Си Цзиньпин, конечно, не ограничился диагнозом. Он выписал рецепт, стержнем которого стало предложение уравнять две половины экономики, государственную и частную, облегчить доступ средних и малых предприятий к "длинным деньгам", налоговым льготам и другим благам. Вот тут-то он, похоже, и столкнулся с "непониманием" и скрытым сопротивлением той части партийно-государственной элиты, которая срослась с госбанками и "естественными монополиями". Пленум одобрил лишь часть из пакета радикальных реформ, разработанного "мозговым центром" и утвержденного Си Цзиньпином.
Поэтому на IV пленуме ЦК КПК в 2014 году под лозунгом "управлять государством при помощи законов" Си Цзиньпин запустил общенациональную кампанию по искоренению коррупции. Это направление работы по линии "партийной контррразведки" возглавил один из семи членов Президиума Политбюро и, по слухам, друг Си Цзиньпина Ван Цишань. Комиссия стала проводить расследования не только против "мух", сравнительно мелких коррупционеров, но и против крупных, властных "тигров". Ее постоянные офисы открылись не только в провинциальных парткомах, но даже в отделах ЦК, министерствах, включая министерства обороны и безопасности… За время после IV пленума было выявлено около 100 тысяч "мух" и "тигров". А ведь есть еще и "лисы" – сбежавшие за границу коррупционеры. Масштабы трансграничного воровства колоссальны. Только экспертами Международного концерна журналистских расследований (ICIJ) в оффшорах найдено 22000 клиентов из КНР и Гонконга, которые, по их оценкам, нелегально вывели из КНР после 2000 года от 1 до 4 трлн. долл. Западные эксперты убеждены, что общий объем взяток и откатов в Китае эквивалентен не менее чем 3 % ВВП (более 200 млрд. долларов).
"Лисы", "мухи" и "тигры"… Уже пойманные и всё еще действующие в своих кабинетах, они составляют весьма влиятельную часть нынешней китайской элиты. Перейдя к системной, а не кампанейской борьбе с коррупцией, Си Цзиньпин рискует вызвать системное же сопротивление. Проявлений недовольства или, тем более, открытого противодействия его курсу пока не отмечено, хотя сквозь эту призму можно глянуть и на обвал фондового рынка, и на таинственные взрывы в Тяньцзине весной 2015 года. Но решения IV пленума обсуждены и одобрены на партийных собраниях всеми членами КПК, на страницах и сайтах партийной печати. Начатая Си Цзиньпином чистка элиты пользуется широкой и активной поддержкой населения.
Самый большой вызов – это необходимость теоретически обосновать и практически обеспечить соединение таких лучших традиций коммунистической элиты 30-Х-50-Х годов, как патриотизм, жертвенность и скромность, – с такими базовыми особенностями нынешней элиты, как прагматизм и предприимчивость. Вся нынешняя элита выросла в эпоху "реформ и открытости", вдохновлялась призывом Дэн Сяопина: "Обогащайтесь!". Даже признав необходимость "управлять государством при помощи закона", трудно в одночасье оборвать все нити "блата" и коррупции, которыми опутали себя кадровые работники. Оптимизм внушают примеры стран и регионов родственной конфуцианской цивилизации: Южной Кореи, Сингапура и Тайваня, так же страдавших от тотальной коррупции, но добившихся успехов в искоренении этого зла без массовых репрессий и смены правящих классов.
Немало натерпевшиеся от режима Мао Цзэдуна Си Чжунсюнь и его сын Си Цзиньпин остались верны идее социализма и реализующей ее в китайских условиях коммунистической партии. Очевидно, они представляют ту доминирующую часть китайской элиты, которая рассматривает КПК в качестве фундаментальной структуры управления, чья ликвидация может привести Китай к последствиям, соизмеримым с распадом Советского Союза. Мало кто сомневается, что именно Компартия будет в обозримом будущем оставаться механизмом рекрутирования в национальную элиту, обеспечивать шанс на продвижения в высшие слои руководства. С учетом сопротивления региональных и отраслевых "групп влияния", Си Цзиньпин стал уделять еще больше внимания плановой ротации руководящих кадров с одного направления на другое, из одной провинции в другую. Сходит на нет в значительной степени надуманное западными экспертами деление элиты на "принцев" и "комсомольцев", "шанхайцев" и "фуцзяньцев". Однако Си Цзиньпину еще предстоит найти тонкую, но решающую грань между терапевтическими и хирургическими способами улучшения целого поколения нынешних кадровых работников. От этого во многом будет зависеть будущее китайской нации, костяком которой вот уже пять тысяч лет служит ее элита.
