Николай Курочкин,
грузчик
ГОСТЬ
Рассказ
По печному пролету мартеновского цеха неторопко шел молодой человек невысокого роста в начищенных туфлях, поношенных, но тщательно отутюженных брюках, в хлопчатобумажном рабочего покроя пиджаке, тоже отглаженном и надетом сегодня специально, чтобы не сильно запылилась рубашка. Светлые волнистые волосы прикрывал мохнатый берет, к каким в последние годы пристрастились художники и кинооператоры телевидения. На упрямом подбородке сквозила русая, еще не совсем отращенная бородка.
По рабочим площадкам ходили сталевары и подручные в суконных штанах и поддевках, другие люди, но молодой человек ни с кем не здоровался: знакомых не попадалось.
Шел он уверенно и не шарахнулся в сторону, когда прямо над ним резко треснуло и с самого кончика задранного хвоста завалочной машины от плохого контакта сыпанули искры. Он даже головы не повернул, лишь прошагнул в дверь сталеварской будки - так мартеновцы по давней привычке называли пульт управления, увешанный хитрыми циферблатами и прочими приборами, - дождался, когда машина отъехала боком, и пошел дальше, поглядывая по сторонам с любопытством человека, попавшего в знакомую, но слегка позабытую местность.
Надо сказать, местность эта была основательно прожарена сухим воздухом огневой температуры и, хотя поминутно орошалась блестящими струйками искусственного дождя, продувалась огромными плоскими мордами вентиляторов, палило здесь немилосердно.
Это было тоже знакомо. Да оно и неудивительно: еще не прошло и года, как он ушел из мартена; ушел осенью, сейчас на дворе середина лета.
Что здесь изменилось за это время? Как будто бы ничего. Жара. Языки хвостатого пламени. Запах горелого железа. Лязг механизмов. Гул. Выкрики команд. Все то же.
Впрочем, есть и новое. Плакаты вот призывают всемерно бороться за качество - идет десятая пятилетка. Опытным глазом парень заметил: темп работы не только не уменьшился, но даже увеличился. Не успевала потухнуть заря выпуска плавки над одной печью, как тут же разгоралась над другой.
"Красиво работают, черти, как по сценарию, - ритмично", - казенным словечком определил он.
Стоп! Молодой человек с усмешкой окинул взглядом печь, против которой остановился. Она всегда считалась самой захудалой. Подручные здесь вечно менялись, сталевары-"тошнотики", вечно недовольные жизнью, интереса ни в ком не вызывали… Да и быть довольным нечем здесь. Печь из года в год гуляла в отстающих. Сам он тоже ушел именно с этой рабочей площадки.
Молодой человек хотел уже двинуться дальше, но что-то его остановило, наблюдал работу подручных: бригада готовилась к заливке чугуна, и наконец догадался: не видно бестолковой суеты, не слышно ругани. Да и лица сосредоточенные, не кислые. Захотелось самому взять трамбовку и потолкать немного доломит за столбики передней стенки, наращивая повыше ложные пороги. Подручные делали это споро: кран уже навесил над заливочным желобом ковш и, только подручные отошли, сгребая пот с лиц, наклонил его. Оранжевая толстая струя чугуна воткнулась в желоб, казалось, остановилась - так классически равномерно наклонялся ковш.
Командовал заливкой широкоплечий мужчина в наглухо застегнутой черной спецовке. Стоял он к парню спиной, широко расставив ноги в прочных ботинках с квадратными носами, еле заметно двигал приподнятой ладонью: чуть вправо, влево, хорош… Хорош был и сам.
…Ни единой капли чугуна не щелкнулось на площадку, лишь клубы алого пламени скользили по струе да слышалось легкое шипение.
"А ведь прав Георгий, - подумал парень. - Вот эту картину надо было написать: хозяин! И не просто хозяин, а хороший хозяин этот дядька. Мастер с большой буквы! Филигранная работа…"
"Мастер с большой буквы", мановением руки приказав крановщику сменить ковш, пошел в будку. Мельком глянул, потом еще раз, остановился.
