Хотел бы привести слова председателя Комитета по экономической политике и предпринимательству Госдумы Е.А. Федорова, с которыми согласен: "Российскую промышленность ждет коренная (выделено мной. - Е. П.) трансформация и диверсификация. Ее результатом должно стать замещение индустриальных предприятий прошлого века средними, а иногда и мелкими, новыми предприятиями. С новыми владельцами, разумеется: российскую промышленность ждет полное обновление класса собственников… Это естественный процесс - переход от индустриального типа промышленности к постиндустриальному". Хотелось лишь добавить, что такой переход усложняется тем, что нынешние постиндустриальные страны, к которым Россия стремится приблизиться, тоже не стоят на месте - они выходят из мирового кризиса, переходя на новый экономический уклад.
Объективно необходимый для России революционный скачок в развитии промышленности выдвигает на передний план целый ряд нерешенных проблем.
Одна из них - совершенствование научных структур с целью разработки новых технологий. Среди них особое место принадлежит Российской академии наук - основному центру фундаментальных исследований. Мировой опыт показывает, что фундаментальные исследования финансируются государством. В то же время научно-исследовательские организации обладают большим объемом прикладных разработок. Здесь - серьезный резерв инновационного развития России, который весьма слабо используется.
Приведу пример. Еще в первой половине 2005 года на основе шести научно-исследовательских институтов Сибирского отделения РАН была создана база данных прикладных конкурентоспособных разработок для коммерческого внедрения. Но отсутствие господдержки привело к тому, что этот коммерческий потенциал не разрастался, не совершенствовался. Одной из причин этого стал запрет Министерства финансов давать кредиты институтам Академии наук, так как они являются бюджетными организациями. В результате основными покупателями технологически передовой продукции стали зарубежные промышленные компании. К ним же зачастую переходили права на интеллектуальную собственность. Так, Институт ядерной физики им. Г.И. Будкера осуществляет поставки техники в Китай, Южную Корею, Японию, где ее используют для медицинских целей, производства облученных кабелей, термоусаживаемых изделий и т. д.
Директор Института им. Будкера, выдающийся физик, академик А.Н. Скринский, неоднократно ставил вопрос о необходимости обеспечения передовыми наукоемкими технологиями, разрабатываемыми институтом, отечественных компаний. В одном из своих обращений в правительство еще в мае 2006 года академик Скринский писал: "Основным направлением деятельности большинства академических институтов являются фундаментальные исследования, а внедрение разработок относится к не основной деятельности. В связи с этим возникла потребность в создании организации, которая при непосредственном участии самих разработчиков будет проводить научно-технические и правовые экспертизы, маркетинговые исследования, финансово-экономические расчеты и решать организационные вопросы при подготовке и реализации инвестиционных проектов, связанных с внедрением наукоемких технологий". Этот призыв полностью сохраняет свою актуальность и по сей день.
Мы справедливо ссылаемся на опыт Соединенных Штатов в создании сетей продвижения инноваций, но подчас подходим к этому опыту с формальных позиций. Когда мы приводим в пример создание при американских университетах венчурных малых компаний, что само по себе чрезвычайно важно и для нас, мы оставляем вне внимания такое наше признанное самими американскими учеными преимущество, как существование Академии наук с широкой сетью исследовательских институтов. Конечно, и Академия наук, и высшая школа в России нуждаются в усовершенствовании. Но, как мне представляется, нельзя переносить на вузы центр тяжести в научной работе. Истина - в необходимости максимально использовать возможности и академии, и высших учебных заведений для перехода России к новому технологическому укладу.
В этой связи несколько слов о построении российского аналога американской Силиконовой долины, созданной на Западе США. До ее создания главным местом производства образцов наукоемкой продукции была окружная дорога г. Бостона. С любой точки этой дороги можно достичь за полчаса автомобильной езды либо Массачусетского технологического института, либо Гарвардского университета. Силиконовая долина была создана в штате Калифорния, где сосредоточены ведущие университеты и научно-исследовательские организации США - до них час автомобильной езды. Этот район отличается также большой плотностью высокотехнологичных компаний, связанных с производством компьютеров, устройств мобильной связи, биотехнологией. А у нас аналог Силиконовой долины создается в Сколкове - не в Звенигороде, Дубне, Черноголовке, Новосибирске, Томске, Екатеринбурге, Казани и т. д., а именно в Сколкове. Президентом было поручено в наикратчайшие сроки "представить предложения по правовому режиму создания и функционирования территориально обособленного центра (выделено мной. - Е. П.) для развития исследований и разработок и коммерциализации их результатов, в том числе в части налогообложения, таможенно-тарифного регулирования и административных (включая миграционных) процедур".
