О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед самым своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как государственной структуры (это характерно для либералов: они категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, но лишь чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.
Тогда все мало–мальски значимые распоряжения правительства публиковались в "Российской газете", - и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии, публичности, транспарентности и открытости.
Конечно, Гайдару не хватило размаха, - может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал (истории о том, что он забыл обменять свои деньги в "павловский обмен" в январе 1991 года, и о долгом отсутствии у него своей дачи правдивы), - но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.
А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).
На вершине успеха: уничтожая Родину
28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс- конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году в значительной степени демократическому принципу "кто громче крикнет", не были готовы к своему новому положению ни морально, ни профессионально.
Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, - и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.
Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы экономической реформы, согласился на них лишь при условии их непосредственной поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.
Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.
Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим "замом по реформе" Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.
Однако у Явлинского были принципы.
Он считал необходимым сохранение хозяйственной компоненты ненавистного Ельцину СССР при помощи соответствующего договора между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.
Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался и от поста его заместителя. Лишь после этого Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.
6 ноября Гайдар был назначен вице–премьером "по вопросам экономической политики", а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.
Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, - но Бурбулис, тогда еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, - и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд, долл., которые вот–вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.
Объединение Министерств экономики и финансов (как, например, во Франции), поначалу осуществленное гайдаровцами, имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики - осуществить их в интересах развития) не выносится на уровень правительства и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочной проблемой такого решения является, однако, институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные, - именно поэтому данная схема встречается редко.
Однако у реформаторов мотивация была проще, надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически недостаточно. Как только они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара "по научной работе" в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в 1\4 инистерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из–за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала - Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90‑е возглавлявшему Пенсионный фонд.
Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина в качестве председателя правительства. Разумеется, реальное руководство всей социально–экономической политикой осуществлял именно он, - хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально руководя заседаниями, в то же время интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.
Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные "репетиции" заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально–экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.
К середине июня положение России стало катастрофическим: лишенная денег экономика останавливалась на глазах, страна перешла в состояние свободного падения. В этих условиях Ельцин 16 июня уволил с поста председателя Центробанка истового монетариста Матюхина, проводившего в полном соответствии с либеральными догмами сверхжесткую финансовую политику, лишившую страну денег. Он был истинным гайдаровцем, который легко и непринужденно довел бы страну до революции прямо тогда, и до осени 1993 года никто из реформаторов просто не дожил бы.
Матюхин был заменен на последнего руководителя Госбанка СССР В. В. Геращенко, который, хотя и был публично скомпрометирован вынужденным участием в павловском обмене денег и замораживании крупных вкладов на счетах Сбербанка с 1 июля 1991 года, являлся наиболее авторитетным в стране профессионалом банковского дела.
Он немедленно смягчил финансовую политику, восстановив централизованное кредитование реального сектора, что практически сразу, уже к сентябрю привело к ослаблению денежного голода и к некоторой стабилизации экономики и общества, которой и поныне гордятся гайдаровцы, приписывая эту заслугу себе.
В. В. Геращенко и его старые советские кадры, добросовестные и профессиональные, спасли положение в 1992 году, - так же, как потом спасли его в сентябре 1998 года.
Разумеется, смягчение денежной политики привело к обвалу рубля и связанному с этим ускорению роста цен. Но это являлось минимальной ценой спасения страны, избежать которой было действительно нельзя: ограничение перетока средств на валютный рынок было невозможно не только из–за отсутствия инструментов, но, главное, из–за противоречия либеральной идеологии. Такое ограничение тогда, как и сейчас было бы воспринято как политическая диверсия, как противодействие развитию рыночных отношений и привело бы к немедленному изгнанию попытавшегося стабилизировать финансовую систему общества руководителя.
Вероятно, в качестве компенсации за замену идеологически верного Гайдару Матюхина, - а скорее всего, стремясь снять с себя формальную ответственность за состояние экономики и сосредоточиться на политических проблемах, - за день до этого, 15 июня Ельцин сделал Гайдара исполняющим обязанности председателя правительства. Однако, несмотря на это, он продолжал возглавлять все заседания правительства и лично принимать или не принимать все его значимые решения.
Скорее всего, назначение Гайдара было для Ельцина простой подготовкой к его окончательному утверждению на посту премьера, которое должен был осуществить в конце года Съезд народных депутатов.
