Было бы заманчиво присоединиться к некоторым требованиям, анализируя их смысл и степень важности. Здесь имеется, например, предложение об участии в прибыли на крупных предприятиях. Древнее (вечное, исконное) требование. Оно вызывает оживленные дискуссии тут и там. Удивляет то обстоятельство, что Готфрид Федер, первый народный хозяйственник движения, придал ему новое толкование, значительно изменившее смысл требования. Участие в прибыли свелось к понижению цен. Это становится понятно из его комментария к критике прочих толкований данного понятия. "Источник требований, связанных с участием в прибыли, кроется либо в корыстолюбии: тогда они являются капиталистическими по своей внутренней сути, – либо в зависти: тогда они становятся марксистскими". Истинное участие в прибыли начинается в том случае, когда дивиденды крупных акционерных обществ перестают выплачиваться акционерам, а заменяются удешевлением товаров и продуктов массового спроса. Почему, например, гигантские Красильные заводы Германии остаются только капиталистической дойной коровой для акционеров общества АО Farbindustrie – монополиста, диктующего свою волю? Оно в лучшем случае делится доходом со своими рабочими и служащими, одновременно повышая цены. В чем состоит суть участия в прибыли? В ликвидации незаработанных доходов. При ближайшем рассмотрении таковые оказались тоже весьма многогранным понятием. Разве не бывает незаработанных доходов, полученных благодаря одаренности, таланту, счастью или случаю? В суть этой проблемы не вникают. Однако есть еще вопрос трудности практического осуществления. Как на него ответить? "Как скоро в национал-социалистическом государстве решится вопрос участия в прибыли, здесь не обсуждается". Остается только понижение цен, волшебное слово, посредством которого и осуществляется наделение доходом национального производства народных масс. Разве это не своеобразное истолкование? Следует ли только отречься от огосударствления трестов? Именно здесь, возможно, содержится попытка перехода к фашистской корпоративной организации хозяйства; обозначение единства как "вероятного синтеза мощи и авторитета государства с капиталистической экономической системой".
Есть и другие частные вопросы: трудовая повинность, земельная реформа, рабочие поселения… Каждое требование – проблема. Должны ли быть поделены сельскохозяйственные крупные предприятия? Нет! Поскольку задуманный здесь государственный социализм одновременно признает значение центрального руководства в хозяйстве. Но лучше оставим эти частности.
Такой же сложной проблемой при ближайшем рассмотрении оказываются и требование охраны старости в системе всеобщего огосударствления системы пенсионных выплат, и борьба против неопределенности судьбы стариков, и другие вопросы. Эта проблема ни в коем случае не должна толковаться двусмысленно.
Первое: проблема землепользования, проистекающая из приведенных выше требований, должна быть решена без использования марксистской идеологии. Перспектива классовой борьбы должна быть решительно отклонена, в то время как неизбежность борьбы экономической одобрена. При этом не возникает противоречия, что национал-социализм исходит из постулата, что граждане в основной своей массе не в состоянии строить новый рейх. "Молодыми аристократами Третьего рейха" являются рабочие. Однако их поддерживает не социальная политика в ее сегодняшнем понимании. Социальная политика является лишь завуалированным обозначением политических интересов определенной группы. И марксистскому разложению государства до состояния чисто экономического общества будут противостоять высшие инстанции народного государства, превалирующие над экономикой.
Второе: отдельные требования из области хозяйственной политики являются тем более спорными, чем более конкретных жизненных вопросов они касаются. Точнее, они научно не обоснованы. Это говорит не в их пользу. И при этом неумение науки соответствовать практическим требованиям никогда не имело решающего значения. Все новое, что происходило и происходит в истории, почти всегда приходит из донаучной области жизни. Для этого национал-социализм обладает необыкновенно развитым инстинктом. Он как раз живет, презирая теорию. Однако чувствуется, что это не всегда идет ему на пользу. Может, он вынужден так поступать? Практика не может длительное время оставаться жизнеспособной без теории.