Ахмет Энверов. "Новая старая" Европа
Европейская политическая элита, по историческим меркам, возникла совсем недавно – в ходе обустройства старого континента после Второй мировой войны. На первый взгляд, это выглядит довольно странно – ведь европейская цивилизация, безусловно, наиболее успешная в мировой истории (по крайней мере, вплоть до нынешнего дня), и один из главных ее даров миру – великая интеллектуальная и творческая элита, на протяжении столетий собственно и определявшая понятие "Европа". С эпохи позднего средневековья можно отсчитывать время единого европейского пространства мысли, искусств, науки и технологий. После реформ Петра I неотъемлемой частью этого пространства стала и Россия.
Ситуация же с политической элитой континента – иная. До окончания Второй мировой политического пространства, которое объединяло бы "Старый Свет", хотя бы в отдельных его фрагментах, просто не существовало. Что же до многовековых связей европейской феодальной, а позднее – и финансовой аристократии, то, на мой взгляд, к этому явлению больше подошел бы термин "тусовка", – в таком "формате", насколько известно, не была решена ни одна более или менее серьезная политическая проблема.
Можно назвать точное время и место, когда и где впервые были высказаны идеи о послевоенном обустройстве Западной Европы, в том числе и о том, кто и как будет осуществлять текущее управление континентом. Это произошло в период с 10 по 22 января 1943 года в ходе встреч Черчилля и Рузвельта в Касабланке. Позднее оба англосаксонских лидера продолжили развивать тему на личных встречах и в широко известной переписке. В упрощенном изложении их взгляды можно было бы свести к следующему: будущее устройство старого света им представлялось в виде некоего доминиона, в котором США осуществляли бы общеполитическое и экономическое руководство, при этом британский опыт колониального администрирования пришелся бы весьма кстати. Самим европейцам такая схема предлагала "изображать независимое самоуправление". Предоставить им какую-либо политическую самостоятельность, с точки зрения США, было бы ошибкой, поскольку без "отеческого пригляда" из-за океана очень скоро началась бы новая война, как это уже дважды случалось в XX веке.
На тот период у западной "двойки" не было четкого представления о кадровом резерве политиков общеевропейского уровня – лишь весьма общее понимание того, как использовать деятелей эмиграции и разных "правительств в изгнании" (в этой части англосаксы откровенно завидовали И. В. Сталину: у "вождя народов" для Восточной Европы имелась весьма длинная скамейка управленцев, начиная от общенационального и вплоть до муниципального уровней, в основном оставшаяся от распущенного в 1942 году Коминтерна). После смерти Ф. Рузвельта его преемник Г. Трумэн достаточно скоро избавился как от команды предшественника, так и от его сантиментов в отношении СССР, и лично взялся курировать кадровые вопросы для послевоенной Европы. Главными помощниками в этом были госсекретарь Дин Ачесон и автор знаменитого плана восстановления лежавшего в руинах континента генерал Джордж Маршалл.
В самой же Европе сторонников будущего "доминиона" было совсем немного. Конечно, большинство жителей истерзанного войной континента приветствовало политическую интеграцию как гарантию от новых войн и было искренне благодарно США за помощь в восстановлении нормальной жизни. Однако перспектива перманентного "внешнего управления" в силу, якобы, недееспособности европейцев вызывала отторжение как у национальных элит, так и у большинства населения.
Наиболее последовательными приверженцами самостоятельного европейского пути были выходцы из левой части политического спектра: социалисты, социал-демократы, христианские социалисты. Их репутация во время войны и в т. ч. сопротивления заслуженно укрепилась. Этому в немалой степени способствовало и сотрудничество "в поле" с коммунистами, авторитет которых после общей победы достиг наивысшей точки. Вдобавок у левых почти чудом сохранился и объединительный орган – Социнтерн. Были, конечно, у европейских левых и уязвимые точки: с одной стороны их откровенно не любили в Штатах за, якобы, излишнюю близость к коммунистам, а с другой – им не благоволил и, тем более, не поддерживал тов. Сталин.
Европейские правые, напротив, в период оккупации основательно подорвали свою репутацию сотрудничеством с оккупантами. Тем не менее, ни либералы, ни традиционные консерваторы не собирались посыпать голову пеплом. Традиционно связанные с крупным бизнесом, многие сначала неплохо погрели руки на поставках Гитлеру и Муссолини, а затем ухитрились успеть на последний поезд победителей, объявили себя "пламенными борцами с нацизмом" и даже стали претендовать на серьезные посты в послевоенных правительствах. К этой же группе можно условно причислить и "героев в эмиграции", яростно клеймивших Гитлера из безопасного американского или австралийского далёка. Под самый-самый конец войны ухитрились внезапно "порвать с проклятым гитлеризмом" и некоторые откровенные коллаборационисты, неплохо чувствовавшие себя в период оккупации. В награду (поскольку, как никак – классово свои!), отдельные деятели из их числа, с благословения англосаксов, вместо того, чтобы отправиться на нюрнбергскую скамью были удостоены победных регалий.