- Ты? - сказал он удивленно и обрадованно. - Здравствуй, здравствуй, Недогонов! Каким ветром? Хотя да: связь с производством, творческий поиск сюжетов или как там у вас…
- Ну, зааллилуил… Да просто соскучился. А еще проще - иду на крайнюю печь.
- Там сейчас такая пылища, что мало и увидишь: печь-то на двухванную перестраивают. Только, думаю, турнут тебя оттуда, не поглядят, что художник.
- Хм.. Где это видно, что художник?
- Ты даешь! - сталевар улыбнулся широким лицом. - В мартене все знают, что теперь художник. Да и любому видно - кудри, бороду отпускаешь. Нашим такая живописная арматура ни к чему, лишний горючий материал. А без каски и вообще по цеху ходить не полагается. Будто не знаешь? Возьми запасную в будке, занесешь потом.
- Спасибо, - Недогонов надел каску.
- Тебе хорошо, - вздохнул сталевар: - сиди себе, малюй. А то на пляж иди, натурщиц там сколько угодно. Нет, что ни говори, а тебе хорошо!
- Хорошо… - согласился Недогонов каким-то странным голосом.
- А что? Это мы тут жаримся, как проклятые…
- Слушай, Геннадий, а ты-то как на этой печи оказался? Неужели молодому инженеру-металлургу не нашли ничего лучшего?
- Ты даешь! - Геннадий осуждающе покрутил головой. - Сейчас на каждой печке по инженеру. А эта печь тем более - двухванная. Будто не знаешь?
Недогонов поперхнулся и, чтобы сталевар не заметил его смущения, торопливо отошел. Будто с луны свалился, искал виновницу-печь, а ее и в помине нет.
"Будто не знаешь, - усмехнулся он, шагая по цеху. - Знал бы ты, Геннадий, что я и газет-то в руки не беру… А ведь именно я был сюда кандидатом в сталевары. Как же это я, а? Нового нет, кроме… Словом, "а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо…"
Конец цеха виделся как бы в тумане, и шуму там было больше. Свод крайней печи уже уронили, и завалочная машина с разбегу стучала длинным хоботом, сбивая переднюю стенку. Монтажники в широких поясах толстенными стальными тросами стропили балки, снизу подрезали их; снопами вылетали искры, а в том месте, где еще недавно кипела сталь, стоял грохот и рев могучего двигателя. Сквозь плотные клубы пыли с трудом можно было разглядеть бульдозер - острым ножом он вспарывал ванну, сдвигал и сваливал вниз раскаленные, красные еще кирпичины, поворачивался, гремел, усердно трудился на небольшом пятачке, на самом горячем месте и самом пыльном.
Недогонов посочувствовал трактористу: наверняка работает в кислородном аппарате - там, где находился сейчас тракторист, не мог помочь никакой респиратор - легкая марлевая маска для такого пекла - фу-фу!
Он оглянулся и спрятался за чью-то неподвижную спину: по пролету шла девушка в каске, курточке и спортивных брюках.
"Неужели Геннадий сказал, что я здесь?" - промелькнуло вдруг, но девушка подошла к посту "Комсомольского прожектора", состоящего из двух - красной и черной - квадратных досок с надписью "хорошо" и "плохо", развернула рулончик и на красной доске прикнопила "молнию": "Привет коллективу Уралстальконструкции, занявшему сегодня 1-е место!" Потом легкой походкой удалилась.
Недогонов вышел из-за спины рабочего, тот стоял с непонятным аппаратом на груди и передвигал рычажки, глядя не на аппарат, а в облако пыли, на трактор.