Однако этим планам не суждено было реализоваться - слишком ужасными оказались последствия деятельности радикальных реформаторов. В 1992 году, даже с учетом стабилизации после назначения В. В. Геращенко, экономический спад ускорился с 5 % (в 1991) до 14.5 %, а инвестиционный - с 14,9 до 39,7 %. Сельскохозяйственное производство в 1992 году сократилось на 9.4 %, промышленное - на 18.0 %, грузооборот транспорта - на 13.9 %, ареальные доходы населения - почти вдвое, на 47,5 %.
Наша страна как великое государство перестала существовать, исчезла из глобальной конкуренции, что ввергло народ в пучину чудовищных бедствий, но стало стратегической победой США, их избавлением от 24-летнего кошмара.
Непосредственным исполнителем и пропагандистом этого чудовищного катаклизма стал Гайдар, - и неприятие его фигуры стало в России почти всеобщим. Соответственно, на Западе на него только не молились.
Провал "императора реформ"
2 декабря 1992 года на VII съезде народных депутатов Гайдар отчитался о первом годе проведенной им экономической реформы. Он поставил себе в заслугу избежание массового голода, транспортного паралича, распада государства и общества, которое, строго говоря, было заслугой прежде всего В. В. Геращенко во главе Центробанка и региональных властей. Гайдар резко выступил против увеличения государственных расходов, на котором настаивали депутаты ради выживания социальной сферы, сохранения экономики и самой страны, так как в его понимании сокращения инфляции можно было достичь только урезанием бюджета: другого пути он в принципе не видел.
Хорошо помню, что даже в 1996 году, в относительно стабильной ситуации, практически на любой вопрос из серии "что делать?" он отвечал одинаково: сократить бюджетные, и в первую очередь социальные расходы. Гайдар - человек, полностью сформированный логикой "убийц национальных экономик" из МВФ, никаких других ответов у него просто не было, - и, как показала его последующая жизнь, он их так и не нашел (хотя весьма сомнительно, что у него когда–либо вообще возникала потребность искать другие ответы).
Ведь социальные расходы являются потерянными для глобального бизнеса деньгами: в отличие от средств крупных коррупционеров, выплаченные врачам и учителям деньги не будут выведены из страны и не станут финансовым ресурсов глобального бизнеса. Поэтому социальные расходы - вопиющая бесхозяйственность, которую надо минимизировать (как и расходы на экономическое развитие, которые может создать конкуренцию глобальному бизнесу и потому являются для него и обслуживающих его либералов опасным вредительством).
9 декабря 1992 года Ельцин предложил съезду кандидатуру Гайдара в обмен на установление законом порядка, при котором назначение министров обороны, внутренних и иностранных дел происходит только с согласия Верховного Совета. Расширение полномочий парламента съезд принял с удовольствием, а вот Гайдара "прокатили".
Похоже, именно тогда Ельцин понял, что сотрудничать со съездом, делегаты которого ощущали за собой бедствующую разоренную страну и не были готовы идти на компромиссы за ее счет, у него не получится. Съезд оказался недоговороспособным, - причем в силу не столько своей громоздкости и политической алчности Хасбулатова, сколько своей демократичности.
На следующий же день Ельцин обрушился на съезд с критикой и пригрозил референдумом о доверии себе и съезду. Поскольку его авторитет оставался огромным, это была страшная угроза, и представители съезда договорились с ним о назначении на начало 1993 года референдума по новой Конституции России и о предложении им нескольких кандидатов для мягкого рейтингового голосования с последующим выдвижением в премьеры одного из трех, набравших максимальное число голосов.
Из пяти кандидатур Гайдар оказался на третьем месте с 400 голосами, уступив шедшим "ноздря в ноздрю" представителям ВПК и нефтегазового комплекса Скокову и Черномырдину (соответственно 637 и 621 голос) более чем в полтора раза. Продолжать продавливать Гайдара стало невозможно, Ельцин предложил Черномырдина, который и был избран, а Гайдар был отправлен в отставку.
Подготовить новую Конституцию для вынесения на референдум так и не удалось: интересы депутатов и Ельцина в ее части были противоположны, и при этом у них не было ни квалификации, ни должной мотивации, - не говоря уже о времени.