Это в высшей степени характерно для основного требования движения, включающего в себя в области хозяйственной политики все отдельные требования. "Разрушение процентного рабства – это тот стальной стержень, вокруг которого вращается все, это требование больше, чем просто финансово-политическое, со своими предпосылками и влиянием, оно распространяется столько же на политическую жизнь, сколько и на экономическую. Оно является также основным требованием экономических воззрений и, таким образом, глубоко проникает в жизнь каждого отдельного человека. От каждого оно требует решения: служить народу или предаться безграничному личному обогащению. Это, таким образом, означает решение социального вопроса".
Данное требование, конечно, наталкивается на чрезвычайно серьезные возражения. Они выражаются в том, что его научное осмысление движением все больше сходит на нет. Ряд школ, подробно изучавших вопрос на протяжении последних десяти лет, сегодня просто нарасхват. Призыв разрушить процентное рабство в основных чертах объясняется так: "Задача народного хозяйства должна заключаться в удовлетворении потребностей, а не в обогащении, того, кто дает ссуды. Финансовая область должна стоять на службе у государства. Финансовые органы не имеют права образовывать государство в государстве".
Если вглядеться повнимательнее, то откроется, что национал-социализм работает над вечной проблемой: как определить границы частной собственности. Частная собственность как таковая признается. Но накопление огромных богатств в чьих-то одних руках – а количество миллионеров увеличивается в Германии и сегодня – делает невозможным воплощение требования о "всеобщем благополучии и культуре". Национал-социалистическое движение понимает свою борьбу против банков как борьбу производителей с теми, кто присваивает капитал. Факты, на которые национал-социалисты ссылаются, общеизвестны: для того чтобы иметь возможность производить, следует взять кредит. Тот, кто сегодня вынужден брать кредит, а это почти каждый, обречен выплачивать высокие проценты. Процентная ставка в настоящее время такова, что съедает любой доход. Смысл экономики заключается в соблюдении качества, которое является чем-то редким по сравнению со спросом на него. Что есть экономика в свете вышесказанного? Здоровое стремление к доходу с одновременным удовлетворением спроса оказалось заброшено в погоне за прибылью. Из самостоятельных предпринимателей получились акционерные общества. Последние тоже в свою очередь являются лишь придатками крупных "держателей портфелей" – больших банков. Здесь накапливается прибыль. Поток кредитов течет от властей, занятых созидательным трудом, как никогда ранее. К ним же назад течет поток процентов. Свое монопольное положение они используют так, чтобы вновь превращать кредитные выплаты во власть. Они – тайные тираны мира. Возросшие проценты, которые они собирают, опускают нашу экономику до уровня принудительного труда. Будь то малое или большое предприятие, оно охвачено молохом процентного гнета и обдирается до крови. Капиталистическое хозяйство выродилось в мамонизм. Под процентным гнетом одно за другим разрушаются различные блага. Фабрики останавливаются. Растет армия безработных. Каждый это знает, все от этого страдают. Никто не возмущается.
Марксисты возмущаются. Однако их ответный удар не достигает цели. Марксизм подменил в общем понятии "капитализм", капиталистическое хозяйство с его свободой, мамонизмом. Пока что на стадии формообразования он потерпел крушение. Все охвачено разочарованием.
В эту разочарованность и врывается наступательная воля национал-социализма. "Разрушение процентного рабства" – таково общее название для жизненной воли, которая решительно не хочет смириться с сегодняшней ситуацией в народном хозяйстве. Он стал надеждой миллионов, стоящих в своем существовании на краю пропасти. Встретившись с угнетенным человечеством, он вместил в себя новую надежду. Здесь сошлись все нити социальных вопросов.
Конечно, все повторяется. Никто не может доказать, что этот путь является спасением. Поскольку этот путь новый, даже если за него отданы некоторые голоса из прошлых столетий, голоса некоторых отцов церкви и голос Лютера. Финансовые теоретики пожимают плечами. Но спросите, каков их путь, – и они опять пожмут плечами. Национал-социализм переступает через их критику. По праву ли? В любом случае он не может иначе. Обо всем произошедшем он не может размышлять с позиции гарантированности. Ему не нужно теоретическое истолкование современности. Он стоит перед совсем иным вопросом: как Германия может выстоять перед непрошенным насилием, пришедшим к нам. Наука в попытках приоткрыть будущее заходит в тупик. Знание закончилось. Пришло время пророчеств. Риск определяет успех предприятия.
