Ещё далее, разрешается еврею испытывать на акуме, - приносит ли лекарство здоровье или смерть.
Наконец, еврей прямо обязан убивать такого еврея, который окрестился, и перешёл к акумам, и уж, конечно, самым строжайшим образом запрещено спасать этого еврея от смерти.
Закон 82
Строго запрещается еврею ссужать деньги другому еврею в рост (особенно за высокие проценты); и наоборот, за лихвенные проценты дозволяется ссужать деньги акуму, либо еврею, который сделался акумом, потому что в Св. Писании говорится: "Ты обязан давать жить твоему брату вместе с тобой". Но акум не считается братом.
Закон 83
Воспрещается еврею усваивать образ жизни акумов; наоборот, он должен прилагать все усилия к тому, чтобы отличаться от них, напр., в одежде, ношении волос, в домашнем обиходе и т.д. Менее же всего дозволяется носить ему такую одежду, которая содержит в себе что-либо специфически христианское (с крестами и т.п.).
Но, когда некоторые христианские сословия имеют особенную одежду, напр., врачи или ремесленники, тогда и еврейскому врачу или ремесленнику дозволено носить таковую, если благодаря этому он сможет скорее наживать деньги.
Закон 85
Когда еврей украл что-нибудь у акума, но перед судом отвергает это и его хотят привлечь к присяге, тогда другие евреи, которые знают о краже, обязаны, в качестве посредников, потрудиться, чтобы привести дело к миролюбивому соглашению между евреем и акумом.
Когда же это не удаётся, а еврею, буде он не хочет проиграть дело, уклониться от присяги невозможно, тогда ему дозволяется присягнуть ложно, но в душе эту лжеприсягу уничтожить, думая про себя, что нельзя было поступить иначе.
Закон 88
Браки среди акумов не имеют связывающей силы, т.е. сожитие их всё равно, что случка лошадей. Поэтому их дети не стоят к родителям ни в каких человеческо-родственных отношениях, а когда родители и дети сделались евреями, то, например, сын может жениться на собственной матери.
Закон 91
Если в присутствии еврея умирает другой еврей, то в момент, когда душа расстаётся с телом, он должен, в знак печали, оторвать у себя клочок своего платья, даже если умирающий был грешником.
Но, когда он присутствует при смерти акума или еврея, сделавшегося акумом, тогда это выражение печали воспрещается, потому что еврей обязан радоваться такому событию.
Закон 92
Запрещено еврейскому священнослужителю прикасаться к мёртвому человеку или даже быть в доме, где находится покойник. Однако, под "человеком" следует понимать только еврея, потому что в кн. Чисел XIX, 14 сказано: "Если человек умрет в шатре, то всякий, кто придет в шатер, "нечист".
Входить в дом, где умер акум, еврейскому священнослужителю дозволяется, потому что акумы должны быть рассматриваемы не, как люди, а, как животные.
Закон 96
Когда акум (христианин) женится на акумке (христианке) или же, когда еврей, принявший христианство, женится на еврейке, также сделавшейся христианкой, тогда их браки не имеют силы.
Ввиду этого, если акум или акумка стали евреями, то им дозволяется вступать в новый брак, не требуя от них развода, хотя бы до этого они прожили лет двадцать вместе, потому что брачная жизнь акумов должна рассматриваться не иначе, как блуд.
Закон 98
Когда еврей женился на акумке, тогда ему следует дать 39 ударов и брак считается недействительным, а Беф-дин (раввинское присутствие) обязан сверх того подвергнуть его анафеме.
Даже когда еврей женился на еврейке, то буде сия последняя стала акумкой, ему дозволяется взять себе другую жену без предварительного производства о разводе - потому, что акумы должны быть рассматриваемы не, как люди, а лишь, как лошади.
Закон 99
Когда у еврея умрёт член его семейства, по которому следует горевать, тогда в течение семи дней, ему нельзя оставлять дома своего и даже (у себя дома) нельзя вести дела с целью наживать деньги.
Но когда ему представляется случай ростовщичествовать с акумом, тогда разрешается выходить из дома и прерывать траур, потому что это доброе дело, которого упускать не следует, так как в будущем может и не представиться подобного случая.
Закон 100
Каждый еврей обязан жениться для продолжения и размножения рода человеческого. Поэтому он должен брать себе жену, от которой он ещё может иметь детей, - значит, не старую, и вообще не такую, для которой это безнадёжно.
Только когда жена имеет деньги, и он хочет жениться на ней лишь ради денег, тогда это дозволяется, и Беф-дин (раввинское присутствие) не вправе запретить ему жениться на такой, от которой он уже не может иметь детей.
