по высшему образованию, допускается, что, возможно, в "интересах общества" гарантировать сохранение достаточного числа курсов по той же медицине, а потом говорится: "Стоимость таких курсов высока, и, если бы от студентов потребовали покрыть ее целиком, возникла бы опасность того, что они решат учиться на других, более дешевых курсах". И опять же, когда предлагается ограниченная величина "целевого государственного инвестирования в определенные учебные курсы" (в основном в естественные науки и технологии), допускается, что это будет необходимо, поскольку "студенты, возможно, не выберут эти курсы, ведь частные прибыли тут не так велики, как в случае других специальностей, затраты выше и есть более дешевые курсы, или же просто потому, что такие курсы считаются более сложными". Погодите-ка! Главная посылка Брауна – на которую поставили все наследие высшего образования в этой стране – состоит в том, что система будет управляться выбором студентов. Если они понимают, что стоит потратить время на изучение, скажем, медицины, даже при том, что стоимость обучения высока, тогда они примут такое решение и обучение по медицинским специальностям сохранится; если же студенты считают, что такие курсы не дают им "качества по приемлемой цене", тогда они откажутся от них, в каковом случае либо упадет их стоимость, либо они просто отомрут. Но теперь Браун допускает провал рынка: у абитуриентов могут быть "иррациональные решения". Более того, откуда берутся все эти суждения о том, что "нужно"? Нам говорили, что "выбор" некоего центрального органа должен уступить место "выбору" студентов, но теперь получается, что этот принцип работает только в некоторых случаях.
Кстати говоря, одна из неприятнейших черт этого доклада в том, что, даже когда в нем выявляется ничем не обоснованная реакция нерыночных рефлексов и признается то, что общество может быть заинтересовано в гарантированном преподавании и изучении определенных предметов, на самом деле такие предметы ограничиваются наукой и технологией (с дежурной отсылкой к возможной экономической пользе от некоторых иностранных языков).
Единственная социальная ценность, которая, похоже, мыслима для доклада, является экономической: предполагается, что эти предметы напрямую влияют на экономику, а потому они нам нужны. Соответственно, другие предметы, особенно искусства и гуманитарные науки, – это необязательные дополнения. Если студенты готовы обналичить свой ваучер ради их изучения – возможно потому, что по какой-то смутной причине полагают, будто в результате получат высокооплачиваемые должности, – тогда пусть так и будет; но если нет, тогда у общества нет никакой заинтересованности в сохранении таких специальностей. Несмотря на редкие (очень редкие) упоминания той же культуры, логика доклада не наделяет подобные ценности независимым статусом. В целом же общие его положения отличаются поразительной уверенностью, с которой объявляется, в чем на самом деле смысл высшего образования: "Высшее образование имеет значение, поскольку оно движет инновации и экономические преобразования. Высшее образование способствует экономическому росту, что, в свою очередь, означает вклад в общенациональное процветание". И именно тогда, когда уже можно подумать, что тут наметился выход на какой-то более широкий горизонт, вас осаживают: "Высшее образование имеет значение, поскольку оно меняет жизнь людей. После обучения выпускники с большей вероятностью находят работу, чаще получают более высокую зарплату или удовлетворение от работы и точно так же им проще переходить с одной работы на другую". В докладе не демонстрируется никакого подлинного интереса к университетам как местам образования; они понимаются всего лишь в качестве двигателей экономического процветания, как агентства, снабжающие будущих работников квалификацией, достаточной для получения более высокой заработной платы.
Но хотя говорится, что именно для этого существует высшее образование, Браун недоволен тем, что сейчас оно плохо выполняет свою функцию; оно не "удовлетворяет потребности бизнеса". Например, "Конфедерация британской промышленности выяснила, что 48 % работодателей были недовольны уровнем знакомства нанятых выпускников с бизнесом". Вот как? Как же так получилось, что в университетах нет обязательного еженедельного курса по "знакомству с бизнесом"? Но не волнуйтесь, план Брауна исправит это. Сохранятся только те учебные курсы, которые ведут к высокооплачиваемым рабочим местам, так что университеты постараются выпускать студентов, востребованных щедрыми работодателями. Но в любом случае многие студенты "познакомятся с бизнесом" на собственном опыте, наблюдая за тем, как обанкротившиеся фирмы реагируют на сокращение своей доли рынка.