Большую часть таких политиков откровенно отторгало население, их считали нерукопожатными настоящие борцы сопротивления. Однако и в этой категории Вашингтон и Лондон высматривали кандидатов в "новую элиту".
Не напоминает ли это наши недавние времена? Ведь немало деятелей из советской интеллектуальной и творческой элиты, осыпанных должностями, званиями и внушительными премиями внезапно оказались "жертвами притеснений тоталитарного режима", обратили свои таланты на обличение "проклятого прошлого" и восхваление новых "хозяев". Каких-то особых творческих достижений "долгожданная свобода" им не принесла, но поток весьма реальных благ для многих стал еще обильнее.
Весьма серьезно претендовал на роль ведущего спонсора послевоенного политического устройства Ватикан. Католическая церковь в первой половине XX веке пережила глубокий кризис доверия – звучали обвинения в соглашательстве с нацистами, а до этого – в явной неспособности предотвратить омерзительное братоубийство между католиками во время Первой мировой. Тем не менее, большинство населения оставалось в лоне церкви. А у Святого Престола никуда не делись глаза и уши везде, где стоял католический крест, накопленные за тысячи лет материальные ценности, изощренная агентура и опытнейшая дипломатия. Католическая церковь и по сей день остается едва ли не единственной системной силой Западного мира, с которой считаются и которую даже побаиваются англосаксы.
Свое влияние Святой престол осуществляет достаточно оригинальным способом, который можно сравнить с работой рекрутинговых агентств. В странах, где католическая церковь доминирует на национальном (Франция, Италия, Испания, Бельгия, Австрия, Польша и пр.) или региональном (земли Германии) уровне, священники, начиная со средней школы "курируют" одаренных детей, особенно из семей благополучных и состоятельных. Не стоит забывать, что едва ли не большинство престижных колледжей и гимназий в своих названиях несет слово "католический". При этом сегодня священники не вмешиваются в учебный процесс (за исключением факультативных уроков закона божия) и, как правило, хранят молчание на заседании школьных советов, но берут на заметку мнения учителей о каждом из школьников, вне зависимости от конфессии, к которой принадлежат родители – в престижные заведения попадают не по религиозному, а по имущественному признаку.
Когда перспективный юноша (а с недавних пор – и девушка) переходит в старшую школу, а потом – в университет, его невидимо, но неотступно сопровождают кураторы. И если ставится вопрос о выдвижении студента на какую-либо лидирующую позицию, церковь всегда находит канал незримой поддержки (или, наоборот – тормоза), сопровождающих человека всю его жизнь.
Без такой "опеки" случаются подчас и головокружительные карьеры почти на любом поприще: в бизнесе, науке, искусстве, – любой профессии, кроме политической, гражданской администрации и руководящих должностей в армии и силовых структурах. При этом сам "курируемый" может исповедовать совсем не католичество, даже быть атеистом и часто не подозревать, с чего бы это его карьера движется столь быстро и гладко. Претенденты на лидерские позиции из некатолических стран подпадают под такое "сопровождение" на более поздних ступенях карьеры. Однако правило, почти не допускающее исключений – занять высокую позицию на Западе человеку, по каким-то причинам нежелательному для церкви, практически нереально.
Мы намеренно так подробно описали первоначальные источники европейской политической элиты. По-настоящему влиятельные европейские вельможи – до сих пор выходцы именно из этих кругов. Некоторые – в результате консенсуса, большая же часть – по итогам компромисса между описанными группами влияния. За 70 лет удельная доля каждой из этих групп то возрастала, то убывала, но все они исправно действуют и сегодня.
На фоне многих претендентов на общеевропейское влияние в конце 40-х и в 50-е годы явно выделялись следующие фигуры.
Поль-Анри Спаак. Этот, несколько подзабытый сегодня, бельгиец может быть по праву назван первым политиком объединенного Запада, отцом-основателем практически всех общеевропейских институтов. Достаточно перечислить его международные должности: первый председатель Генеральной ассамблеи ООН, первый председатель Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), первый председатель Европарламента, основатель Бенилюкса, главный инициатор создания Европейского объединения угла и стали, а затем – преобразования ЕОУС в Европейское экономическое сообщество, ныне ЕС. В перерывах он трижды побывал премьер-министром Бельгии и только в НАТО стал лишь вторым генсеком, притом, что был главным переговорщиком о создании альянса от Европейцев.