До слез обидно стало парню, что никому не нужен здесь. И эта девчонка - такая знакомая, даже больше, чем просто знакомая! - шла, оказывается, по своим делам, а не увидеть его. Выходит, мартен прекрасно обходится без него. А сталевар Геннадий Рогов варит сталь на двухванной печи, которую он, Недогонов, до этого и в глаза не видел. Сейчас даже трактористу позавидовал, хотя тот, видать, совсем изжарился. Трактор вон уж свесил гусеницы над рабочей площадкой и остановился, рокоча мотором.
- Упарился тракторист, должно быть, - заметил Недогонов.
- С чего бы это я упарился?! - отозвался рабочий с аппаратом на груди. - Я, кстати, теперь не тракторист, а оператор радиоуправляемого трактора…
Недогонов покашлял, сказать было нечего. Лишь подумал: "Как же это я умудрился почти что целый год такого валять дурака?!"
Александр Лаптев,
учитель
СТИХИ
РУЧЬЕВУ
…Какая мудрость
в тихой думе домен,
скрестивших руки-трубы
на груди.
Какая радость
в каждом новом доме!
Гляди, поэт!
Ты так хотел… Гляди!Ты песней стал,
на подвиги зовущей.
Вошел огнем души
в рабочий строй.
И вечно будешь с теми
в самой гуще,
кто начинает
свой
Магнитострой.
ГОРНАЯ ДОРОГА
Закружит ущелье
и спуск с Уралтау.
Тут столько извилин,
что мозг устает.
То травы, как лес,
То леса, будто травы.
И нервы пружинят,
и голос сдает.
То яма на яме,
то просеки узки,
то камни, то бревна,
то бездны воды.
Здесь "Волги" как будто
ползут по-пластунски,
боясь в колее
распороть животы.
Одни лесовозы
Здесь боги и черти.
Бердяуш, Алатау -
им все нипочем.
Бугры, перелески
испашут-исчертят,
но вылезут, выползут,
выжмут плечом.
ПАМЯТНИК
Навек его приняли
степи и горы
назло кулачью,
притаившему рев.
Стоит в Исянгулове
вольно и гордо
поэт-зоотехник
Сергей Чекмарев.
И в бронзе, и в славе…
Хоть песнь не допета:
подрублен,
как в цвете и росте сирень!
Он жизнью
поэму сложил о поэте.
И только конец ее
в речке Сурень.
Людмила Назимова,
инженер
СТИХОТВОРЕНИЕ
Мне тишина не кажется немою,
Не умер в ней, а затаился звук.
Вот он уже отпущен тетивою
Уральских склонов и речных излук.Мне тишина не кажется немою.
Прислушайся! Ведь в ней слышны слова,
Не сказанные ни тобой, ни мною,
А лишь душой рожденные едва.Я верю, тишине не быть немою,
Покуда дышит и живет земля,
И лось спешит тропинкой к водопою,
И колосятся знойные поля.
Владимир Чурилин,
военнослужащий
ПУРГА
Стихотворение
Как за дальнею околицей
ветра буйный перебор…
Небо темное расколется,
упадет в сосновый бор.
Встрепенутся сосны звонкие,
скинут белые шелка,
озорницею девчонкою
позовет меня пурга.
Убреду в снега барханные
под разлапистой сосной,
будут ветры ураганные
насмехаться надо мной.
- Обманула, одурачила
шаловливая краса.
Заманила, как незрячего, -
и оставила в лесах.
Как над сонною равниною
стынут белые снега…
Где теперь искать любимую,
не сказала мне пурга.
Петр Гагарин,
журналист
НА РЫБАЛКЕ
Рассказ
Степан Михайлович Богунов после получки зашел в магазин "Спорттовары" и купил надувную лодку. Он устроился в тени кленов у автобусной стоянки. Сейчас пройдет Володя Синяев - мимо ему никак нельзя - и поможет донести.
У ворот опрятного домика Степан Михайлович, поблагодарив парня, как бы между прочим сказал:
- А хочешь, милости просим со мной на рыбалку…
- Ладно, поговорю с Тамарой, - махнул рукой Володя и пошел.