Собственно, все дело в том, что университеты – это не фирмы и они не функционируют на рынке (что, конечно, не значит, что им не нужно грамотное финансовое управление и качественное применение ресурсов, пока еще в значительной степени государственных). Все сравнения и аналогии могут вводить в заблуждение, однако было бы точнее сказать, что исторически британские университеты выступали национальными культурными институтами, которые больше походят на тот же Британский музей или BBC, чем на British Home Stores или British Petroleum. Из-за этого они, конечно, страдают от переменчивых ветров политической моды, и не только в плане финансирования, но и в таких вопросах, как недавнее маниакальное увлечение постоянными оценками. В результате некоторых людей привлекает идея "приватизации" почитаемых и преуспевающих британских университетов, что представляется своеобразным освобождением от опеки государства, тогда как другие – втайне или даже не скрывая этого – надеются на то, что предложения Брауна, если их примут, ускорят подобный исход. Однако хотя вполне может быть так, что сегодняшняя система содержит совершенно лишнюю иллюзию, будто все называющиеся университетами институты выполняют один и тот же комплекс функций, нет смысла обманывать самих себя и считать, что если дать возможность 18-летним абитуриентам обналичивать свои ваучеры в выбранном ими университете, то это позволит создать более разумную систему преподавания, реализованную во множестве разных, но при этом качественных институтов. Это приведет к появлению разве что немногочисленных частных самолетов и куче лоукостеров.
2
Поистине поражает масштаб того демонтажа общественного характера высшего образования, что предлагается в рассматриваемом докладе. Хотя он и представлен в качестве "независимого анализа", вряд ли он мог бы прийти к комплексу рекомендаций, которые были бы настолько далеки от стиля мышления сегодняшнего правительства, что их бы попросту проигнорировали. В настоящее время коалиционное правительство использует специально разогреваемый ажиотаж вокруг дефицита государственных финансов в качестве прикрытия для давно начавшейся идеологической атаки на все формы государственного обеспечения. И вероятно, было мало шансов, что в данном докладе будут выдвинуты предложения, не согласующиеся с формой, которую эта атака примет в теперешней "Смете бюджетных расходов" (Current Spending Review). Так что Браун сделал упредительный удар топором и не просто обрезал государственные расходы на преподавание в университетах, но, по большому счету, упразднил их. Некоторые незначительные остаточные функции сохранятся у нового Совета по высшему образованию, которому, видимо, будет предоставлено около 700 млн фунтов стерлингов, и, конечно, поначалу предусматриваются определенные расходы на субсидирование предложенной схемы кредитования. Однако в соответствии с самым важным пунктом доклада практически вся блочная субсидия (около 3,2 млрд фунтов стерлингов) должна вернуться в казну. Некоторые представители британских университетов настолько напуганы последствиями массовых сокращений, которые, скорее всего, будут предложены "Сметой бюджетных расходов", что, по-видимому, возлагают свои надежды на Брауна как единственный способ получить какие-нибудь деньги на высшее образование. Времена сейчас, конечно, отчаянные, но, быть может, не стоит так уж быстро отказываться от защиты настоящего государственного финансирования университетов? Следует признать то, что Доклад Брауна – это не альтернатива "Смете бюджетных расходов" и уж тем более не противоядие против нее: они на самом деле являются двумя сторонами одной хорошо просчитанной попытки переоформить высшее образование в этой стране, подчинив его "дисциплине рынка".
Браун представляет свои предложения в качестве единого пакета, связанного общей логикой, и примечательно, что в интервью он подчеркивает то, что не следует пытаться разделить этот пакет на части. Однако, возможно, у Винса Кэбла, Дэвида Виллетца и других коллег немало оснований применять его предложения весьма и весьма избирательно. Плата за обучение, очевидно, вырастет, а потому представленные в докладе схемы выплаты предпочтительнее современной системы: выпускники с более высокой заработной платой будут платить, соответственно, больше менее оплачиваемых. Что касается стипендиальных расходов, предложенное в докладе сочетание единообразного кредита и более щедрых целевых грантов также будет полезно студентам, которые больше всего нуждаются в таких стипендиях. Кроме того, с докладом, очевидно, можно согласиться в том, что вечерники и заочники должны оплачивать свое обучение на том же основании, по общей норме, что и студенты-очники – отсутствие такого условия было существенным изъяном закона 2004 г. В этих отношениях некоторые детали схемы Брауна выглядят вполне прогрессивно.