...дети акумов не могут быть и сравняемы хотя бы с незаконнорождёнными или с идиотами еврейского происхождения".
Трудно человеку, непосвящённому в страшные сионские тайны, осознать всю огромную разницу между людьми и жидами.
Любому иудею сызмальства вдалбливают: каждый нееврей это враг, недочеловек, "живой инвентарь". И его нутро безнадёжно коверкается.
Многие же люди воспринимают еврея за себе подобного. Однако, всегда и всюду глядя нам в лицо, жид только и держит в уме: как бы половчее обмануть, ограбить, а при случае - и убить.
Вот, с какими подлыми крысами мы живём на земле под одной крышей...
Люди! Только тогда мы не будем иметь врагов на земле, когда станем относиться к жидам точно так, как они к нам!
Чуть выше говорилось о том, что талмуд запрещает жидам работать в субботу (шабат или шабатт - так звучит этот день по-еврейски).
Сей день многие века был бедствием для Европы. Замирали все рынки, закрывались почти все магазины и лавки - поскольку евреи быстренько прибрали всю торговлю к рукам.
С этим запретом иудеи частенько и поныне доходят до маразмов. Так, в Иерусалиме, в крайне религиозной общине "Меа шерим", где разрешено проживать исключительно лишь хасидам, однажды вспыхнул пожар.
Естественно, на дым столбом и огонь примчались пожарные. Хасиднутые в голову, талмуднутые до последних степеней кретинизма жидовины не придумали ничего лучшего, как стали... забрасывать спасателей их же добра камнями - в субботу работать не моги!
Известный русский писатель В. Розанов, прикинувшись ветеринаром, однажды в начале ХХ века проник на еврейскую бойню и подсмотрел запретный даже для простых иудеев ритуал мученического убиения скота.
Только после такого ритуального убийства и выпуска всей крови мясо считается кошерным. В своей статье "Жертвенный убой" он пишет:
"...мне удалось добраться до помещения бойни. Она представляла ряд длинных каменных сараев, в которых происходила разделка мясных туш. Единственное, что бросилось в глаза, это крайне антисанитарное состояние помещения.
Один из рабочих объяснил мне, что убой уже кончен, что лишь в последнем корпусе оканчивают убой телят и мелкого скота. Вот в этом-то помещении я увидел, наконец, интересовавшую меня картину убоя скота по еврейскому обряду.
Прежде всего, бросилось в глаза то, что я вижу не убой скота, а какое-то таинство, священнодействие, какое-то библейское жертвоприношение.
Передо мной были не просто мясники, а священнослужители, роли которых были, по-видимому, строго распределены.
Главная роль принадлежала резнику, вооружённому колющим орудием; ему при этом помогали целый ряд других прислужников: одни держали убойный скот, поддерживая его в стоячем положении, другие наклоняли голову и зажимали рот жертвенному животному.
Третьи собирали кровь в жертвенные сосуды и выливали её на пол при чтении установленных молитв; наконец, четвёртые держали священные книги, по которым читались молитвы и производилось ритуальное священнодействие.
Наконец, были и просто мясники, которым передавался битый скот по окончании ритуала. На обязанности последних лежало сдирание шкур и разделка мяса.
Убой скота поражал чрезвычайной жестокостью и изуверством. Жертвенному животному слегка ослабляли путы, давая возможность стоять на ногах; в этом положении его всё время поддерживали трое прислужников, не давая упасть, когда оно ослабевало от потери крови.
При этом, резник, вооружённый в одной руке длинным - в пол-аршина ножом с узким лезвием, заострённым на конце, и в другой руке длинным, вершков шести, шилом спокойно, медленно, рассчитано наносил животному глубокие колющие раны, действуя попеременно названными орудиями.
При этом, каждый удар проверялся по книге, которую мальчик держал раскрытою перед резником; каждый удар сопровождался установленными молитвами, которые произносил резник.
Первые удары производились в голову животному, затем в шею, наконец, подмышки и в бок.
Сколько именно наносилось ударов - я не запомнил, но очевидно было, что количество ударов было одно и то же при каждом убое; при этом, удары наносились в определённых порядке и местах, и даже форма ран, вероятно, имела какое-нибудь значение символическое, так как одни раны наносились ножом, другие же - шилом.
Причём, все раны были колотые, так как резник, что называется, "шпынял" животное, которое вздрагивало, пробовало вырваться, пыталось мычать, но оно было бессильно: ноги были связаны, кроме того, его плотно держали трое дюжих прислужников, четвёртый же зажимал рот, благодаря чему, получались лишь глухие, задушенные хрипящие звуки.
Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причём, из одних ран она слегка сочилась, тогда, как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо, на руки и платье резника и прислужников.
Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд, куда стекала кровь животного.
При этом, прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран, наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и, при установленных молитвах, выливалась на пол, покрывая его целыми лужами.
Затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обескровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причём резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло.
Удар этот последний и был единственным режущим ударом, нанесённым резником жертвенному животному. После этого, резник переходил к другому, тогда как убитое животное поступало в распоряжение простых мясников, которые сдирали с него шкуру и приступали к разделке мяса.
Производился ли убой крупного скота тем же способом или же с какими-либо отступлениями - судить не могу, потому что, при мне производился убой овец, телят и годовалых бычков.
Вот, каково было зрелище еврейского жертвоприношения; говорю "жертвоприношения", так как другого, более подходящего слова не могу подобрать для всего виденного, потому что, очевидно, передо мною производился не простой убой скота, а совершалось священнодействие, жестокое - не сокращавшее, а, наоборот, удлинявшее мучение.
При этом, по известным правилам, с установленными молитвами, на некоторых резниках надет был белый молитвенный плат с чёрными полосами, который надевают раввины в синагогах.
На одном из окон лежали такой же плат, два жертвенных сосуда и скрижали, которые при помощи ремней каждый еврей наматывает на руку во время молитвы.
Наконец, вид резника, бормочущего молитвы, и прислужников не оставлял ни малейшего сомнения. Все лица были какие-то жестокие, сосредоточенные, фанатически настроенные...
...Вот то, что я видел на еврейской бойне, вот та картина, которая не может изгладиться из тайников моего мозга, картина какого-то ужаса, какой-то великой, скрытой для меня тайны, какой-то наполовину разгаданной загадки, которую я не хотел, боялся разгадать до конца..."
И в это время всю Россию всколыхнуло зверское ритуальное убийство евреями беспомощного мальчика. В. Розанов продолжает:
"...Ужасная картина убиения Андрюши Ющинского, которую обнаружила экспертиза профессоров Косоротова и Сикорского, ударила мне в голову. Для меня эта картина вдвойне ужасна: я уже её видел.
Да, я видел это зверское убийство. Видел его собственными глазами на еврейской бойне... Ведь мелькало же у меня сознание, что я видел не бойню, а таинство, древнее кровавое жертвоприношение, полное леденящего ужаса...
...Да, прав, тысячу раз прав защитник Андрюши, говоря: "Одинокий, беспомощный, в смертельном ужасе и отчаянии принял Андрюша Ющинский мученическую кончину. Он, вероятно, даже плакать не мог, когда один злодей зажимал ему рот, а другой наносил удары в череп и в мозг..."
...Да, убийство Андрюши, вероятно, было ещё более сложным и леденящим кровь ритуалом, чем тот, при котором я присутствовал; ведь Андрюше нанесено было 47 ран, тогда, как при мне жертвенному животному наносилось всего несколько ран - 10-15, может быть, как раз, роковое число тринадцать.
Но, повторяю, я не считал количества ран и говорю приблизительно. Зато, характер и расположение ранений совершенно одинаковы: сперва шли удары в голову, затем в шею и в плечо животному; одни из них дали маленькие струйки, тогда, как раны в шею дали фонтан крови.
Это я отчётливо помню, так как струя алой крови залила руки, платье резника, который не успел отстраниться. Только мальчик успел отдёрнуть священную книгу, которую всё время держал раскрытою перед резником, затем наступила пауза, несомненно короткая, но она казалась мне вечностью - в этот промежуток времени вытачивалась кровь.
Она собиралась в сосуды, которые мальчик подставлял к ранам. В это же время животному вытягивали голову и с силой зажимали рот, оно не могло мычать, оно издавало только сдавленные хрипящие звуки. Оно билось, вздрагивало конвульсивно, но его достаточно плотно держали прислужники.
Но ведь, это как раз то, что устанавливает судебная экспертиза в деле Ющинского: "Мальчику зажимали рот, чтобы он не кричал, а также, чтобы усилить кровотечение. Он оставался в сознании, он сопротивлялся. Остались ссадины на губах, на лице и на боку"...
...Но что, с несомненной точностью устанавливает экспертиза - это паузу, перерыв, последовавший вслед за нанесением шейных, обильных кровоизлиянием ран. Да, эта пауза, несомненно, была - она соответствует моменту вытачивания и собирания крови.