…В один из мартовских дней по цеху пронеслось: "Опять Володька Синяев не вышел на работу".
Пошли ребята на поселок, разбудили его у забора. С кем-то обмывал первую получку…
- Выгнать, - решил коллектив, - чтобы не позорил.
- Правильно. Выгоним, - сказал Степан Михайлович. - Ну, а потом в какие руки попадет?
- С голоду не сдохну, - сверкнул глазами Синяев.
- С голоду в наше время не помрешь, что правда, то правда, - спокойно ответил Богунов. - Жена где у тебя?
- В роддоме…
- Вот видите. Одним словом, с вашего позволения я с ним дружбу попробую завести.
- Нужна мне ваша жалость! - буркнул Синяев.
Встал - и след его простыл.
Но прогулов Синяев больше с тех пор не делал, пьяным его не видели. А за шефство, которое вскользь было предложено Богуновым, молча всем вызов решил бросить. Оскорбило его крепко.
"Раз так - я вам наработаю…" - в разгар смены говорил он себе, останавливая агрегат. И начинал подчеркнуто изучать его.
А то садился на порожнюю катушку и курил, посматривая на машиниста канатовьющей машины Богунова.
"Няней ко мне захотелось! Мудрецы… Сами норму выполняйте, если такие умные…" - злорадствовал он.
А Степан Михайлович делал вид, будто не видит ничего. Да пусть карман его страдает, коль так нравится. Целую неделю не подходил, не надоедал наставлениями. Однако спокойствие его покинуло и на работе и дома… Не шел из головы Володька. Что за характер! Податлив был и к делу охоч… Не мог же тот прощелыга с наколками, черт его принес, так повлиять! Володька же умнее, в технике смекалист…
Вот теперь и зови на помощь золотую рыбку. Ба! Рыбка-то и выручит. Уже и лодку присмотрел, и снасть готова, как будто нарочно для такого трудного случая!
…Пологий косогор спускается к самой воде Давлетовского озера. Редкие березки разбежались по зеленому пологу. Рыбаки огляделись и сбросили котомки у прибрежных камышей. Синяев пошел по берегу высматривать мальков, а Степан Михайлович приморился и лег в тень - пятьдесят лет не двадцать. Потом они оборудовали стан, вбили колышки, натянули палатку, сложили рюкзаки, одежку, накачали лодку, спустили непривычное суденышко на воду.
Володя торопливо гребет, не терпится удочку забросить.
- Не спеши, плещешь сильно. Левее, левее, вон заливчик, в него давай. Стоп! Бросай якорь!
С носа и с кормы опустили на веревках по большому камню - лодка на приколе. Степан Михайлович не спеша составлял свое трехколенное удилище, менял поплавок. А Володя быстро размотал леску, насадил малька и закинул под розовые от заката камыши.
Все ждал: "Сейчас начнет старик… ход мысли обдумывает…"
Но Степан Михайлович только и сказал, когда за ухой сидели:
- Кости под ноги не бросай, в костер их.
А рано утром тихонько поднялся, укрыл Синяева фронтовой шинелью, проверил кружки, на ночь поставленные, и выволок полуметровую щуку.
До обеда Володька активно рыбачил, надеясь еще такую же подцепить. А когда навьюченные шли к тракту, намолчавшись за день, он не вынес безразличия Степана Михайловича к его "дисциплине" (шефство ведь обязывает!) и спросил:
- А почему вы со мной не говорите… не воспитываете?.. За тем же меня с собой поволокли.
Но Степан Михайлович и на это ничего не ответил. А лишь посмотрел по-доброму, усмехнулся и положил ему руку на плечо. Потом, однако, сказал:
- Я пришел сюда отдыхать. А тебе что, говорить хочется?
- Неинтересно в молчанку играть… Воспитывать не желаете, так о работе давайте потолкуем… только всерьез.
- Ладно, если всерьез, - ответил Богунов.