Но это именно детали. Сложно оценить – хотя некоторые говорят, что сложно переоценить – вред, который будет, скорее всего, нанесен британским университетам уже в ближайшем будущем отменой блочной субсидии и безумными надеждами на то, что ее функцию возьмет на себя некий рыночный механизм, работающий благодаря университетским абитуриентам. В настоящее время блочная субсидия – это материальное выражение общественной заинтересованности в предоставлении высококачественного образования во всей системе в целом, тогда как для университетов это инструмент компетентных интеллектуальных решений, касающихся преподаваемых предметов. И прежде чем члены парламента от либерально-демократической партии продадут свои души в коридорах для голосования, они должны учесть в более широком контексте те долгосрочные последствия для британского образования и культуры, которые сложатся в результате применения логики, обосновывающей данный доклад. Главным здесь является в первую очередь не вопрос о том, сколько именно будет платить та или иная группа выпускников и покроет ли она расходы на свое образование, хотя это может показаться (особенно тем, кто в парламенте занимает маргинальные места) наиболее интересным для избирателей. На карту поставлено то, будет ли в будущем считаться, что университеты играют общественно-культурную роль, поддерживаемую на государственном уровне, или же мы движемся к переопределению их в категориях чисто экономического подсчета стоимости и абсолютно индивидуалистической концепции "удовлетворенности потребителя".
18 октября 2010 г.
* * *
В Докладе Брауна предлагалось отменить все прямое государственное финансирование преподавания в искусствах и гуманитарных науках и предоставить оставшуюся государственную поддержку научным и технологическим направлениям. Соглашаясь в основных моментах с этим предложением, коалиционное правительство подчеркнуло то, что все предметы были лишены одного и того же объема финансирования, однако, поскольку преподавание естественнонаучных и технологических предметов сопряжено с большими расходами, они в какой-то мере должны поддерживаться напрямую из государственных фондов, а не только новой студенческой платой за обучение, в отличие от искусств и гуманитарных наук. Это решение последовало за решением прошлого правительства забронировать исследовательское финансирование за естественными науками за счет его сокращения в науках гуманитарных. Чтобы оттенить весьма своеобразную логику этих решений и напомнить представителям всех дисциплин об их общем деле, я опубликовал эту короткую и ироничную пародию, в которой изображается, как выглядела бы ситуация, если бы приоритеты были перевернуты.
Основной момент правительственных предложений по высшему образованию – это полное прекращение финансирования преподавания естественнонаучных и технологических дисциплин. Предложениями этими признается то, что искусства, гуманитарные и социальные науки играют основополагающую роль в благосостоянии общества, а потому небольшая часть оставшегося образовательного бюджета будет направлена на поддержку данных дисциплин. Указывается, что эта стратегия согласуется с акцентом правительства на экономическом росте. Образованная, гибкая и креативная рабочая сила сегодня как никогда важна для каждого сектора экономики, и несложно понять вклад образования в сфере гуманитарных наук в культивирование именно этих качеств. Значительная часть тех, кто достиг руководящих позиций в крупных корпорациях, обучалась этим предметам, а их политика относительно найма новых сотрудников по-прежнему подтверждает ценность для них таких выпускников.
Хотя правительство признает ряд других целей, оно всячески акцентирует вопросы гражданской солидарности, культурной грамотности, национальной идентичности и демократического гражданства, так что вполне естественно, что оно собирается направить основную часть доступных ресурсов на поддержку гуманитарных наук. Изучение таких предметов, как история, философия, литература и политика, позволяет гражданам лучше понимать актуальные вопросы, встраивая их в более широкий контекст, оценивать посылки, скрывающиеся за правдоподобными утверждениями, внимательно относиться к силе языке и учитывать трудности положения Британии в глобальном мире.
Наконец, нет ничего удивительного в том, что правительство решило сосредоточить финансирование на гуманитарных науках, ведь подавляющее число министров сами изучали эти предметы в университете, так что они хорошо понимают, насколько подобная подготовка в точном мышлении, внимательном анализе и ясном выражении своих идей помогла им выработать собственные способности, став основанием для их столь удачных карьер. Этим, возможно, объясняется и то, почему они порой отпускают шуточки о "ненастоящих" учебных курсах, посвященных некоторым естественнонаучным предметам, и почему смеются над пришедшими из США темами диссертаций в тех областях, которые они считают излишне специализированными, слишком теоретичными и просто избыточными.
Этот односторонний акцент на важности и пользе гуманитарных наук оказывается сложной проблемой для защитников естественнонаучных и технологических дисциплин, этих вечных золушек британского высшего образования. Сторонники естественных наук в ответ обычно указывают на то, что модель "двух культур" является ошибочной и устаревшей. Они говорят, что все дисциплины развивают силы интеллекта и воображения, а кроме того, многие идеи и исследования гуманитарных наук невозможно в полной мере реализовать в реальном мире, пока мы не поймем законы природы, свойства материи и т. п.