Говорится ли что-то о правильности пути, на котором должен быть уничтожен гнет процентного рабства? Есть и фальшивые пророчества. Есть и пророчества неудачные.
Никогда не будет успеха в том случае, если знание о предмете минует их, открываясь лишь научному знанию, а не процессу, находящемуся в зависимости от причин и действия. Но что делать, если область финансов и финансовая теория оказываются слишком сложными и непостижимыми для научных специалистов? Именно так обстоит дело на сегодняшний день. И в этой ситуации только национал-социализм выступает со своим призывом и, насколько возможно, подводит под этот призыв теоретическую базу. Для этого он использует так называемую теорию количества, которая проистекает из соответствия массы товаров денежной массе. Считается, что деньги можно сотворить в любое время, если производить соответствующие реальные ценности. Готфрид Федер говорит об освобождении народа и государства от процентной задолженности крупному капиталу: "Государство не должно делать долгов, поскольку в этом нет необходимости. Государство нельзя отождествлять с частным лицом, взявшим кредит и вынужденным влезть в долги. Это экономически неверно. Государство – это средоточие высшей власти, оно может то, чего не может частное лицо, – делать деньги! Государство это делало совершенно глупо во время инфляции. Оно делало это также с использованием инфляционной марки и имперской марки, после того как предоставило своей высшей властью свободу Имперскому банку. Это высшее право на создание денег государство, вполне вероятно, может реализовывать и более эффективно, избегая опасности инфляции. Правда, только в том случае, если оно будет осуществлять большие общественные задачи (строительство гидроэлектростанций, дорог), избегая залезать в долги, посредством выпуска беспроцентных ценных бумаг при отсутствии наличных денег. Другими словами, ситуация, когда с легкостью изготавливают бумажные денежные знаки, означает – и мы все это пережили – инфляцию. Но есть логичное решение: выпуск государственных ценных бумаг не вызывает инфляцию в том случае, когда производятся новые ценности. То, что сегодня воплощение значимых в народно-хозяйственном плане задач осуществляется через займы, по меньшей мере странно. Именно здесь, как уже говорилось выше, был бы простор для осуществления законного права государства на выпуск денег".
Спросят, благо национал-социализм сам дает к тому основания, только ли область финансов нуждается в свободном руководстве. Этот вопрос шире, чем вопрос, может ли вообще государство производить любое количество ценностей. Оно так же подпадает под действие закона спроса и предложения. Все эти вопросы, и самые важные в большей степени, находятся в противоречии с программой Федера. "За" и "против" не смолкают. Тот, кто хочет серьезно подойти к делу формирования собственного мнения, не ограничится теми или иными краткими указаниями. Решающий вопрос здесь: является предложенный путь оправданным риском или просто утопией? В любом случае первая и важнейшая предпосылка разрушения цензового рабства состоит в создании сильного государства. Вторая – в осуществлении высшей власти государства над экономикой. Третья – в национальной свободе данного государства.
С этим третьим предположением мы встречаемся, поскольку оно составляет жизненную волю национал-социализма. Разрушение процентного рабства мыслимо лишь при одновременном разрушении ярма поборов благодаря национальной свободной воле. В своей социалистической составляющей национал-социализм отходит от капитализма гражданских партий и приближается к Немецкой национальной партии. В своей национальной жизненной воле он отходит от марксизма любых оттенков, благодаря чьей внешней политике немецкая экономика попала в руки интернационального капитала. Первое предварительное условие снижения процентов состоит в ограничении груза поборов. До тех пор пока представители американского и еврейского капитала могут разыгрывать из себя хозяев Германии, мы тщетно ожидаем того дня, когда будет сказана правда: "Германия – родина немцев". Мы потеряли наше военное управление, потеряли управление финансами. Рейх уже больше не является родиной для нас и наших детей, государством свободы и родиной безопасности. С каждым годом все сильнее сжимаются тиски репарационных выплат. Они душат наше социальное обеспечение, они подрывают жилищное строительство: больше миллиона немцев живут на чердаках и в подвалах в более ужасных условиях, чем скот. Они помогают убивать еще не рожденных детей. К тому же погибает культура. Во что превратились немецкие школы? В предприятия массового производства, в которых учителя едва ли знают, как помочь делу. Все блага, предоставленные именно нам милостью Божьей, зачахли в бедности: образование, наука и искусство. Поэтому борьба национал-социализма против процентного рабства и интернационального капитала ведется как внутри Германии, так и вовне.