Судя по всему, расчет делается на привлечение в Сколково иностранных специалистов, особенно на привлечение на этот территориально обособленный объект наших ученых, уехавших за рубеж. Правильно ли это с любой точки зрения? Абсолютно не соответствует действительности предположение, что в результате "утечки мозгов" те, кто остался в России, уже, дескать, не представляют былой ценности. Еще более вредное предположение, что возвратить уехавших из России ученых - теоретиков и экспериментаторов - можно за счет создания для них, не для всех, на что практически отсутствуют средства, а только для них материальных условий, сопоставимых с их за граничным пребыванием. Причем проект "Сколково", главным образом строительство нового города, обойдется ни много ни мало в 3 млрд долларов в ближайшие три года. Эти средства могли бы, как представляется, с большим успехом быть вложены в уже существующие инновационные центры.
С 1992 года из России эмигрировало более 3 млн специалистов. Особую роль в организации столь массовой "утечки мозгов" играет политика ведущих западных государств и стран ЮВА, стимулирующая научную иммиграцию. Талантливых иностранных ученых не просто зовут - их ищут. Созданы специальные программы поиска. На постоянной основе работают 900 тысяч российских ученых и научных сотрудников в США, 150 тысяч - в Израиле, 100 тысяч - в Канаде, 80 тысяч - в Германии, 35 тысяч - в Великобритании, 25 тысяч - в Китае, около 3 тысяч - в Японии. Бывшие российские граждане являются основателями 6 процентов высокотехнологичных компаний в Нью-Йорке, 3 процентов - в Массачусетсе. По-серьезному рассчитывать на их возвращение в Россию не приходится. Они уже вросли в зарубежную научно-коммерческую среду. Этот вывод охватывает иммигрантовученых и специалистов из всех стран.
Несостоятелен расчет и на то, что наши бывшие граждане будут заинтересованы оторваться от иностранной почвы и работать "на два дома". Если единицы и захотят поступить таким образом, то навряд ли это встретит должное понимание со стороны иностранных компаний-работодателей. Как представляется, акцент должен быть сделан на то, чтобы противостоять агрессивной политике "выманивания" наших молодых специалистов за рубеж. А успех зависит от того, создадим ли мы, как бы трудно это ни было сделать, соответствующие условия для их работы и жизни в России.
На первом заседании Консультативного научного совета "Сколково" 15 октября 2010 года было рассказано о градостроительной концепции иннограда и о том, кто и на каких условиях будет там жить. Характерна реакция немецкого профессора Д. Бимберга и его американского коллеги доктора Ф. Фроста. "Не футуристические проекты города для избранных, а устранение бюрократических и коррупционных барьеров в инновационной сфере, достойная оплата труда ученых - вот что, по их мнению, может привлечь уже состоявшихся исследователей. И предопределить выбор в пользу собственной страны у выпускников российских вузов". Так описывает "искреннее беспокойство" иностранных ученых корреспондент "Российской газеты".
Думаю, что важным является комментарий одного из наших молодых ученых-физиков, уехавших на работу за рубеж, - Бориса Лукьянчука, ныне профессора сингапурского института, где он занимается лазерными технологиями, плазмоникой: "Я думаю, что те колоссальные деньги, которые вбухивают в то же "Сколково", гораздо более эффективнее можно было бы использовать для поддержки тех коллективов, которые уже есть и продуктивно работают… Я не уверен, что, если вы предложите Intel (крупнейший производитель процессоров. - Е. П.) сделать лабораторию в "Сколкове" или где-нибудь еще, чтобы выпускать процессоры самого высокого класса, компания согласится. Есть ключевые вещи, к которым никогда не допустят".