Во всех ипостасях эта фигура устраивала все названные "источники": социалист, но из умеренных, католик, войну провел в эмиграции в США в качестве бельгийского премьера в изгнании – словом, придраться не к чему. "Облом" вышел только в случае с НАТО.
После того, как в долгих спорах был найден компромисс по конфигурации альянса и путях его построения и подписан Вашингтонский договор от 4 апреля 1949 года, еще три года лет искали компромиссного кандидата на должность генсека альянса. Социалистам, несмотря на активность в т. ч. "предателя дела англосаксов", лейбориста К. Эттли и мощную поддержку Ватикана, так и не удалось провести на этот пост "своего" кандидата. Первым возглавил организацию в 1952 году бывший главный военный советник Черчилля, британский "кабинетный" генерал (к тому времени – в отставке) лорд Гастингс Исмэй, твердо поддержанный американцами. Современники высоко отзывались о его лидерских качествах, но главное, чем он запомнился в истории – приписываемое ему авторство знаменитого лозунга: "America in, Russians out, Germans down". К сожалению, хотя эффектного перевода на русский язык за уо лет так и не появилось, актуальность полностью сохраняется во всех трех элементах лозунга и сегодня…
Еще одной крупнейшей фигурой европейской политики тех лет был французский министр иностранных дел, христианский социалист, (и, разумеется – ревностный католик) эльзасский немец по рождению, но пламенный (без всяких кавычек) патриот Франции Робер Шуман. Обладатель высокого личного авторитета, он был признанным лидером в отстаивании континентальной линии перед англосаксами. Главной же его исторической заслугой считается разрушение мифа о якобы вечной и неискоренимой вражде Франции и Германии, последовательные усилия линия на возвращение немцев в семью европейских народов. Именем Р. Шумана (с разъяснениями, что "не композитор") названы улицы и общественные здания во многих городах старых и новых стран ЕС, неоднократно выдвигались предложения о его канонизации.
Отцы-основатели евроэлиты задали достаточно высокий стандарт требований к лидерам общеевропейских институтов. Приходится констатировать, что весьма и весьма немногим в последующих поколениях удавалось таким требованиям соответствовать. Одно очевидно – калибр европейских политиков с годами неуклонно снижался. Если в 50-е-60-е и, пожалуй, вплоть до начала XXI века эпизодически возникали крупные фигуры, то в последние годы на европейском, и не только, политическом Олимпе доминируют весьма блеклые персонажи, без собственных идей и, тем более – умения отстаивать сформировавшуюся точку зрения. Термин "элита" применим к таким деятелям с большой натяжкой.
Попробуем всё же выяснить источники появления на политическом небосклоне наиболее запомнившихся персоналий. Главным элементом единства Запада на протяжении семи десятилетий была и остается НАТО. Просто взглянув на список генсеков можно сделать однозначные выводы о том, чьим выдвиженцем являлся тот или иной политик.
О первом генсеке, лорде Исмэе (1952–1957) и втором, П-А. Спааке (1957–1962) уже говорилось. Третий – голландец (протестант) Дирк Стиккер (1962–1964) может быть отнесен к пригретым англосаксами коллаборационистам-перевертышам, поскольку во время войны был гендиректором концерна "Хайникен" и, очевидно, никому без благословения нацистов поставлять свое пиво просто не мог. Следующий – беспартийный, успешный туринский адвокат (в т. ч. в годы войны) и, разумеется, католик – Манлио Брозио (1964–1971). Он был министром в еще королевском правительстве Италии, правда – после Муссолини. Сменил его наиболее долго прослуживший на посту генсека Иозеф Лунс (1971–1984) – ничего особо выдающегося не показал, но устраивал всех: социалист, католик (из протестантской страны), войну провел в эмиграции в США. С лордом Каррингтоном, (1984–88) консерватором и бывшим военным, всё понятно.
Один из самых ярких руководителей альянса за всю его историю – вюртембержец, и, следовательно, католик, христианский демократ, юрист, дипломат и полковник ВВС Бундесвера Манфред Вернер (1988–1994). Именно на его время пришлись и первые контакты с СССР, и попытки переосмысления роли НАТО и других западноевропейских институтов в посткоммунистическую эпоху, а также первые мысли о трансформации военно-политического союза в политико-военный. Вернера называют одним из трех великих немцев послевоенного периода. Думается, что при всей самостоятельности этой фигуры, опирался он и на Ватикан, и на США, иначе ему быстро сделали бы укорот.