О моральных качествах "команды Гайдара" свидетельствует то, что, когда он покинул правительство, за ним вопреки торжественно данной на первом же заседании клятве "уйти всем вместе" последовал лишь один человек - Петр Авен, занявшийся бизнесом. Впрочем, возможно, на решение Авена повлияло то, что в августе Ельцин накричал на него на заседании правительства, задав риторический вопрос: "Неужели вы думаете, что что–то можете понимать лучше меня?" Это отражало внутренний переворот, свершившийся в Ельцине по сравнению с осенью 1990, когда он открыто гордился тем, что все работающие с ним люди умнее его. Самое же смешное и неприятное для Авена (правда, если он это понимал) заключалось в правоте Ельцина по обсуждавшемуся тогда конкретному вопросу.
Потеря власти далась Гайдару нелегко: домашние вспоминали, что он даже плакал после своей отставки. Он вновь возглавил свой институт, который теперь назывался "Институт экономических проблем переходного периода" и стал консультантом президента "по вопросам экономической политики".
Он сохранял большое влияние среди демократически ориентированной публики и стремительно крепнувшего класса предпринимателей и спекулянтов. Кто–то считал, что он честно хотел как луч–ше, кто–то - что ему не повезло, кто–то видел в нем наиболее последовательного выразителя своих интересов.
И в июне 1993 года Гайдар вошел в политику, возглавив исполком проельцинского демократического предвыборного блока "Выбор России", объединив сторонников продолжения радикальных экономических реформ по своим рецептам.
Однако у большинства общества в целом отношение к нему было ужасным.
Возвращение на костях: и снова неудача
Когда 16 сентября 1993 года Ельцин вновь назначил Гайдара первым зампредом правительства (Указ был подписан лишь через день после сообщения об этом, 18 сентября), это стало знаком того, что конституционный кризис необратим и будет обостряться, так как президент не отступит и не пойдет ни на какие компромиссы.
Фигура человека, либерализовавшего цены, возможность компромиссов исключала сама по себе.
Возможно, Ельцин и назначил Гайдара в качестве "последнего предупреждения", но в реальности оно стало красной тряпкой для быка: Верховный Совет увидел, что президент принципиально игнорирует его мнение и, если уступить, впредь так будет всегда.
Однако более вероятно, что назначение Гайдара было для Ельцина лишь естественным шагом в развитии кризиса: Ельцин доверял Гайдару, считал его рецепты правильными, ценил его готовность действовать с полным игнорированием общества. Кроме того, фигура Гайдара была для Запада докаП 931 зательством прозападности самого Ельцина и помогала ему получить поддержку "всего мирового сообщества" (то есть американской элиты) в предстоящем конституционном перевороте.
Принципиально важно, что Ельцин, несмотря на раздразнившие его шуточки Хасбулатова про алкоголизм, шел на переворот вполне осознанно. Дело было не только в вопросе о власти, но и в результатах социально–экономического прогнозирования, по которым политика реформ уже к весне 1994 года довела бы страну до массового протеста, в котором у Ельцина не осталось бы никаких шансов.
Чтобы победить в кризисе, его надо было форсировать, не дожидаясь естественного вызревания, -
что Ельцин и сделал.
Гайдар заменил Олега Лобова, бывшего первым зампредом и Министром экономики и переведенного в преддверии переворота на более соответствующую его опыту должность секретаря Совета безопасности.
На следующий день после подписания Указа № 1400, переведшего противостояние в открытую фазу, Гайдар был назначен исполняющим обязанности и Министра экономики.
Понимая обреченность либеральных реформ в случае мало–мальски демократического развития событий и будучи полностью зависим от Ельцина, Гайдар с самого начала занял по отношению к Верховному Совету жесткую агрессивную позицию. Именно он, несмотря на формально гражданский статус, был одним из инициаторов блокирования Дома Советов, отключения в нем связи и всех систем жизнеобеспечения.
3 октября восставшие взяли соседнее с Домом Советов здание московской мэрии и едва не прорвались в "Останкино" (куда их, по некоторым данным, направил, спасая от них беззащитный тогда Кремль, советник Руцкого А. В. Федоров, ставший затем известным московским жуликом, специалистом по безвозвратному получению частных займов). После этого! Москве сложилось временное равновесие сил.
Оно было сломано следующим утром, когда танки с наемными офицерскими экипажами (потом, насколько можно судить, сожженными в огне чеченской войны) расстреляли Дом Советов, - но до этого, в 10 часов вечера 3 октября Гайдар по телевидению призвал к Моссовету "всех россиян, которым дороги демократия и свобода". Он не только не скрыл опасности, но и преувеличил ее, назвав защитников Дома Советов "бандитами", применяющими "гранатометы и тяжелые пулеметы".