Другой аспект проекта "Сколково", который тоже порождает определенное беспокойство: будут ли иностранными участниками претворяться в жизнь прорывные идеи, родившиеся в иннограде, на российской территории, или они заинтересованы в том, чтобы "вывезти" идеи? "Российская газета" задала этот вопрос президенту Международного технологического симпозиума, управляющему партнеру совместного российско-американского инвестиционного венчурного фонда Александре Джонсон. Ответ был однозначен: "…сегодня не так важно, где именно зародилась идея… Если перспективнее рынок США, Китая или Сингапура, значит, надо идти туда". А это еще один пассаж из ее интервью: "Я посоветовала инвесторам обязательно встретиться со студентами, предпринимателями, пройтись по научным центрам, посмотреть на огромную базу данных "Роснано" и РВК (Российской венчурной компании. - Е. П.) и вытащить оттуда "жемчужины"".
Не имею ничего общего с теми, кто бездумно отвергает острую необходимость для России в привлечении иностранных инвесторов, особенно с целью инновационного развития. Но неужели мы сами не можем обеспечить поиск "жемчужин"? В России, кроме всего прочего, насчитывается более 100 технопарков, свыше 110 центров трансфера технологий, около 120 бизнесинкубаторов, особые экономические зоны. Это дает нам право говорить о наличии базовых инфраструктурных элементов современных сетей продвижения инноваций к внутренним и зарубежным потребителям. Дело в том, что эта сеть остро нуждается в своем развитии, совершенствовании и наполнении новым содержанием. Но основа для этого уже существует.
Переход на путь инновационной экономики возможен в России, прежде всего, при опоре на средние и малые предприятия. Одновременно следует, как это ни звучит парадоксально, оказать многостороннюю поддержку военно-промышленному комплексу, превращая его в один из важных рычагов инновационного развития всей экономики. Исторически сложилось так, что в советский период ВПК вобрал в себя наибольшую часть научно-технического потенциала страны. Этот потенциал далеко не полностью растрачен в современной России. Поставив его на службу модернизации экономики, следовало бы сделать технико-технологические достижения ВПК доступными для гражданского производства, естественно не нанося ущерба секретности, необходимой при изготовлении вооружений. В США производством вооружений занимаются, как правило, компании, которые одновременно выпускают гражданскую продукцию, во всяком случае, продукцию двойного назначения. Это - один из важных путей инновационного развития и для нас.
Создание новых отечественных технологий, безусловно, важнейшая задача в переходе России к новому технологическому укладу. С учетом нынешних условий весьма важно опереться и на закупку иностранных патентов и лицензий. По оценке ТПП России, только 7 процентов наших предпринимателей интересуются этим. А такие закупки стали основным источником быстрой модернизации экономик Японии, Южной Кореи, да и Китая. Думаю, что этому аспекту проблемы инновационного роста России должно быть придано особое внимание.
Что может помешать успешному продвижению России к новой экономической модели? Помехой является инерционное мышление весьма влиятельных кругов, которые уповают на то, что основные импортеры нефти постепенно выходят из рецессии и цены на нефть удерживаются на достаточно высоком уровне. По их мнению, продолжение курса на преимущественную поддержку крупных сырьевых компаний воссоздаст благоприятную докризисную ситуацию, способствовавшую росту ВВП и благосостоянию населения в России.
Есть основания считать, что пока это мнение накладывает серьезный отпечаток на характер экономического развития России. Сырьевики, особенно нефтяные и газовые компании, имеют и сохраняют целый ряд больших преимуществ перед другими производственниками не только по размеру чистой прибыли - их рентабельность несравнимо выше, чем, например, у машиностроителей. Дело также в том, что значительно большую долю прибыли, чем у предпринимателей в обрабатывающих отраслях, нефтяные и газовые компании направляют не на развитие производства, а на выплату дивидендов и бонусов.
Несмотря на все это, руководство страны остро реагирует на сетования сырьевиков о том, что у них чуть ли нет средств на разведку, освоение месторождений. В 2008 году, когда временно резко упали мировые цены на нефть, было решено снизить НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) на 100 млрд рублей. Характерно, что за этот же год одна лишь компания ТНК-ВР выплатила акционерам около 83 млрд рублей дивидендов, а совокупный объем выплат за 2009 год превысил эту сумму почти в 2 раза.