Здесь возникает проблема государства. Здесь нельзя пройти мимо еврейского вопроса: будет он решен через монархию или республику – все равно. Пять или двадцать пять федеральных государств – не имеет значения "в том случае, если в них объединятся только все немецкие племена, объединенные сильной централизованной властью, противостоящие загранице подобно железной скале, в которых радостно и в довольствии могли бы жить немецкие граждане". Воля, вырастающая из этого взгляда на сложившееся положение, уменьшится до борьбы за замкнутое государство, объединяющее все немецкие племена. "Мы не отречемся ни от одного немца", ни в Австрии, ни в Польше, ни в Эльзасе и Лотарингии, и при этом можно было бы продолжить в духе Федера: "Но мы отречемся от каждого иностранца". Речь идет о выдворении евреев и всех не немцев со всех значимых постов в общественной жизни.
Неважно, насколько эти требования обоснованы логически в отдельных пунктах. В этом отношении программа содержит постулаты, находящиеся в противоречии с прежними утверждениями национал-социализма. Она возвращается обратно к демократической идеологии, самоопределению народов, политическому равноправию наций. Тактика побеждает логику. Тем не менее выражение народной воли в целом следует правовым нормам. Оно зародилось из-за обделенности немецкого народа. Нам не были даны: кровь, страна, язык, поскольку мы их выкинули на свалку, подобно хламу и нечистотам. Кровь, язык, страна – это первое, что мы получаем, еще до того, как учимся самостоятельно жить и мыслить, это божественное творческое начало. Но этот дар обязывает. И эта ответственность требует со всей серьезностью отнестись к формированию полученной нами собственности. Это имеет политические последствия для народа и государства. И это устанавливает границы между людьми и явлениями других народов. Конечно, государственно-политические требования национал-социализма, касающиеся решения еврейского вопроса, являются достаточно сложными. Их глубинный смысл недосягаем. Разумеется, то, что их начнут выполнять, поднимая борьбу за очищение расы из сферы народно-политической и государственно-политической целесообразности в сферу мировоззренческую, выглядит более чем сомнительно. Это будет проверено с беспощадной прямотой. Но здесь речь вначале пойдет о политических требованиях национал-социализма – нет, об инстинкте, лежащем в основе этих требований. Имеем ли мы право разом покончить с этим инстинктом? Не является ли нашей обязанностью, напротив, восхищаться этим инстинктом как голосом природы, направленным против того, что общественное мнение, право и экономику нашего народа захватили люди и власти, которые сами вообще не могут понять, чем мы, немецкий народ, наделены. Конечно, это во многом зависит от того, как такая борьба с еврейством будет осуществляться. И кроме того, мы имеем все основания вспомнить о том, что "голос природы" не обязательно является голосом правды. Да, так как мы знаем об ответственности перед Творцом, мы должны решительно противостоять любому притязанию на исключительность какой-то одной расы. Но вера в Божественный творческий замысел подразумевает, с другой стороны, народную ответственность. Эта ответственность в нашем народе давно потеряла силу. В прошедшем столетии уже звучали голоса, воскрешавшие ее. Мы подразумеваем двух пророков евангелической церкви, которым мы благодарны до сих пор: Эрнст Мориц Арнд и Адольф Штекер. Сегодня эта ответственность пробуждается вновь. Я, как христианин, не могу сказать ей "нет".