Но, вот подробность, совершенно пропущенная, не замеченная экспертизой и которая ясно, отчётливо запечатлелась в моей памяти. В то время, как животному вытягивал голову и плотно зажимал рот один из прислужников, трое других усиленно мяли бока и растирали животное, очевидно с целью усилить кровотечение.
По аналогии я допускаю, что то же самое проделывали с Андрюшей. Очевидно, и ему усиленно мяли, надавливали на рёбра и растирали тело с целью усилить кровотечение, но эта операция, этот "массаж" не оставляет вещественных следов - вот, вероятно, почему это осталось незафиксированным судебной экспертизой, которая констатировала лишь ссадину на боку, не придав ей, очевидно, должного значения.
По мере истечения крови, животное ослабевало, причём, его поддерживали прислужники в стоячем положении. Это опять то, что констатирует профессор Сикорский, говоря: "Мальчик ослабел от ужаса и отчаяния и склонился на руки убийц".
Затем, когда животное было достаточно обескровлено, кровь, собранная в сосуды, вылита была на пол при чтении молитв.
Ещё подробность: кровь на полу стояла целыми лужами, причём, резники и прислужники оставались буквально по щиколотку в крови. Вероятно, так требовал кровавый еврейский ритуал, и только по окончании его, кровь спускалась, что я, проходя, видел в одном из отделений, где был уже окончен убой.
Затем, по окончании паузы, следовали дальнейшие, также рассчитанные, спокойные удары, прерывающиеся чтением молитв. Эти уколы давали очень мало крови или вовсе не давали её. Колющие удары наносились в плечи, под мышки и в бок животного.
...Наконец, враги ритуальной версии указывают на целый ряд ненужных, якобы бессмысленных ударов, нанесённых Андрюше. Указывалось, например, на "бессмысленные" раны под мышками; это утверждение опять рассчитано на наше невежество, на полное незнание еврейских обычаев.
По этому поводу я припоминаю следующее: однажды, проживая в черте оседлости, я попал в деревенскую глушь, где поневоле мне пришлось временно устроиться в еврейской корчме, которую содержала очень зажиточная и патриархальная еврейская семья местного лесопромышленника.
Долгое время хозяйка уговаривала меня у них столоваться еврейским кошерным столом; в конце концов, я принуждён был сдаться на доводы хозяйки.
При этом, хозяйка, уговаривая меня, объясняла, что всё отличие их птицы и мяса - в том, что оно "обескровлено", а главное - "перерезаны сухожилия под мышками у животных, у птиц же - на ногах и под крыльями".
Это, по мнению хозяйки, имеет глубокий религиозный смысл в глазах евреев, "делая мясо чистым" и годным для пищи, тогда, как "животное с неперерезанными сухожилиями считается нечистым"; при этом, она добавила, что "раны эти может наносить только резник" каким-то особым орудием, причём, раны "должны быть рваные".
По вышеизложенным соображениям я остаюсь при том твёрдом и обоснованном убеждении, что в лице Андрюши Ющинского мы должны видеть, безусловно, жертву ритуала и еврейского фанатизма".
Заканчивается иудей тоже чисто по-еврейски: его хоронят без гроба, потому что так по талмуду: "из земли ты пришёл - в землю сойдёшь"...
Монах Неофит свидетельствует, что: "Когда иудей умирает, является гахам, берёт яичный белок, смешивает его с небольшим количеством христианской крови, ставит сосуд с этой смесью на грудь покойника и произносит слова пророка Иезекииля: "И воскроплю на вы кровь чисту и очиститеся от всех нечистот ваших" /Иезек. ХХХVI, 25/.
И заметьте, какое вероломство: Иезекииль не говорит "кровь чисту", а "воду чисту". Иудеи убеждены, что силою сих слов и действием христианской крови умершие непременно достигнут райского блаженства.
Вот, с каким изуверским племенем кровососов мы живём рядом. Они пробуют нашу кровь на вкус уже на восьмой день, сосут её из нас всю жизнь, пьют её в праздники и будни, в день свадьбы или при вступлении в масоны.
Но, мало этого - ещё нашу кровушку, как символ нашей погибели, с собой и на тот свет прихватывают.
Даже после смерти жид продолжает источать ненависть: перед кончиной он ни за что не согласится, да и единокровцы не допустят, чтобы их "богоизбранный" лежал на кладбище вместе с "презренными гоями".
Да и в могилу соплеменнички его не бережно опускают, как это принято у людей, а бросают в яму, как дохлую крысу... И непременно высекают на надгробном камне шестиконечную крысиную звезду.
У мерзкого племени варваров - варварские обычаи.