- Надоела мне моталка. Три года одно и то же. Вот у вас - машина. А у меня - что? Когда поставили меня после училища намотчиком проволоки, не забыли при этом сказать: "Пока". А это "пока" тянется сколько? И все одно и то же… все проволоку наматываю. Из той проволоки столько, небось, навили стальных прядей, а из них - канатов, что земной шар сотни раз ими обмотать можно… А мне, думаете, интересно?
Степан Михайлович вздохнул, посмотрел на Володьку пристально. Головой покрутил.
- Однако долго, братец, смелости не мог ты набраться, чтоб так вот по душам поговорить… Сперва тебе понадобилось у заборов поваляться, так, что ли?
Александр Рапопорт,
врач
ЧЕЛОВЕК С УЛЫБКОЙ
Рассказ
Коллективный сад "Дружба" расположен за кладбищем. Автобусы туда не ходят, и от трамвая приходится топать пешком.
Однажды, когда мы с женой шли в сад, нас нагнал рослый мужчина лет за сорок, тоже садовод. По особенному, не солнечному загару на скулах, я догадался: металлург. Впрочем, большой догадливости не требовалось, ибо где еще так густо встречаются представители этой огнепышущей профессии, как не в нашем городе? Крепко сбитая фигура, крупные черты лица, добродушно-жизнерадостная улыбка, живые, чуть лукавые глаза - за всем этим виделась натура сильная, добрая, общительная. И точно! Не прошло и минуты, как мы словно давние знакомые. После дежурных фраз о прогнозах погоды он уже говорил доверительно моей жене:
- Вот вы объясните мне как женщина: почему, когда между супругами ссоры-раздоры - это, конечно, худо, но когда нет ссор - тоже нехорошо?
- Откуда вы взяли, что без ссор нехорошо? - удивилась жена.
- Супруга моя говорит: "Что за жизнь, никогда даже не поругаемся!" - "А из-за чего, - спрашиваю, - ругаться? Люди мы нормальные, детей вырастили - грех жаловаться". А она говорит: "Дети-то хороши, да сам ты… не того". - "Чем же я тебе не того?" - "А ты, - говорит, - жадный". - "Сказала тоже! С чего вдруг взяла, что я жадный? Зарабатываю - слава богу (сталевар я, сами понимаете), на "Волгу" не копим…" А она: "Видишь, какой ты мелочный! Уже упрекаешь, что я мало получаю". - "Какой же я мелочный, когда все до копейки тебе отдаю?" - "Все равно, - говорит, - крохобор". - "Ну, зачем ты так, Настенька!" - говорю. - "А чтоб тебе обидней было". - "А зачем?" - "Да что ты, в самом деле, и ответить как следует не можешь! - вскипает она. - Мужчина ты или кто?! Зачем, зачем?" Я, конечно, успокаиваю ее, в шутку разговор свожу. Не получается ссоры. А ей на старости поругаться захотелось. Вот вы - женщина, скажите, зачем?
- Чего нет, того всегда хочется, - последовал философический ответ.
- Вот-вот! Особенно женщинам, - подхватил попутчик. - Я даже где-то читал: "Женщина хочет того, чего у нее нет". Ну, да от такого "нета" еще никто не сошел со света.
Тем временем мы, сокращая путь, пересекли кладбище. И тут наш попутчик, сверкнув лучезарной и чуть иронической улыбкой, начал новый рассказ:
- Довелось мне как-то давно здесь ночью идти. Задержался в саду. Знаете, самая красота сада - это на вечерней зорьке. Земля, политая и взрыхленная, мягкая и теплая - в самом соку.
Утром раненько тоже хорошо. Утро в саду с ребеночком сравнить можно, который здоровенький, крепенький, солнечный. А днем - не то. Да что я вам, садоводам, толкую! Известно, днем знай - поспевай с сорняками воевать. Ладишь, носишь что-нибудь - даже забываешь прислушаться, как пчелы гудят.