Преимущество сырьевиков несомненно и в возврате государством НДС. За экспорт нефти государство возмещает нефтяным компаниям весь уплаченный ими налог на добавленную стоимость. Справедливый вывод сделали сотрудники Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) - авторы прогноза на 2011 год: "Несмотря на поставленную цель экономической модернизации, в период кризиса произошло усиление зависимости экономики от сырьевого комплекса и отраслей "низших пределов"".
Характерен и пример использования дополнительных доходов, получаемых из разницы "бюджетной" и реальной цены за нефть. Бюджет на 2011 год был сверстан из расчета цены экспортируемой нефти в 75 долларов за баррель. Однако в реальной жизни цена на нефть оказалась много выше, и это, естественно, создало и создает дополнительные доходы от экспорта нефти. Министерство финансов настаивает на докризисной позиции - исключением этих дополнительных доходов из затрат внутри России и откладывании их в фонды "на черный день". В кризисный период от такой практики отошли: примерно две трети нефтегазовых дополнительных доходов шли на покрытие бюджетного дефицита, треть - на наращивание расходов. Дефицит бюджета сохраняется и сегодня при выходе из кризиса, но Минфин считает способом его покрытия снижение социальных расходов и рост налогов. Есть основания полагать, что опять, как и в докризисный период, несмотря на возросшую необходимость увеличения инвестиций в здравоохранение, образование, науку, вложения с целью изменения структуры экономики, перевода ее на инновационные рельсы, Минфин хочет положить эти средства в кубышку. Между тем, по оценке экспертов, каждый дополнительный доллар за баррель нефти может дать бюджету 90 - 100 млрд долларов в год. Можно себе представить, о какой сумме идет речь, если цена на нефть достигает 100 долларов за баррель. Конечно, цена колеблется. Но, по имеющимся оценкам, она, во всяком случае до конца 2011 года, если и упадет - это под вопросом, - то не до 75 долларов за баррель, то есть до "бюджетной" цены.
Закладываемая линия, по сути, предполагает отнесение на будущее отказ от докризисной экономической политики, что приведет к превращению России в сырьевой придаток мировых держав, быстро развивающихся на основе научно-технического прогресса, - не только "традиционных", но и Китая. Последствия этого для России пагубны и в экономической, и в социальной, и в политической областях.
В противодействии силам, которые не настроены на решительное продвижение России к новой экономической модели, следовало бы избежать ряда крайних выводов. Среди них представления, будто ориентир на новую экономическую модель предполагает разворот спиной к "столь уже облагодетельствованным" сырьевым компаниям. Мы еще очень долго будем зависеть от выплачиваемых ими налогов и других взносов, пополняющих бюджет. Поэтому увеличение объемов добычи сырья, сопровождаемое ростом эффективности и добычи, и переработки, и доли сырья с добавленной стоимостью в экспорте, - такие направления должны найти достойное место в новой экономической модели. Без этого не обойтись.
Но и этого недостаточно. Россия резко отстала от очень многих стран в разработке и внедрении энергосберегающих технологий. Одна из главных причин неконкурентоспособности нашей экономики в том, что общие затраты на энергоносители в структуре себестоимости продукции в России почти в 2 раза превышают аналогичные показатели в Китае, в 7 раз - в США, в 12 раз - в странах ЕС. На производство одной тонны стали у нас тратится в 3 раза больше электроэнергии, чем в каждой из стран - Бельгии, Франции, Италии, на производство одной тонны минеральных удобрений - в 6 раз больше, чем в арабских странах. Конечно, большое значение имеет сбережение энергии за счет новых электролампочек, но оно мизерно по сравнению с потерями в промышленности.
Задача понижения энергозатрат - многоплановая, и от этого никуда не уйдешь. В настоящее время стоимость электроэнергии для внутреннего потребления в России ниже, чем в странах Европейского союза, в 1,7 раза, а цены на природный газ в 3 раза ниже, чем отпускная цена для промышленности стран ЕС. Однако ожидается, что в ближайшие годы российские производители потеряют эти преимущества. Износ основных фондов объектов электроэнергетики в России - более 40 процентов, что выше, чем в промышленности. Отражением этого является рост расходования топлива на производимую электроэнергию и увеличение потерь в сетях.
Несмотря на предпринимаемые меры, происходит, по сути, безудержный рост тарифов на электроэнергию. Если сохранится эта тенденция с тарифами, то они в России будут выше, чем в США и в странах ЕС.